Ревейдж (ЛП) - Коул Тилли. Страница 17

Мои пальцы неохотно оторвались от ее груди и побежали вверх по шее. Она застыла, ее конечности выпрямились, дыхание остановилось. Внезапно она сглотнула, когда мои пальцы коснулись ее щеки. Потом мои пальцы замерли. Огромные темные глаза смотрели на меня, длинные черные ресницы трепетали на ее щеке. Мой желудок напрягся. Полные губы женщины приоткрылись, и ее теплое дыхание коснулось моей руки. Что-то внутри сдерживало меня, когда ее темные глаза сверлили меня.

Так мы и застыли на несколько минут. Затем лицо Госпожи вспыхнуло у меня в голове. Она была единственной женщиной, к которой я когда-либо прикасался. И я наслаждался каждой минутой причинения боли садистской суке. Но я ни разу не касался ее лица. Ее уродливого ядовитого лица.

Когда я отдернул руку, мои брови опустились в гневе. Я отступил на три шага. Затем попятился еще дальше, потом повернулся и направился в заднюю комнату. Как только я вошел в дверь, я тихо зарычал и ударился головой. Засунув руку в штаны, я крепко сжал свои яйца, мой член мгновенно смягчился от боли.

Через пять минут я поставил еду и воду на поднос и направился обратно в комнату. Грузинка все еще лежала на кровати, но ее голова приподнялась, и глазами она нашла меня, когда я подошел к тому месту, где она лежала.

— Сядь! — приказал я.

Она прижала ладони к кровати и села. Мои ноздри раздулись, когда ее ноги свесились с кровати, а бедра слегка раздвинулись. Я заставил себя поднять глаза. Они сузились, когда я увидел ее тело. Она похудела.

В конце концов, женщина подняла голову. Шагнув вперед, я поставил поднос на кровать.

— Ешь. Пей! — приказал я.

Женщина перевела взгляд на поднос.

Я скрестил руки на груди.

— Ешь. Сейчас же! — громко скомандовал я.

Она протянула дрожащую руку и взяла бутерброд. Затем медленно поднесла бутерброд ко рту. И все это время я наблюдал за ней. Я даже не пошевелился. Я стоял прямо перед ней, пока бутерброд не исчез, а бутылка с водой не была выпита.

Женщина вытерла рот, когда я шагнул вперед и убрал поднос. Я поставил поднос на пол и вытянул руки. Женщина ни разу не отвела от меня своего взгляда.

Глубоко вздохнув, готовый начать, я двинулся вперед, пока не оказался перед ее ногами. Длинная прядь темных волос упала ей на плечо. С контролируемой нежностью я откинул ее назад, проведя пальцем по ее щеке.

Женщина напряглась и резко втянула воздух. Очень медленно я положил руки на кровать по обе стороны от ее тела. Мое лицо вторглось в ее личное пространство. На таком близком расстоянии я мог различить прерывистое дыхание, с трудом проходящее сквозь ее сжатые губы. Я прижался носом к ее шее и провел им вверх, пока мой рот не оказался у ее уха.

— Скажи мне свое имя, kotyonok (прим. пер. — котёнок). — Мой голос был хриплым и низким, и я провел носом вниз по ее шее только после того, как назвал ее котенком на моем родном русском языке.

Женщина резко повернулась ко мне лицом, ее полные губы коснулись моей щеки. Как только ее губы коснулись моей заросшей щетиной кожи, она опустила голову и прошептала:

— Элен.

Ярость загорела внутри, когда она решила продолжать лгать, но я не позволил своему лицу измениться.

— Элен, — пробормотал я, поднимая руку, чтобы зарыться в ее волосы.

Она вздрогнула, и я добавил:

— Элен. Элен Мелуа из Казрети, Грузия.

— Да, — ответила она, задыхаясь. Отодвинувшись на дюйм, я увидел, как сильно бьется пульс на ее шее. Капелька пота скатилась из-за ее уха, когда температура в комнате начала подниматься до терпимого уровня. Увидев, как она скатывается по ее бьющемуся пульсу, я высунул язык и слизал ее.

Ее шокированная реакция превратилась в смущенный всхлип. И я ухмыльнулся в ее волосы, придвигая свою грудь ближе к ее.

— Элен Мелуа, — снова прошептал я ей на ухо. — Такая красивая. Слишком красивая, чтобы я стал причинять тебе боль. Слишком красивая, чтобы заставлять тебя кричать… — я помолчал, потом добавил, — от боли.

Мои пальцы прижались к ее горлу, когда она была шокирована от моих слов. Затем я опустил свои пальцы к ее груди.

Женщина полностью замерла. Потершись грудью о ее грудь, я, в конце концов, отодвинулся и протянул ей руку. Она посмотрела на мою руку и отрицательно покачала головой. Подойдя еще ближе, я протиснул свои мускулистые ноги между ее ног. Она боролась, чтобы не впустить меня, но бороться с ее силой было все равно, что прихлопнуть муху — она была для меня ничем.

Я двинулся вперед. Когда мое бедро прижалось к теплу ее лона, ее спина опустилась на кровать. Положив руки по обе стороны от ее тела, я пополз туда, где она лежала, моя грудь скользила по ее. Ее плоский живот встретился с моим. Ее дыхание стало прерывистым. Я прижался к ней всем телом, наблюдая, как густой румянец покрывал ее кожу. Робкий крик сорвался с ее губ, звук ее дискомфорта заставил мои мышцы гореть в победе. Она могла быть сильной перед лицом боли, но передо мной… каково это? Близким и касающимся ее тела? Она была беспомощна и не могла подавить свой страх.

Подталкивая свои руки выше, пока моя верхняя половина полностью не накрыла ее, я прижался щекой к ее щеке и притянул свой рот к ее уху. Ее руки поднялись, чтобы схватить меня за бока в ответ. Она сильно толкнула меня в грудь. Мой член наполнился кровью, когда она попыталась сопротивляться. Я засмеялся низко и глубоко ей в ухо, прижимая сильнее, пока она не перестала двигаться подо мной. Когда мой рот завис над ее ухом, я высунул язык и с мучительной медлительностью лизнул внешнюю оболочку ее уха.

Ее кожа горела рядом с моей, и, в последний раз коснувшись мочки ее уха, я прорычал:

— В этой камере ты моя. Все, что я захочу, ты сделаешь. Твое тело принадлежит мне, пока ты не скажешь то, что я хочу знать.

Она судорожно вздохнула. Повернув голову так, что ее рот оказался у моего уха, она всхлипнула:

— Нет. Я умоляю тебя…

Она едва издала звук, но волнение пробежало по моим венам, когда эта мольба заполнила тихую комнату.

— О чем ты меня умоляешь? — зондировал я.

Повернув голову, я увидел, как ее глаза зажмурились, и она просто повторила:

— Я умоляю тебя… Не надо, — ее лицо исказилось.

Боль вернулась в мою грудь и набухла, чтобы укорениться в моем животе, когда ее рука внезапно побежала по моей груди. Медленно. Мягко. Мое дыхание остановилось, когда я заглянул ей в глаза, удивляясь, почему. Но я не мог ее прочесть. Я не мог читать ее, когда слезы наполнили ее глаза, и ее палец пробежал прямо под моим ошейником. Ошейник, который теперь привлек ее внимание.

Я нахмурился, когда это незнакомое чувство почти заставило меня спрыгнуть с кровати. Она прикасалась ко мне нежно. Ко мне — уродливому зверю Госпожи. Ко мне — русскому предвестнику смерти. Это было невозможно. Госпожа поиздевалась над моим лицом так, что все женщины, кроме нее самой, держались от меня подальше. Чтобы только Госпожа могла полностью владеть мной. Но эта чертова боль не проходила при мысли о том, что эта юная грузинка не видит моих шрамов. Она каким-то образом видела забытого меня, существующего где-то под шрамами зверя.

«Нет! — рявкнул я на себя. — Ты ошибаешься. Ты причинил ей боль. Она видит тебя только таким, какой ты есть — злым убийцей. Это не реально. Это только ее страх овладевает ею. Ты ее мучитель».

Я стиснул зубы, злясь на свои глупые мысли, и заставил себя продолжить следовать плану. Вернув свое лицо назад, пока оно не нависло над ее лицом, я спросил:

— Кто для тебя Заал Костава?

Одна-единственная слеза скатилась из уголка ее глаза, но, собравшись с духом, она сказала:

— Я не знаю никого с таким именем.

Ее темные глаза пронзили меня насквозь, когда я изучал ее красивое, нежное лицо. Кивнув, я скользнул вниз по ее телу, мои губы заскользили по ее плоти. Остановившись как раз перед тем, как я достиг ее киски, я оставил ее тело. Я не мог удержаться, чтобы не облизать свои губы и не положить ладони на ее тонкую талию, а затем провести ими по ее шелковистой коже.