Долина папоротников (СИ) - Бергер Евгения Александровна. Страница 57
— Так на прогулку отправилась, к морю. Сказала, вы ей разрешили… — голос его становился все тише — лицо Аддингтона мрачнее. — Я ей Звездочку и запряг; она смирная, вряд ли, сбросит. — И понял, что норовистая лошадь — последнее, чего страшился его хозяин.
Он и сам до сих пор не понимал, что приметил в окне старой сторожки…
Все, что он отрицал и высмеивал, показалось вдруг правдой…
Он даже себе в том признаться страшился.
— Седлай лошадей! — приказал хозяин, а сам поспешил к калитке в стене.
Аддингтон знал, Лиззи ей пользовалась в прогулках к морю. И пусть был уверен, там ее нет, все же не мешало проверить… Он сбежал по едва приметной тропе, прошелся по берегу, прикрывая глаза от солнца, и пошел снова к дому.
Пушок бежал следом не отставая…
— Где же твоя хозяйка, приятель? — вопросил он у зверя, но тот лишь хвостом завилял. Ни дать ни взять обычный щенок…
— Сэр, лошади готовы, — сказал Томас, завидев его. — И вот, — он протянул хозяину девичью шаль, — хозяйка, должно быть, обронила.
Аддингтон стиснул ее в руках, такого страха, как в этот момент, он не испытывал долгие годы.
«Вы не сможете видеть», сказали ему однажды, и он почти задохнулся от ужаса. Думал, откажет заклокотавшее сердце…
И вот они снова, ужас и паника, чувство безрадостного конца, безысходности.
— Хэмптона позови, — произнес он сквозь стиснутые зубы.
— Так нет его, по делам уехал.
Аддингтон выругался все так же сквозь зубы. Стиснул кулаки… Щенок крутился в ногах, поскуливал, словно чувствовал что-то. Он оттолкнул его ногою, даже прикрикнул — и пожалел через секунду: то был питомец Элизабет. И он присел, чтобы его приласкать…
— Прости, приятель, я не хотел. — Провел ладонью по вздыбленной шерстке. — Твоя хозяйка пропала… Не знаешь, куда ее понесло?
Щенок вдруг уткнулся носом в хозяйскую шаль у него в руках, завертелся юлой, принюхался.
— Что происходит? — подивился Томас, заметив, как тот рванул под арку ворот.
Аддингтон помолчал, наблюдая за вынюхивающим землю зверем, неуверенно произнес:
— Мне кажется или он чует хозяйку?
— Взял след, как ищейка?
— Все может быть.
С этими словами Аддингтон вспрыгнул в седло, Томас последовал его примеру, и оба выехали со двора вслед за волчонком, опрометью несущимся по дороге.
— Как же не существует? — отозвался Джексон с хорошо наигранным изумлением. — Вам ли не знать старой легенды Раглана: Бродерики — проклятый род, из поколения в поколение порождающие страшное чудище. Убить его можно серебряной пулей или… обратить Огненным цветком. — Джексон с улыбкой отступил к двери. Казалось, предвкушал нечто особенное… — Пойдемте, Элизабет, я покажу вам такое, что разом изменит ваше представление о реальности, заставит переосмыслить многие вещи. Я сам испытал нечто подобное, а потому знаю, о чем говорю.
Она на негнущихся ногах последовала за Джексоном из камеры старика, видела, как он запер дверь на замок, замер, как бы пропуская ее вперед.
В самую темноту.
И вздрогнула от полухриплого голоса за спиной:
— Не делай этого, Джексон. Ты сам не ведаешь, что творишь! — Это старик припал к решетке всем телом, схватился за железные прутья руками.
— О нет, — ответствовал Блевин, — уж я-то знаю, чего добиваюсь, в отличие от тебя, старик.
И он поманил Лиззи в самую темную часть подземелья, туда, где чернильная темнота наползала как бы со всех сторон разом, полнилась, едва ли не хлюпала под ногами, подобно болотной жиже.
Чадящие факелы по стенам не могли сюда дотянуться…
Не могли или не хотели. Словно сами страшились этого места!
— Вот, — Джексон собственническим жестом коснулся ее плеч и развернул девушку в сторону еще одной забранной решеткой камеры, — погляди своему страху в глаза. Говорят, то помогает избавиться от него навсегда! Если он сам… сделает этого первым…
Он улыбнулся, крайне довольный собой и высказанным каламбуром; Лиззи замерла у решетки, интуитивно угадывая, что… или кто может поджидать ее там, в темноте, полнящейся стуком ее собственного сердца.
И даже не удивилась, когда эта тьма ожила, взметнулась саржевым пологом у самой дальней стены (точно как в Колчестере, за окном гостиной) и поглядела на нее однажды виденными нечеловеческими… человеческими глазами с ярко-янтарной радужкой по радиусу зрачка.
И Лиззи невольно отступила назад, наткнувшись на стоящего за спиной Блевина Джексона. Его близость пугала меньше глядящих из темноты глаз…
Не трогали и слова, произнесенные прямо у уха:
— Не бойся, подойди ближе и погляди. Ты разве не задавалась вопросом, почему истинный владетель Раглана притворился мертвым, как собственная дочь? Почему скрывался все эти годы? Зачем жил отшельником в дикой, непроходимой чаще… Ради чего было все это? Что сподвигло его поступить столь ненормально? Столь дико. — Он подтолкнул девушку в спину. — Хотели правды, милая миссис Аддингтон, так найдите смелость выяснить ее до конца.
Тьма между тем чернильным пятном двигалась на нее, неотрывно глядела по-волчьи желтыми, неестественными глазами, пока не замерла у самой решетки. Много ниже нее… Словно какое-то животное на четырех лапах.
Только это было не животное.
Никак нет.
Человек…
Теперь она знала наверняка.
И человек этот был ее родным дядей, маминым братом.
Безумцем с помутненным рассудком!
— Познакомься со своей скорой погибелью, — прошипел Блевин снова у самого уха. — Волк внутри этого существа распробовал крови и жаждет ее постоянно. Словно, действительно, хищник — не человек. Страшное чудище долины Папоротников!
И старик прокричал из-за решетки:
— Это ты, Блевин Джексон, — настоящее чудовище. Роланд был безобиден, пока ты не сделал его убийцей! Пока не дал ему распробовать человеческой крови. Не сделал игрушкой в своих руках…
Тот усмехнулся, ничуть не пристыженный словами старика. Казалось даже, довольный услышанным обвинением…
— Я лишь высвободил его истинную натуру, старик, — отозвался он с тихим смешком. — Дал свободу, которой ты ему не давал.
— Ты сделал его убийцей!
— Он был им изначально.
— Неправда. — Эдвард Бродерик затряс головой. — Все эти годы, прожитые бок о бок в глуши, я имел много возможностей наблюдать за сыном. Он не совсем утратил человеческий разум: он способен к привязанностям, к искреннему проявлению чувств. Бывало, он даже пытался говорить со мной. Речь не совсем оставила его!
— Ты только тешишь себя тщетной надеждой.
И Бродерик возразил:
— Он возвращается снова и снова. Не оттого ли, что знает, кто я такой?
— Он знает, что ты его стая, старик. Это привязанность зверя — не человека. — И в сторону Лиззи: — Вот, погляди, милая Лиззи, на оборотня долины Папоротников. На человека, сделавшегося животным… Повадками и по виду ничем ему не уступающего.
Он выхватил из гнезда один из факелов и осветил им темноту клетки; нечто в обрывках старой одежды, обильно покрытое волосами метнулось от света в самую темноту. Затаилось там наблюдая…
Лиззи стиснула онемевшие пальцы.
Выдохнула залипшими легкими…
Признать в существе человека было решительно невозможно. Всеми повадками, видом он напоминал дикое, загнанное в угол животное… Волка с горящими глазами.
— Я не хотел, чтобы кто-то узнал, — простенал Эдвард Бродерик в сторону Лиззи. — Не хотел, чтобы кто-то увидел его таким. Я потому и ушел… вместе с Роландом, в самую чащу. Знал, что не смогу уследить за ним в замке… Рано или поздно кто-то прознал бы позорную тайну. А это казалось непереносимым… — Лиззи не могла отвести глаз от чудовища, а Бродерик продолжал говорить: — После мнимых похорон Кэтрин, я отыскал сына в лесу: измазанный кровью, заросший, покрытый едва поджившими ранами, он представлял страшную картину. Я отвел его в замок, сказал, что прошлое позабыто… Что гибель Кэтрин многое изменило, что мы должны научиться жить без нее. Роланд тогда по-настоящему обезумел: еще ни разу он не вел себя так неистово, как тогда. Он бегал по замку в поисках сестры, рвал на себе волосы и выл, словно животное. Мы с с твоей бабушкой отвели его на могилу… Он упал на нее и лежал не вставая несколько часов. Даже не шевелился… Словно и сам умер. После того никогда не был он прежним…