Отец моей малышки (СИ) - фон Беренготт Лючия. Страница 23

Он еще не договорил, а я уже бегу обратно наверх, в «свою» комнату, искать свою университетскую сумку... Потому что если кто-то отправил на мою почту билеты, купленные на мое имя, если кто-то хакнул меня – я знаю, кто это! Я знаю, кто звонил моей маме якобы из детского садика, и должна немедленно выбросить из своей сумки то, что я по глупости приняла от нее и оставила с Масюней в комнате – рядом с ее кроваткой! Потому что это может быть все, что угодно, вплоть до какой-нибудь бомбы или отравы…

Забегаю в спальню, бросаюсь к оставленной на кресле сумке, роюсь в ней…

– Это ищешь? – слышу тихий вопрос и успеваю поразиться, как он вспомнил, что Маша спит и нельзя шуметь.

Резко оборачиваюсь, уставляясь на Сашу, который стоит в дверях и держит в руках конверт. Тот самый конверт.

– Что ж… – он машет мне рукой, зовя в другую комнату. – Идем. Думаю, самое время открыть его и прочитать, что же ты написала мне на прощанье, моя Дикая Лилия.

***

«…Я знаю, что делаю тебе больно, но… жить во лжи, даже если это удобно и комфортно, я не смогу. И нет, я никогда не любила тебя. Я лгала тебе, потому что встречаться с тобой было круто и престижно. Даже тогда, в Нью-Йорке. Прощай, Алекс».

Закончив читать вслух эту писанину, написанную подделанным под мой почерком – причем, искусно – явно поработал мастер-графолог – Зорин откидывается на спинку кресла и закрывает глаза. Несколько минут мы молчим, во время которых я обдумываю, как бы сразить его правдой так, чтобы хотя бы начал меня слушать.

– Знаешь, я не буду кривить душой… Мне действительно больно, – он вдруг открывает глаза, продолжая говорить в потолок.

– Саш, я… Слушай, да тут целый заговор… – пытаюсь начать я и даже усмехаюсь, чтобы разрядить обстановку. Но он останавливает меня, поднимая руку и слегка морщась, словно ему неприятен сам звук моего голоса. И все так же смотрит вверх.

– И все же я не отступлюсь, – наконец произносит после минутного раздумья. – Пусть ты не любишь меня, но я-то тебя люблю. Обычно мужской любви достаточно для счастливой семейной жизни… Но раз дело так плохо, думаю, мне надо слегка изменить концепцию наших будущих отношений.

Он поднимает голову и награждает меня таким взглядом, что у меня все тело моментально покрывается гусиной кожей.

– Думаю для «стерпится-слюбится» недостаточно ежедневных, полу-деловых встреч на кампусе и совместных обедов в ресторанах.

Я проглатываю в виду.

– Что… ты имеешь в виду?

Он хмыкает.

– Не хочу пошлить, но тут прям напрашивается… В общем, никуда ты не поедешь, моя дорогая Лиля. Будешь жить тут, со мной. Можешь заказывать грузчиков, если у тебя есть знакомые… Если нет, я сам позвоню в одну компанию…

– Что? Каких грузчиков? – я резко выпрямляюсь, чувствуя, как кровь при этом движении ударяет мне в виски. Наверное, если я сейчас встану, то упаду в обморок. – Что значит, я буду жить с тобой? Ты окончательно с ума сошел?

– Отнюдь. Я хочу ускорить процесс, который, как я понял из твоей письма, обещает быть слишком длинным. У меня нет терпения обхаживать тебя годами. Я хочу, чтобы ты начала жить со мной прямо сейчас, с этой самой ночи. Обещаю, что не буду принуждать тебя к сексу. Пока сама не захочешь, разумеется.

Я тру переносицу и мотаю головой, пытаясь усвоить новую информацию. Он не шутит. Он реально не шутит.

– А мама? Как же моя мама?

– Поживет одна, пока мы налаживаем отношения. Когда поженимся, я построю ей гостевой домик на территории. Или куплю отдельный – благо, поселок еще застраивается… Я ведь как раз собирался перебраться сюда из города…

– А Маша? Где она будет жить? Как я ей все это объясню? – очень надеюсь, что он чувствует начинающуюся истерику в моем голосе.

– Думаю, с моей дочерью мы поладим, – он кивает сам себе, словно принял окончательное решение. – И не спорь! Я предлагаю тебе только два варианта развития событий – пойти написать на меня заявление и годами потом бодаться с моими адвокатами за право воспитывать нашего ребенка, или сделать так, как я говорю.

Пару секунд он молчит, видимо ожидая от меня принятия одного из вариантов… и не дождавшись ответа, снова кивает.

– Принимаю твое молчание за согласие. Идем, я покажу тебе комнату, где ты будешь тихо ненавидеть меня, пока не полюбишь.

Мои зубы ощутимо скрипнули. Спрашивать, что будет с моей работой тоже было бесполезно – он ведь не верит, что я собиралась ее продолжать, раз, по его убеждению, мы с Андреем планировали сбежать в Лондон. К тому же, если я буду после учебы ассистировать ему в офисе, на еще одну работу у меня точно не будет оставаться времени… Эх, прощай моя профессия таргетолога…

Проклиная тот день, когда я решила принять приглашение его гребанного университета, я прохожу мимо комнаты, где мы с Масюней сидели взаперти, и останавливаюсь, только сейчас осознав, что он собирается поселить меня отдельно.

– Подожди… я не могу оставить ее там одну… – испуганно заявляю.

– Почему не можешь? – он в недоумении оборачивается. – Разве у нее нет дома своей комнаты?

Я мотаю головой.

– Она спит либо со мной, либо с бабушкой… Но чаще со мной. В любом случае, кто-то должен с ней спать, она ведь еще маленькая…

Он явно недоволен – похоже, планировал устраивать вылазки в мою комнату, несмотря на заверения, что не будет навязывать мне интим.

– Я… могу взять ее к себе… – очень неуверенно предлагает. – У меня как раз есть место для детской кроватки рядом с окном.

И тут, в этот самый момент, под его неуверенным взглядом, у меня рождается дьявольски хитроумный план. Подавляя ухмылку, я с горячностью киваю.

– Хорошо. Думаю, Масюня тоже будет не против – ты ведь ей сразу понравился. А я хоть отосплюсь нормально в первый раз за столько лет…

По его лицу пробегает легкая паника, но отступать некуда, и он покорно принимает от меня инструктаж, что делать, если Масюня ночью проснется от плохого сна, во сколько она обычно встает и когда ночью желательно разбудить ее, чтобы посадить на горшок.

– Горшок… – этот решатель человеческих судеб ощутимо бледнеет. – У меня нет никакого горшка!

– Ну, можно просто подержать ее над унитазом, – заверяю я его и, не дожидаясь ответа, ныряю в открытую для меня гостевую спальню.

Спиной закрываю дверь, прислоняюсь к ней и почти счастливо вздыхаю.

Вот так-то, господин ректор! Посмотрим, надолго ли вас хватит. Посмотрим, какой из вас будет властный и уверенный соблазнитель с маленьким ребенком на шее. И ведь это я еще вам слабительного в кофе не подливала поутру…

Подавляя смех, я включаю ночник и проверяю, заперла ли я дверь. Так и есть! В этой комнате нет замков! Он серьезно собирается нагрянуть сюда ночью!

Решив, что на бога надейся, но сам не плошай, я придвигаю к двери одно из прикроватных кресел, откидываю с кровати пухлое одеяло в шелковом пододеяльнике и, удовлетворенная местью и собственной находчивостью, заваливаюсь спать.

Глава 14

Александр

Просыпаюсь я от того, что по мне кто-то ходит. В буквальном смысле этого слова – передвигается маленькими ногами поверх одеяла, вдоль моей спины – от шеи и обратно, к ногам. Словно я атлетическое бревно, а не живой человек.

– Дядя Саса, ты спись? – «кто-то» зовет меня громким шепотом и, потеряв равновесие, плюхается попой на спину в районе позвоночника – да так резко, что, похоже, вышибает диск. – Дядя Саса, я голодная, – сообщается мне этот «кто-то» совершенно безапеляционным тоном.

Не выдержав, я издаю глухой, страдальческий стон. Стараясь не шевелиться и надеясь, что насчет диска мне показалось, я приоткрываю один глаз и беспомощно таращусь в просвет между шторами, который явственно указывает, что сейчас очень, ОЧЕНЬ раннее утро. Часов эдак пять. После целой ночи беганий туда-сюда с ребенком, который проснулся сразу же, как только его маманя заперлась в гостевой комнате, я надеялся поспать хотя бы часа три.

Какое там! Хорошо, если на час забылся сном, изможденный и терзаемый муками совести.