Дитя Севера (СИ) - Эберт Хайди. Страница 28

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍У Ари как будто камень с души упал — огромный, корявый валун. Свобода, она свободна пока от его общества, внимания и… всего остального, о чем она не будет думать, потому что иначе ей будет стыдно признаться, что ей лорд Тэним Лингрэм почему-то не кажется чудовищем, хотя все говорит против него — и здравый смысл, и все доказательства, которые она смогла раздобыть.

И нечего верить ни его снисходительно-спокойному тону, ни сочувствию в его взгляде — он изворотливый, умеет притворяться и нравиться любому собеседнику. Ведь так говорил Рэндальф — и только ему и можно было верить в этом пристанище лицемеров.

Глава 29

Чем бы заняться в солнечный день, когда от ярких лучей режет глаза и хочется скорее сбежать из дворца, полного убийц? Но нельзя делать ни шага в сторону, чтобы никто не насторожился, надо ждать возвращения Дейдре и следить за лорд-маршалом.

Сначала Ари хотела удалиться в свою комнату и провести там все время до вечера, прикинуться больной у нее уже получилось. Она было устроилась на кушетке с книгой, открыла ее — и в ужасе вскочила. Ей показалось, что между страниц вспыхнул огонь, который точно опалит ее и сожжет юбку. Огонек скользнул по сиреневой ткани, ударился об пол с глухим звуком и покатился в сторону.

Ари посмотрела вниз и тихо рассмеялась над своим страхом. Вот еще — рядом, почти за стеной, сидит коварный убийца, а она пугается каких-то драгоценностей. Совсем забыла, что в этой книге она спрятала медальон, который нашла в спальне лорд-маршала — золотое солнце с тонкими лучами, каждый украшенный дорожкой из бриллиантов и, кажется, гранатов.

Ари схватила медальон и решительно открыла. Он поддался не сразу, но распахнулся со скрежетом, стоило ей потянуть посильнее.

Лучше бы она этого не делала! Так бы она не вспомнила про Элизу Мерсье, убийство которой воспринимала как известный факт, но ничуть не волновалась. А тут… сложно сохранить самообладание, когда смотришь на багровые разводы внутри медальона. И рубины на лучах — вовсе не рубины, а засохшая на камнях бурая кровь…

Два овальных портрета, частично скрытые зловещими пятнами, но понятно, кто на них изображен – под каждым есть крохотная золотая пластинка с именами «Луиза» (от нее на миниатюре остался только локон светлых волос и фрагмент синего платья с золотым шитьем) и «Тэним». Кровью залито почти все, кроме горящего ненавистью глаза лорд-маршала. Ари зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Нет-нет, она справится. Вот так, спокойно, закроет медальон, положит его… Нет, не положит, одна мысль о том, что он будет лежать рядом с ее драгоценностями, вызывает ужас.  Но это же тоже доказательство, нельзя от него избавляться? А брать его с собой — невозможно, он как будто жжет руки.

Ари воровато оглянулась. Нет, никто не заметит то, что она собирается сделать. А потом, когда Рэндальф расскажет об истинной природе своего брата, она сможет достать этот кулон. Под платяным шкафом вряд ли будут убираться так тщательно, между полом и дном даже не пройдет рука.

Она прицелилась и пустила золотое солнце по полу, чтобы то остановилось у стены, обиженно и как-то обреченно звякнув. Пусть и лежит там до тех пор, пока Ари его не извлечет.

Но в самом деле, лорд-маршал совсем не человек — разве стал бы кто-то так бережно хранить украшение, которое было на убитой возлюбленной? Нет, только убийца на это способен — это его трофей. Наверное, рассматривал его и вспоминал, как совершил преступление, и планировал новые… И боже, как кровь вообще могла затечь в медальон??? Сколько ее было? Ужасно даже думать об этом.

Ари передернуло, она выскочила из комнаты и нерешительно направилась в малую гостиную. Пожалуй, музыка — лучшее средство успокоиться и показать всем вокруг, что не происходит ничего странного. Ари часто играла днем, чтобы взять себя в руки. Особенно помогал разбор сложных старинных пьес: пока поймешь, какие аккорды подразумеваются в старой нотной тетради, не заметишь, как начинаешь трезво мыслить.

Именно эти ноты — исчерканные в некоторых местах красными и черными чернилами — очень нравились Ари. Конечно, не тем, что приходилось по несколько раз разглаживать лист и иногда прислонять его к стеклу и смотреть на просвет, что же может скрываться за пятнами чернил. Конечно, там ничего не было видно, приходилось возвращаться к клавесину и снова пытаться продолжить мелодию так, чтобы она звучала гармонично и не спорила со следующим не пострадавшим от чернил аккордом.

На днях Ари уже почти полностью разобрала короткую старинную песню и могла сегодня записать ее мелодию набело в специально заказанной в городе новой нотной тетради. Вот и занятие, которое позволит унять дрожащие от страха руки и согреет их, успокоит беспокойно колотящееся сердце и прогонит невыносимые мысли и образы из головы. Да, вот так – раскрыть тетрадь, медленно листая, дойти до еще не расшифрованных нот, аккуратно поставить ветхие листы на клавесин, дотронуться до клавиш, вглядываясь в желтый лист и изорванные линии нотного стана. Сыграть музыкальную фразу еще раз, почувствовать ее звучание, записать набело.

Когда она закончила расшифровывать последние строки, то уже могла довольно улыбнуться. Пусть это и маленькое дело, но она восстанавливает и сохраняет ту красоту, которую едва не выкинули или не сожгли. Хорошо, что Ари заметила эту тетрадь в библиотеке, когда обернулась на шорох и увидела, как Розалинда собирает стопку из «старья, от которого необходимо избавиться».

Музыка, исходившая из-под ее пальцев, наполняла мир вокруг ласковой и мирной красотой, в мелодии Ари слышался шум густого леса и бегущего в чаще прозрачного ручейка, его дополняло пение птиц и еле слышный шорох листвы, которой ласково касался теплый ветерок.

Ари внезапно остановилась на последнем пассаже – нет, она ошиблась на полтона, надо исправить одну ноту. Вот теперь лучше. Она одобрительно кивнула и начала играть с самого начала.

За спиной она услышала шаги лорд-маршала, но даже не обернулась, ее захватила мелодия. Ари сама была словно листик, унесенный течением воображаемого ручейка. И вода несла ее навстречу чему-то чудесному…

— Нет, здесь не так, — ее руки неожиданно коснулась теплая ладонь, пальцы лорд-маршала сжали запястье, заставляя ее оторваться от клавиш.  — Должно быть вот так. Немного неожиданный переход, но, как ни странно, никакой какофонии не порождает.

Он наиграл фразу, и Ари кивнула:

— Да, вы правы, — она с ненавистью посмотрела на свою застывшую над клавишами руку, словно оцепеневшую и замерзшую от одного только прикосновения убийцы. — Я сейчас исправлю ноты.

Она записала вариант лорд-маршала, непослушные пальцы никак не хотели повиноваться ее воле. Да что такое? Так она все испортит! Ей надо вести себя естественно и непринужденно. А она сейчас выглядит так, словно до ее запястья дотронулась ядовитая змея, а не красивая мужская рука с удивительно изящными и длинными пальцами. Это прикосновение было бы даже приятно, настолько оно было деликатным, если бы это был не лорд-маршал. И его помощь с музыкальной фразой – она была очень кстати и показывала, что он умеет чувствовать красоту гармонии. Или он опять притворяется, делает вид, что ему интересно то же, что занимает Ари? Так можно вкрасться в доверие…

— Могу я вас попросить об одном одолжении? – неожиданно спросил он своим теплым и наверняка насквозь фальшивым голосом.

—  Конечно, — Ари кивнула, не найдя более подходящего ответа.

— Сыграйте эту мелодию еще раз, если вас не затруднит. Она… — он что-то хотел добавить, но прервал сам себя. — Она очень красивая, хотя вы и играете ее не совсем так, как… — снова какая-то болезненная пауза и горечь в голосе. — Как те, кого я слышал.

Ари вновь дотронулась до клавиш, но сама чувствовала, что бурный поток прекрасных звуков превратился в тонкий сбивчивый ручеек. Как будто он постоянно сталкивался с огромными камнями вопросов, которые она никогда не задаст — и постепенно мелел. Кто играл эту мелодию? Элиза? Не очень похоже, слишком старые ноты, да и Элиза была из простых, вряд ли училась музыке, но могла и она. Чем лорд-маршалу так нравится эта музыка? А живопись ему, значит, не нравится, раз на глазах брата разорвал все картины, нарисованные их матерью? Почему, в конце концов, он так смотрит на нее, что она чувствует его взгляд, словно ее окружает мягкое и теплое облако? Ведь под его взглядом она должна чувствовать лишь то, как вокруг нее сжимаются каменные стены, усыпанные шипами!