Девушка из песни - Скотт Эмма. Страница 12

Но у нас был душ. И туалет. И раковины. Комнаты. Плита. А еще из маленькой гостиной располагался выход на крошечную террасу. Я спал в собственной кровати. И мама тоже. Она плакала, когда мы переехали.

Мне тоже хотелось плакать, но я напомнил себе, что в этой жизни хорошее длится недолго и в любую секунду может исчезнуть.

Или в мгновение ока обернуться полной задницей.

Я отпер замок и обнаружил, что мама сидела на диване, хотя до полуночи должна была работать в закусочной. Вместо желтой форменной футболки на ней были спортивные штаны, а темные волосы наспех собраны хвост. Ее домашний вид. Я подозревал, что она вообще не ходила на работу. Потрепанный торшер бросал теплый уютный свет на пивные бутылки, переполненные пепельницы и упаковки от фастфуда, валявшиеся на кофейном столике.

Рядом с ней сидел мужчина средних лет, которого я раньше никогда не видел. Я осторожно прикрыл дверь и поставил футляр с гитарой.

– Привет, – сухо бросил я. – Кажется, мы не встречались.

– Господи, Миллер, – произнесла мама с усталой улыбкой. Ей был всего сорок один год – она меня рано родила, – но выглядела на десять лет старше и всегда казалась уставшей. – Это Чет Хайленд. Чет, это мой сын Миллер.

Чет уставился на меня, положил мясистую руку с банкой пива на живот, обтянутый почти белой «алкоголичкой». Я бы не стал так называть майку, но «алкоголичка» Чету явно подходила больше. Он сверлил меня своими глазками-бусинками, небритый, с сальными темными волосами, в замызганных джинсах. На этого человека у меня сработали все внутренние датчики тревоги, а волоски на затылке встали дыбом.

Затем на его лице расплылась дружелюбная улыбка.

– Приятно познакомиться, Миллер. Пива?

– Нет, спасибо.

У меня снова задрожали руки, а часы показали 70. Все еще слишком низко. Я пошел на кухню, меня бросало в холодный пот.

– Ты сегодня поздно, – крикнула мне вслед мама.

– Я зашел к Ви после работы.

– Миллер работает на набережной, – пояснила мама, и я услышал щелчок зажигалки и звук втягиваемого воздуха – наш непрошеный гость затягивался сигаретой.

– Мальчик на побегушках, да? – усмехнулся Чет.

– Он работает в одной из самых крупных галерей игровых автоматов, – ответила мама, выдавив из себя улыбку. – Только что получил повышение до помощника управляющего.

Я открыл холодильник и трясущейся рукой потянулся к апельсиновому соку. Мой план питания предполагал запас определенных продуктов и напитков, и мы должны были постоянно его поддерживать с нашим скудным бюджетом. У Ви следить за всей этой хренью получалось намного лучше, но я помню, что утром перед работой я видел пять бутылок сока, а теперь осталось только три.

Я взял с полки одну и захлопнул дверцу.

– Какого черта?

Мама нахмурилась

– Какого черта что?

Я поднял бутылку сока.

– Не хватает двух.

– Возможно, я сегодня выпил парочку, – произнес Чет, не сводя с меня глаз. – Не знал, что ты считаешь.

Я уставился на маму взглядом «какого хрена».

– Миллеру приходится все пересчитывать, – объяснила она. – У него диабет.

– Да. Думаю, она могла бы упомянуть об этом, Чет.

«Например, сразу по приходу, чтобы ты не жрал и не пил то, от чего зависит моя жизнь».

– Виноват, приятель. Больше не повторится.

Он улыбнулся маме, а она улыбнулась в ответ. Я уже давно не видел такую улыбку – почти счастливую. Это был тот тип счастья, когда ты понимаешь, что больше не одинок. И только.

Я отхлебнул сок и схватился за холодильник, чтобы не упасть.

– Как себя чувствуешь? У тебя датчик недавно срабатывал. – Мама постучала пальцами по смартфону – более старой модели, чем тот, который лежал на кофейном столике.

– Я в курсе, – огрызнулся я, безуспешно пытаясь скрыть раздражение в голосе.

До того, как у меня появилось это устройство, приходилось колоть палец каждые два часа, круглые сутки. Как настоящая мать, она должна была ставить будильник и проверять меня по ночам. Две поездки на «скорой» за три месяца, и я научился сам ставить будильник. Свои мама не слышала или отключала в полусне.

Я не мог ее винить. Она работала на двух работах, чтобы удержать нас на плаву, и ей попросту не хватало времени и сил. А диагноз их требовал немало, так как моя поджелудочная железа решила прикрыть лавочку: «Инсулин закончился. Приходите в следующей жизни».

Пришлось очень быстро усвоить, что, когда дело касается моего диабета, я сам по себе.

За исключением Вайолет. В больнице могли бы направить ее ко мне…

Но они этого не сделали, такова жизнь.

Я выпил половину бутылки сока и сунул ее в рюкзак, который затем вместе с гитарой перекинул через плечо.

– Куда это ты собрался? – крикнула мама, когда я направился к двери.

– На улицу.

– Уже поздно, а тебе завтра в школу.

– Он доставляет тебе неприятности? – тихим, угрожающим голосом спросил у мамы Чет.

– Нет, он…

– Эй, парень.

Я замер, схватившись за дверную ручку. Шея будто одеревенела, и я повернул голову, поймав темный, опасный взгляд Чета.

– Ты треплешь маме нервы, сынок?

От угрозы, прозвучавшей в небрежно брошенной фразе, по спине пробежал холодок. Я вскинул подбородок и умудрился даже глазом не моргнуть, когда произнес:

– Я тебе не сынок.

Повисла недолгая тишина, в которой я слышал лишь гулкое биение собственного сердца.

Мама ладонью разогнала дым, словно могла этим рассеять напряжение между нами.

– Брось, он хороший. Отличный ребенок.

Чет посмотрел мне прямо в глаза и произнес исключительно для меня:

– Уж лучше ему таким и оставаться.

– Черт побери, – бормотал я, засунув руки в карманы, пока спускался к пляжу по тихим, темным улицам. За последние четыре года к маме наведывались разные неудачники, кто-то в большей степени был бездельником, кто-то в меньшей. Но Чет мне казался просто Королем среди них, вечно просиживающим наш диван.

День был дерьмовый, и мне отчаянно хотелось лечь спать. Но раз чертов Чет Хайленд ночевал у нас, я решил прогуляться.

Даже после нашего переезда из машины в квартиру я не оставил привычку бродить по ночам. Просто чтобы побыть одному. Сбежать. Иногда мне хотелось просто куда-нибудь идти и не останавливаться. Но без лекарств я умру, и пока меня найдут, чайки успеют обглодать кости.

– Веселенькие мысли, – пробормотал я, а ветер унес мои слова прочь.

В ту ночь я бродил по удаленному каменистому пляжу, окруженному высокими утесами. Приходилось посильнее кутаться в куртку. Формально сейчас лето, но северное калифорнийское побережье об этом забывало.

Черные волны, увенчанные белой пеной, вгрызались в каменистый пляж, а затем отступали, снова и снова. Разноцветные огни набережной на западе отсюда казались слишком яркими и вульгарными. Даже за милю слышался грохот американских горок и радостные вопли отдыхающих, когда вагончики неслись вниз. Чуть дальше медленно и бесшумно поворачивалось колесо обозрения.

Я повернулся спиной к разноцветным огням и поплелся дальше, к каменистым пористым скалам, которые в скудном лунном свете казались черными и острыми. Из-за прилива я был вынужден держаться поближе к валунам, и вскоре уже больше карабкался по камням, нежели прогуливался. Справа высились скалы, а слева ко мне тянул лапы разъяренный океан, брызгая ледяной водой. Я еще никогда не заходил так далеко. Но когда споткнулся и в попытках удержать равновесие оцарапал ладонь о шершавый, изъеденный солью камень, я сдался. Уже при каждом шаге под ботинками хлюпала вода, и если из-за этой дурацкой вылазки я поврежу гитару, то никогда себе этого не прощу.

Я уже развернулся и начал высматривать обратный путь среди камней и влажного песка, когда услышал его. Отдаленный, но четкий звук между стенаниями океана. Скрип, а затем хлопок. Словно порывы ветра распахивали и захлопывали деревянную дверь на сломанных петлях.