Жила-была девочка, и звали ее Алёшка (СИ) - Танич Таня. Страница 66

— Ну, ты любитель сгустить краски! — покатываясь со смеху от воображаемого образа Хуаниты, заявила я. — Вадим, конечно, крутой товарищ, но он не всемогущий же!

— Ты знаешь, — задумчиво протянул Яр. — Иногда я начинаю в этом сомневаться. В том, что он не всемогущий. Лекс, это один их самых мощных людей, которых я встречал. В нем столько силы, что иногда даже страшно. Вот почему я пошел к нему, когда ты будто окаменела тогда, весной. Потому что представить, что у Робертовича не получится тебя вернуть, я не мог. И если бы даже у него не вышло, то можно было бы брать лопату, точно как он советовал, и закапывать тебя в землю по живому. Не помогли бы ни доктора, ни психологи с гипнотизерами. Поэтому я так рад, что ты попала к нему в подшефные. Даже немного завидую, и совершенно не скрываю этого! — Ярослав в шутливом жесте поднял руки, будто показывая, что ничего, ни одной тайной мысли не держит за душой, и как всегда, предельно искренен в своих признаниях. — Так что держись за этот шанс, держись обеими руками, а я… Я скоро вернусь. Серьезно. Ты, главное, не переживай, может я пары часто пропускать буду, в этом ничего такого нет. Мне достаточно твою беготню по преподам вспомнить, чтобы вернуться на учебу вовремя, пока дело не запахло жареным. Так что все будет в порядке, ясно?

— Опять ты куда-то едешь, — исходя из всего сказанного, сделала свой вывод я. — Ну, Яр, ну жизнь-малина у тебя! Тут еще вопрос — кто кому завидовать должен. Пока я, значит, буду ходить по бабушкинским митингам и спектаклям имени одного стула, ты будешь наслаждаться жизнью где-нибудь на Майорке, попивая кокосовое молоко или пина-колладу, да? Кстати, ты когда фотки печатать будешь? Я же так хочу посмотреть, где ты был, на твоего друга посмотреть! Что же это такое — целый месяц отпуска, и ни одной приличной фотки, а ты, между прочим, обещал!

— Ну все, все, Лекс, теперь я чувствую себя каким-то подлюганом, — пошутил Яр, тем не менее, снова глядя перед собой с отсутствующе отстраненным видом. — Теперь у меня просто нет другого выхода, кроме как вернуться с полным отчетом и диафильмами. Ну, все не парься, так и будет. А ты пока… выживай тут! Уверен, что Робертович у тебя и так все свободное время отбирает, но это только начало. Дальше, можешь мне поверить, будет еще хуже.

Глава 7. Новые впечатления

Слова Ярослава оказались чистой правдой. С каждым новым днем жизнь только ускоряла темп, и я постепенно привыкла существовать без малейшей надежды даже на небольшую передышку. Свободное время мой суровый наставник считал злейшим врагом любого человека, мимолетным и коварным шансом расслабиться, а значит — остановиться, прокиснуть и превратить себя в застойное болото.

Каждая минута была теперь на счету. Кроме традиционных домашних заданий по предметам семестра, я продолжала получать от Вадима Робертовича гору работы, включавшую в себя не только написание статей и очерков, но и списки книг и фильмов, обязательных к прочтению или просмотру в рекордно короткие сроки. На все это требовалось выдать рецензии с анализом вопросов, которые либо он писал для меня, либо — что самое худшее — я должна была сама догадаться, о чем отчитываться.

В местном видеопрокате на меня смотрели, как на умалишенную. Я постоянно заказывала то безумный артхаус, то документальщину, о которой они до этого слыхом не слыхивали, то подборку ретро-фильмов европейских режиссеров, которую работникам магазина приходилось доставать через друзей и знакомых, а в некоторых особо тяжелых случаях — через дальних родственников друзей и знакомых. Уж слишком фанатично блестели у меня глаза, а на лице читалась такая решимость, что они понимали — я от них все равно не отстану и буду мучить до победного конца (да, в сущности, так оно и случалось пару раз)

И все было бы хорошо, да только после памятного посещения перфоманса с актером на стуле и полотенцем, все остальные "культурные" мероприятия, намеченные для меня Вадимом Робертовичем, я тихо саботировала. Тут ничего не мог поделать даже он, всемогущий и всевидящий. Ужас, испытанный мной посреди этого действа, напоминал панику здорового человека, по ошибке оказавшегося в сумасшедшем доме. Правда, в том, что я здорова и адекватна, к концу представления я начала сомневаться.

Заставить себя повторно пройти через подобное испытание было выше моих сил. Поэтому выход нашелся быстро: аккурат за день до "важного" мероприятия я резко заболевала. Методы применялись опробованные и надежные: надеть свои старые, еще казаринских времен ботики с лопнувшей подошвой (этого было достаточно чтобы промочить ноги в холодных осенних лужах и к вечеру заработать вполне реальный насморк, а если совсем повезет — так с температурой) или покурить пару-тройку сигарет на балконе в одной тонкой майке. А если требовалось применение совсем уж тяжелой артиллерии — наскрести льда из нашей старенькой морозилки и подкрепиться им вместо ужина или завтрака.

Вадим Робертович, как и следовало ожидать, очень быстро вывел меня на чистую воду. Когда, выздоровев после очередной простуды, "случайно" совпавшей с еще одним запланированным культпоходом, я пришла к нему в кабинет, он поджидал меня в очень веселом настроении.

— Ну, что, жертва искусства? Явилась, не запылилась? Как здоровье? Что ж ты болеешь так часто в последнее время? — поинтересовался он тоном заботливой нянюшки, от которого я сразу же насторожилась — слишком уж это было подозрительно.

— Ну, не знаю… Осень, наверное… ноябрь. Я всегда в ноябре болею. Много.

— Да-да, конечно, — с показным сочувствием закивал головой он. — Это все ноябрь. Плохой иммунитет, экология ни к черту, а если еще лед из морозилки жрать, так совсем никаких шансов на здоровье. Хоть ложись да помирай. Слушай, а, может, тебе помочь? Добить прямо здесь, по-тихому, чтоб не мучилась? Все равно ведь так жить нельзя, постоянно в соплях и слезах. Что уставилась? Думала, не узнаю о твоих методах бойкота всех веселых тусовок, которые я для тебя так тщательно, между прочим, подбирал?

Я стояла, раскрыв рот, пораженная вероломством соседок по комнате, одна из которых точно сдала меня Вадиму Робертовичу, стоило ему подловить неизвестную предательницу и чуть-чуть надавить на нее в своей обычной манере.

— Но Вадим Робертович! — чувствуя, как краска стыда заливает лицо до самых корней волос, попыталась оправдаться я. — Вы же сами говорили, что каждую секунду надо использовать с толком. А я совершенно не понимаю, зачем мне тратить время на все эти дурацкие сборища? Я там никого не знаю, не имею понятия, как себя вести, что делать, да и вообще по-идиотски себя чувствую! Только хожу из угла в угол, там постояла, тут постояла, а могла бы остаться дома и что-нибудь написать! Вы хоть сами были на том спектакле, куда меня послали? Там актер этот сумасшедший пел интернационал, стоя на стуле, а в конце попытался снять штаны! Я абсолютно не понимаю, что в этом может быть… — тут мне пришлось умолкнуть, потому что учитель, больше не желая делать вид, что слушает, хохотал, сидя за своим столом и уткнувшись лбом в кулак. Мое закономерное возмущение от таких смелых творческо-театральных решений, как всегда, развеселило его.

— Бывал, конечно, и не раз! — отсмеявшись, заявил он. — Мало того, я тебе сделаю признание, после которого ты как натура тонкая, конечно, перестанешь меня уважать, но мне плевать. Этот чудак с интернационалом — один из лепших моих друзей, с которым мы и Крым, и Рим и медные трубы прошли. Отличный мужик, скажу я тебе, просто отличный! Веселейший человечище и правду-матку в глаза режет так, что у народа нервные припадки случаются. И чем он тебе так не понравился, ума не приложу! Он и не матерился почти на последнем спектакле, я это точно знаю. Ну и предупреждение от меня получил, чтобы тебя не дергал, а, Алексия? Ты же меня, можно сказать, до смерти обидела! Плюнула в нежную душу, которой у меня, по твоим соображениям может и не быть! Но уверяю тебя, где-то здесь… — он похлопал ладонью по левой стороне широкой груди, — теплился одинокий огонек, который ты задула своим отказом окультуриваться! — и Вадим Робертович захохотал еще громче, на этот раз даже откинувшись на стуле, до такой степени его позабавило искреннее раскаяние на моем лице.