Кровь брата твоего - Хэй Малколм. Страница 21

Поведение евреев зачастую давало папе основание для оправданного возмущения. В письме графу Неверскому от 17 января 1208 года он с характерным для стиля этой эпохи пафосом протестовал против действий евреев, причинявших церкви массу беспокойств. Гражданские власти и «некоторые правители», затрудняясь вести свои дела из-за недостатка средств и лишившись возможности взять ссуду после церковного запрета, стали назначать евреев своими управляющими. Когда эти управляющие описывали заложенные «поместья и замки», они отказывались платить церковную десятину с перешедшей в их руки собственности, позволяя таким образом «правителям» уклоняться от уплаты церковных сборов и налогов. Несмотря на такие провокационные действия, папа не рекомендовал казнить преступников, а намекал, что им следует возобновить свои скитания. «Евреев, против которых свидетельствует кровь Христа, не следует убивать, дабы христиане не забывали закона Божьего; им должно оставаться скитальцами до тех пор, пока на их лицах не проступит печать позора». Это был весьма суровый совет, если учесть, что вся вина этих людей состояла в том, что они помогали своим правителям обходить церковные правила уплаты десятины. «Арфы церкви умолкли», — заявлял папа, ибо церковники лишились причитающегося им дохода.

В первые годы своего правления Иннокентий III надеялся на обращение евреев в христианство, и вполне вероятно, что именно разочарование в этой надежде вызвало его ярость против тех, кого невозможно было ни убедить, ни принудить войти в лоно церкви. В сложном переплетении противоречивых политических, экономических и церковных интересов папа никогда не переставал выказывать отеческой заботы о благополучии обращенных в христианство евреев. Результат был невелик. Вопреки наложенной на них обязанности присутствовать на проповедях, вопреки различным степеням принуждения, экономическому давлению и даже угрозам пытки и смерти, лишь очень немногие евреи согласились переменить свою старую религию. Те же, кто по внутреннему убеждению или по какой-либо другой причине принял христианство, оказались в весьма затруднительном положении: без друзей, без средств к существованию и зачастую даже без пищи и одежды. Их было так мало, что не возникло никакого сообщества, которое взяло бы их под опеку. Они оказывались бременем для местных епископов, зачастую относившихся к ним с антипатией. Недоверие пустило в христианских душах столь глубокие корни, что даже после того, как новообращенные проходили обряд крещения святой водой, многие христиане продолжали взирать на них с подозрением или презрением. Однако Иннокентий делал все от него зависящее, чтобы помочь им. В его письмах упоминаются три обращенных еврея: один в Англии и двое во Франции. Папа написал несколько писем епископу Отюна, жестоко укоряя его за отказ помочь обращенному еврею и его дочери, непрестанно взывавших к Риму с просьбой о денежной помощи.

В том же году (5 декабря 1199) папа написал в Лейчестерский монастырь, требуя помочь человеку, который «вместо того, чтобы купаться в благовониях роскоши, принял таинство крещения, следуя увещеваниям одного знатного человека», а теперь находится в отчаянном положении. В письме к архиепископу Санса Петру Корбельскому (от 10 июня 1213 года) Иннокентий рассказывает еще одну, к сожалению, незавершенную историю о новообращенном. Французский еврей, по имени Исаак, прибыл в Рим со своей семьей и здесь принял христианство. Причиной его решения послужили не убедительные аргументы римских церковников или великолепие папского двора, а чудо, о котором рассказывает папа со слов новообращенного. «Мы прилагаем к этому документу то, что Мы услышали от него, ибо отрадно рассказывать о чудесах Господних»:

«Некая христианская женщина, проживая в доме отца этого человека, была совращена евреями и отступила от католической веры, так что, подпав под влияние еврейского заблуждения, постоянно утверждала, что Иисус не может ни помочь, ни повредить ей и что хлеб со стола ничем не отличается от гостий *13 с алтаря. Боясь наказания, грозящего ей в случае, если бы она публично отрицала христианскую веру, она отправилась вместе с прихожанами в церковь на случившийся тогда праздник Воскресения Христова и, приняв причастие, спрятала гостию за щекой». Принеся гостию домой, женщина отдала ее Исааку.

До сих пор история развивается в соответствии с традиционным трафаретом. Читатели, знакомые с подобными рассказами, естественно, ожидали, что гостия начнет кровоточить и вся семья Исаака, пав на колени, поймет, что произошло чудо. Однако события развивались не столь просто и еще более невероятным образом, чем в средневековых историях такого рода.

Когда Исаак собирался положить гостию «в пустую шкатулку, которую он держал в шкафу, в дверь дома постучали; опасаясь нечаянного посетителя, он второпях положил гостию в другую шкатулку, где у него хранилось семь парижских ливров, а затем пошел открывать дверь. Когда он вернулся к шкафу и не нашел гостий в пустой шкатулке, куда, как он думал, он положил ее, он заглянул в другую шкатулку, в которой держал деньги, и обнаружил, что она наполнена не монетами, а облатками. Удивленный и трепещущий, он созвал друзей и, рассказав им о случившемся, начал в их присутствии перебирать облатки, чтобы найти ту влажную, которую принесла во рту женщина: он надеялся, что после того, как он достанет ее из шкатулки, остальные облатки вновь превратятся в монеты. Когда же ему так и не удалось отличить эту облатку от остальных, собравшимся стало ясно величие Божьего чуда и они приняли решение перейти в христианство».

Любопытно попытаться представить, что же на самом деле могло случиться в ту пасхальную неделю в доме Исаака. Хитрый новообращенный мог придумать всю эту историю от начала до конца, однако это кажется маловероятным. Среди множества объяснений наиболее вероятным представляется следующее.

Приняв иудаизм, но желая сохранить это в тайне, женщина отправилась на Пасху в церковь, чтобы не дать повода к толкам: соседи пришли бы в ярость, узнав о ее отступничестве. Когда же она возвратилась из церкви, кто-то распустил слух, что она украла гостию для колдовских целей своих еврейских друзей. Доверчивые соседи, которые, возможно, к тому же завидовали достатку Исаака, с готовностью поверили слуху, и арест женщины был неминуем. Она пришла к Исааку и поведала об опасности. Он прекрасно понимал, каковы могут быть последствия подобного обвинения. Отрицать вину было совершенно бесполезно, в любую минуту разъяренная толпа могла уничтожить дом вместе с его обитателями. Все члены семьи собрались, чтобы обсудить, как спасти женщину и самих себя. Поскольку отрицать обвинение в святотатстве было бесполезно, Исаак решил, что лучше всего будет запутать дело и предупредить события, выдумав потрясающую историю о чуде. Изобретательному Исааку не составило большого труда раздобыть неосвященные облатки, которые он и положил в шкатулку вместо монет. Все остальное было проще простого: он созвал соседей и показал им, как Бог наказал его за его еврейское лихоимство, превратив монеты в облатки.

Тем не менее, положение Исаака все еще оставалось опасным. Конечно, женщина была спасена, и теперь все они были христианами. Необычность и исключительность его истории гарантировала на первых порах всеобщее доверие, однако вскоре люди могли впасть в сомнение. Возможно, и папа не был вполне уверен в правдивости всей этой истории; несомненно, в доме еврея случилось что-то необычное, но нельзя было точно знать, что именно. Тем не менее, это событие служило прославлению города и папского двора, где обращение евреев было столь же редким, сколь и чудеса. Исаак и его семья должны были испытывать неловкость; все они получили тщательные наставления в новой вере и, вне всякого сомнения, находились под неусыпным надзором, чтобы выявить любое отклонение от христианского образа жизни. Им помогли вернуться домой, о чем они, по всей видимости, и просили.

Папа, взявший на себя все расходы, был рад избавиться от них. Он скоро понял, что «новую поросль такого рода» следует укреплять «не только росою учения, но и земными благами», и распорядился, чтобы архиепископ обеспечил их «всем необходимым для жизни… и они не были бы вынуждены вновь беспокоить Апостольский престол». Так они вернулись в Сане, а папе пришлось оплатить дорогу. Что рассказал Исаак озадаченному архиепископу, оставляет широкие возможности для новых измышлений. Что же касается Иннокентия, то он, кажется, что-то заподозрил. В конце своего письма архиепископу он намекает, что не вполне уверен в том, что же на самом деле произошло: «После того, как Вы установите больше правды о вышеупомянутом чуде, напишите Нам со всеми подробностями».