Элегия погибшей звезды - Хэйдон Элизабет. Страница 87

Он посмотрел на ребенка, а потом положил мальчика на пол, который внутри каменного тела дракона был значительно теплее, чем земля в зимнем лесу. Похоже, ребенку нравилось здесь лежать, и он размахивал крохотными ручками, вдыхая прохладный сладковатый воздух.

Рапсодия прислонилась к каменной стене, силы ее оставили. Она не обладала способностью Акмеда видеть в темноте, поэтому обнажила свой меч, чтобы разогнать мрак и холод, и положила его рядом с собой. Внутри дракона стало светло.

— Какая жестокая ирония, и как это все несправедливо, — глухо проговорила она, глядя на короля болгов, который, в свою очередь, не спускал глаз с ребенка.

— О чем ты?

— Ллаурон лишь хотел познакомиться со своим внуком, хотел, чтобы малыш его узнал. Он принес в жертву себя, чтобы спасти нас, такое и представить себе невозможно, ведь своим Завершением он не только оборвал свое земное существование, но и вообще перестал быть, ибо у драконов нет души, а значит, нет и Загробной жизни. А привело это к тому, что теперь мы вместе с Меридионом оказались заперты в теле его деда, которого мальчик уже никогда не узнает.

Акмед удрученно вздохнул.

— А разве у вас, Дающих Имя, нет подходящего ритуала, который следует проводить в таких случаях? — язвительно поинтересовался он. — Например, спеть Песню Ухода или еще что-нибудь в таком роде, вместо того чтобы лить слезы? Меня утомляют твои рассуждения. Ллаурон был сложным человеком, в нем было слишком много от дракона даже в те времена, когда он сохранял человеческое обличье. Он не останавливался ни перед какими преградами, когда шел к поставленной цели, никогда не думал о благополучии своей семьи или безопасности союзников, — короче, его не волновали подобные мелочи. Я думаю, сегодняшний поступок первое по-настоящему благородное деяние в его жизни. Почему бы тебе не воспеть его подвиг и не оставить свою скорбь, ведь вместе с тобой страдает и ребенок. Возможно, Меридион не будет о нем вспоминать.

Рапсодия вздохнула и попыталась расправить плечи.

— Относительно элегии ты прав, — согласилась она. — Как Дающая Имя я просто обязана это сделать. Но я не хочу петь для него лиринскую Песнь Ухода, поскольку однажды я уже прощалась с ним таким образом — в тот раз когда он обманул меня, заставив уничтожить его тело при помощи моего меча, чтобы он мог превратиться в дракона стихий. Я не смогу сделать это во второй раз.

— Хорошо, — отозвался Акмед, поудобнее устраиваясь в темноте. — Спой непристойную песню или какой-нибудь марш Грунтора. Могу спорить, что Ллаурону они понравились бы.

Рапсодия кивнула, но сил на улыбку у нее не осталось.

— Наверное, ты прав. Хотя Ллаурон всегда старался соблюдать приличия, он обладал своеобразным чувством юмора. Когда он начал заниматься со мной, он охотно пел матросские песни, от некоторых из них у его последователей волосы вставали дыбом. — Она поднялась, подошла к Акмеду и присела на корточки возле ребенка, который сразу же воззрился на нее своими удивительными драконьими глазами. — Естественно, мой дед пел те же самые песни.

Некоторое время она напевала какую-то мелодию, улыбаясь Меридиону, а потом начала морскую балладу, одну из тех, что особенно любил Ллаурон. Она пела о моряке, который без конца скитался по миру, пытаясь найти в море покой.

Морская тематика никогда не интересовала Акмеда, но он очень давно не слышал, как поет Рапсодия. Он тихо сидел и в холодном, каком-то тусклом свечении Звездного Горна, связанного с Рапсодией магическими узами, а потому отражавшего любое ее настроение, вспоминал, как они втроем с Грунтором путешествовали по Корню, а затем по новому континенту. Он вдруг понял, насколько сильно тоскует по тем временам.

Неожиданно он услышал новый необычный звук и, прислушавшись, обнаружил, что ребенок воркует, вторя мелодии песни. Рапсодия тоже это заметила. Ее голос стал более ясным, и она продолжала напевать даже после того, как песня закончилась, пока ребенок не захныкал.

— Получается, что он все-таки узнал своего деда, — задумчиво проговорила она, взяв мальчика на руки и поглаживая его по спине.

Однако это не помогло, Меридион продолжал выражать недовольство и вскоре расплакался.

— Наверное, он вдохнул частицу его сущности, это облако тяжелого воздуха висело прямо над твоим сыном. Видимо, Ллаурон хотел, чтобы ребенок принял его в свое тело, — предположил Акмед, нахмурившись, когда Рапсодия высвободила грудь и приложила к ней ребенка.

К удивлению Рапсодии, Акмед издал какой-то неодобрительный звук и демонстративно повернулся к ней спиной.

— Тебе не нужно отворачиваться, — сказала она, накрываясь одеяльцем. — Теперь все в порядке, и я прошу прощения, если смутила тебя. — Акмед пожал плечами, но остался сидеть к ней спиной. — В конце концов, мы тысячу лет провели бок о бок под землей, да и после этого много путешествовали вместе. Как мы можем друг друга стесняться?

Акмед смотрел вверх, туда, где была голова дракона.

— А тебе не приходило в голову, что я не хочу видеть, как ты кормишь ребенка, рожденного от другого мужчины? — с горечью спросил он.

Наступило долгое тягостное молчание.

Акмед продолжал изучать стены темницы, в которую превратилось тело Ллаурона, до тех пор, пока не услышал, что Рапсодия завернула ребенка и запела колыбельную. Только после этого он повернулся и посмотрел на нее. Их взгляды встретились.

— Боги, в некотором смысле мы вновь оказались на Корне, — пробормотала она. — В ловушке, из которой нет выхода, далеко от всех, кто мог бы нас найти. Здесь так темно и тесно.

Она провела тыльной стороной ладони по лбу и бессознательно прижала ребенка к груди.

— Да, но сейчас с нами нет Грунтора, который делал это заключение терпимым.

— Да, верно, его нет с нами. — Глаза Рапсодии сверкнули. — Акмед, ты так сильно изменился всего за несколько коротких лет… — с печалью в голосе призналась она, продолжая укачивать ребенка. — Даже в столь привычном нам сумраке я с трудом тебя узнаю.

Король болгов фыркнул, словно с трудом подавил смех. Почесав ногу, он закинул руки за голову.

— В самом деле? — осведомился он. — Быть может, тебе только так кажется, Рапсодия, поскольку ты никогда не понимала, что для меня действительно важно. Ты всегда приписывала мне благородные мотивы, когда на самом деле их не существовало, поскольку тебе хотелось верить, что у нас одинаковые системы приоритетов. Одно время я тоже так думал. Так что кто из нас изменился — вот вопрос?

Ребенок сладко вздохнул во сне, а Рапсодия пристально посмотрела на Акмеда.

Он наклонился вперед, чтобы говорили не только его уста, но и глаза.

— Ты рискуешь своей жизнью, жизнью своего ребенка, чья судьба еще никому не известна, и жизнями всех людей, которые по недомыслию разделяют твои взгляды, ради собственных прихотей. Я не припоминаю, чтобы ты поступала так раньше. А я, который никогда не имел никаких других обязательств, кроме как сохранить свою шкуру, теперь защищаю Дитя Земли, а также народ, который больше не мыкается в холодных каменных руинах намерьенского королевства, вынужденный поедать своих врагов… О да, и еще одну глупую королеву, чей муж, похоже, не в силах сам справиться с этой задачей. Так кто из нас изменился? Полагаю, мы оба.

Рапсодия продолжала смотреть на Акмеда, и он с удовлетворением отметил, что ее зеленые глаза стали такими же, как прежде, — зрачки больше не имели драконьего разреза. Ребенок зачмокал во сне, но почти сразу же улыбнулся и затих. Наконец Рапсодия заговорила:

— Когда мы вместе оказались в новом мире, Акмед, ты и Грунтор постоянно пеняли мне, что я никак не могу расстаться с прошлым. Вы покинули Серендаир, поскольку вас там ничего не держало, лишь смерть гналась за вами по пятам, и она бы вас настигла, если бы вы там остались. Однако я отправилась с вами по своей воле и потеряла в результате все. Вы лишь недовольно ворчали, когда я начинала скорбеть о прошлом. «Серендаира больше нет, — сказал мне ты. — Теперь твоя жизнь принадлежит этому миру». Ты настаивал, чтобы я приняла новую жизнь, отбросила Прошлое и жила в Настоящем.