Аквариум(СИ) - Фомин Олег. Страница 77

— Слушай, а может через метро пойдем?

Шутит что ли?

— Я, конечно, догадывался, что ты дурь какую-то где-то ныкаешь и покуриваешь иногда… — начал я.

— Я серьезно, Егор. — прервала она меня. — Верхом нам пройти не дадут.

— А ты, вообще, слышала, что про метро рассказывают? — спросил я все еще не веря, что она на полном серьезе предлагает разбежаться и весело прыгнуть с крыши. — Какие там франкенштейны водятся? Я вот слышал. И никакого желания их еще и увидеть не имею.

— Да тут чего только не наслушаешься. Сам же знаешь. И, вообще, что это ты пугливый стал какой?

— Так за тебя боюсь, дурила картонная, не за себя! Нет, Насть, ты на самом деле надеешься низом попробовать?

— Ну да! Последняя у нас какая станция? Абалинская? От нее до реки — полкилометра. И до пивзавода вашего тоже, в принципе, не так далеко.

Я задумался. Надо сказать, метро в нашем Городе было самым беспонтовым и самым долгостроящимся метрополитеном в мире. Его возводили уже лет тридцать с лишним и за это время открыли всего десять станций. Причем линия была запроектирована еще в семидесятых с учетом будущего развития городских территорий в условиях Советского Союза. Союз распался, заводы встали, районы Города формировались совсем по другим принципам, а строили все по старой схеме. Вот и получилось, что метро ничего особо важного так и не соединило, вследствие чего востребовано толком не было. Я помню, как всегда охреневали приехавшие в командировку москвичи, заходя в час пик в полупустые вагоны.

Но это все было там. В Городе, которого нет. А сейчас, в Городе, который есть, метро было одним из самых страшных его мест. Это знало все местное человечество. Хотя… От человечества мы с Настей как-то совсем отдалились и уже вряд ли являемся его представителями. Так что, мы-то может и пройдем. Тем более, права она, выход из Абалинской совсем недалеко от берега и в каком-то километре от того самого спортивного лицея, где мы с Лешим ночевали чуть больше месяца назад. Точнее, от места, где он тогда стоял. Заманчиво, конечно. Я так понял, что Хозяевам под землей нас сложно найти. Мы же здесь вон сколько сидели, а они нас выкурили исключительно голодом, лишив магазины продуктов. Заманчиво. Но…

— Нет. — решительно сказал я. — Идем оговоренным маршрутом. А там, по ситуации видно будет.

— Хорошо. — вздохнула Настя. — Раз муж сказал, я молчу… Даже, если он гражданский…

— Пошли уже, хорош тут прибедняться… Жена.

Толстая и тяжелая дверь чуть слышно выдохнула, когда я повернул упругий штурвал, впуская в наш подвал мертвый воздух улицы. Я отворил ее наполовину, пошел первый. Шестнадцать ступеней наверх, площадка и еще шестнадцать. Вторая дверь. Простая, металлическая, с обычным засовом, сквозь щели сочится серый свет. Я подождал Настю, она поднялась, встала за спиной, обняла, ненадолго прижалась. Теплая, ласковая, родная…

— Открывай. — раздалось у меня в голове.

Я открыл. И Это обрушилось на нас.

Последний раз мы выходили на поверхность всего два дня назад, надеясь нарыть еды. Не считая последствий периода, все было как обычно. Тишина, пустота, неподвижность, зловещий, давящий эмоциональный фон, к которому давно привыкли и уже не обращали внимания.

А сейчас…

Город стал другим. Вокруг нас пока было тихо и пусто, но пространство дрожало от напряжения, энергия неслась невидимыми потоками вокруг с бешеной скоростью и мощь этой энергии увеличилась в разы. Словно начинающееся землетрясение, которое еще не слышат уши и не видят глаза, зато ощущает все твое естество на каком-то первобытном, животном уровне. Город трясло. Носилось по кварталам обезумевшее зверье, явления непонятной нам природы, типа Трассера, Гвоздей, Грибов и прочих застыли в нетерпеливом ожидании и мелко вибрировали, как тетива туго натянутого лука. Весь этот огромный сложный механизм, зачем-то созданный Хозяевами, и имитирующий наш Город, как будто переключили с первой передачи на турбо режим. Наши недавно приобретенные органы чувств поначалу просто отказали с непривычки, отправив нас в недолгий нокаут.

А когда мы с Настей более-менее очухались, то всю эту какофонию сразу же перекрыл Взгляд. Точнее, Взгляды. Такие же чужие и холодные, как раньше, теперь они утратили ленивое равнодушие и наполнились вниманием, нетерпением и беспокойством. Словно прожектора они шарили широкими лучами по всему Городу откуда-то сверху и что-то искали. А скорее, кого-то.

Хозяева этого мира судорожно искали нас с Настей.

И не просто искали. Взгляды звали к себе, притягивали, словно магнит, ломая волю. Вдруг захотелось рвануть со всей дури к ним, пасть на колени и закричать во всю глотку: «Вот мы! Здесь! Делайте с нами, что хотите! С радостью примем великую волю Богов!»

Месяц назад может и прокатило бы. Но не сейчас. Держаться было тяжело, но вполне возможно.

— Закрываемся! — метнул я мысль Насте на самом низком, возможном для нас диапазоне. — Закрываемся наглухо и бежим!

Закрылись. Побежали.

В этот раз маршрут был проложен нами немного по-другому. До упора по Елисейской, потом пересечь проспект Калинина и по Подольской вдоль больницы Боткина добраться до Старо-Вокзальной. И уже по ней рвануть прямиком к Реке, а точнее к улице Старо-Садовой. Она широченная, деревьев мало и ведет как раз к набережной.

Примерно четырнадцать километров. Три часа быстрой ходьбы. По зеленым, шумным улицам, под голубым летним небом.

Ну а сколько часов бега с препятствиями займут эти четырнадцать километров здесь, в сером полумраке, наполненном жуткими созданиями и их еще более жуткими Хозяевами, сказать было пока сложно. Больше трех точно. Это мы с Настей поняли почти сразу. Пробежать спокойно получилось от силы метров триста, так как потом впереди замаячили мерзкие баобабы, с которых тут же начали десантироваться Косяки. Не один, не два, а сразу все. Словно по свистку. Хорошо, что на Елисейской баобабов было мало, эти, наверное, единственные, штук шесть, и стояли они плотной группой. Бежали бы по проспекту Юных Комсомольцев, где ряды стволов уходили в бесконечность, было бы вообще не айс. А тут — всего каких-то четыре десятка коконов со свистом летели нам на головы. Делов-то, епта!

Я скомандовал Насте ускориться, и она пулей проскочила под огромными деревьями и заняла позицию за пыльной машиной, стоявшей метрах в двадцати от крайнего дерева. Быстро. Очень быстро. Ни один кокон еще не успел коснуться земли, а она уже высунулась из-за капота с оружием наготове. Я же, наоборот, немного притормозил, закинул автомат за спину и начал встречать вылезающих из своих одежд Косяков размашистыми и сильными ударами топора.

Шлепок спеленатого тела о землю, взмахи кос, разрывающих плотную поверхность куколки, оскаленная зубастая пасть, и мой тяжелый топор, врубающийся в эту пасть и проходящий ее насквозь. Визг, желтые брызги, я, не останавливая движения, разворачиваюсь и всаживаю топор в лоб следующего подарка небес. Треск, снова брызги, топор разваливает голову надвое, еще разворот, следующий Косяк, новый удар топора, потом еще и еще. Камиль Сен Санс. Пляска смерти… Мой грациозный танец оборвался примерно на десятом Косяке, который успел полностью освободиться и выпрямиться, вскинув косы для атаки. Вместо головы топор глубоко вонзился в его мощную грудную клетку и застрял. Тварь заверещала и попыталась крест-накрест срубить мне голову своими костяными руками. Я пригнулся, чуть не сломав шею, косы царапнули верхушку шлема. Провернул рукоятку топора с насаженным на него Косяком в ладонях, развернулся и, как лесоруб расправляющийся с упрямым пнем, не расколовшимся с первого удара, со всей силы ударил обухом в асфальт. Пень хрюкнул и обмяк, из горбатой спины показалось лезвие топора, застрявшего теперь совсем наглухо. За это время остальные успели завершить десантирование и уже бежали ко мне со всех сторон. Я слышал грохот автомата Насти, но она отстреливала только тех, кто был далеко, боялась попасть в меня. Я поднял топор с мертвой тушей и начал махать им по кругу как дубиной, раскидывая безглазых уродов в разные стороны и двигаясь к ней. Туша весила килограмм сто, но у меня не было времени даже удивляться своей силе, Косяки напирали. Визжали, махали косами и отлетали под меткие Настины очереди. Я совершил около пяти оборотов и на шестом, запустив свою импровизированную дубину в гущу врагов, бросился к ней, вынимая на ходу из-за спины свой калаш.