Мать Зимы - Хэмбли Барбара. Страница 8

– Какой еще шаман? – устало спросил Руди. – Маги Геттлсенда говорят, что эта дрянь на равнинах распространилась уже на целые мили до Зубчатых Гор. К чему какому-нибудь шаману накладывать столь... безграничные чары?

Ледяной Сокол пожал плечами. Как и все Белые Всадники, он был параноиком с рождения.

– Что до еды в холодное время, – продолжил он, счищая грязь со своего черного кожаного плаща, – когда дичь уходит, мы ели траву и корешки, насекомых и даже ящериц, если придет нужда.

Лицо Ледяного Сокола обветрилось на холодном ветру. Глаза и волосы его казались ослепительно белыми. Руди часто замечал, что даже когда Ледяной Сокол был чем-нибудь занят, правая рука его всегда была готова схватиться за меч. Конечно, то же самое можно было сказать и о прочих гвардейцах, но даже они не переставали удивляться Белому Всаднику: Джил рассказывала, что между собой они держат пари, закрывает ли Ледяной Сокол глаза, когда спит.

– Порой, во времена великого голода, мы даже выкапывали луковицы тигровых лилий, запекали их в земле с корневищами граплы, чтобы вытянуть яд, а потом съедали.

– Жуть какая.

– Молись своим предкам, чтобы тебе никогда не узнать, какая это на самом деле жуть.

– Мы ели такие штуковины навроде камней... – Руди и не слышал, как Тир подошел ближе. Мальчик казался очень маленьким и хрупким для своего возраста, а также довольно молчаливым, но не столько из застенчивости, сколько из задумчивости, вызванной гнетом чужих воспоминаний и страхов.

– Они были жесткие, как камни, пока их не сваришь, а потом становились мягкими. Мама... Мама того, другого мальчика толкла их с чесноком.

Ледяной Сокол поднял брови. Он слышал о наследственной памяти, – по его словам, такими воспоминаниями обладал старый шаман в его племени, – и, конечно, не собирался задавать вопросы, которые могли бы смутить ребенка.

– Похоже на... – Руди задумался. Такого слова на языке Вейта он не знал. – Похоже на то, что мы называем картошкой. А как это называл твой мальчик?

Тир нахмурился, копаясь в чужих воспоминаниях.

– Земляные яблоки. – Он заговорил медленно, произнося слово, которое Руди никогда ни от кого не слышал за все пять лет своего пребывания в этом мире. – Но они выращивали их в воде, там, в цистернах в подземелье. Их было очень, очень много. Целые комнаты. Они их показывали мальчику, – добавил он, задумчиво глядя куда-то вдаль.

– Кто ему показывал, малыш?

Мелантрис, изящная фигуристая блондинка с волчьим сердцем, тем временем, перебирала причины, на которые может сослаться Гроув, чтобы не присылать в июле Убежищу положенные запасы сена; она держала пари на завязки для рубахи, – обычная валюта в эти дни, поскольку проклятые шнурки постоянно рвались, – и с другого конца комнаты тотчас же послышались радостные вопли и смех. Руди заговорил еще тише, чтобы никто, кроме Тира, не смог его услышать.

Тир глубоко задумался, сидя рядом с отсутствующим видом. Руди поражался, какой чистюля этот мальчик, – он никогда не видел ничего подобного ни в Калифорнии, ни в Вейте. Даже к концу дня после игр с пастушатами его кожаная курточка и шерстяные синие штанишки оставались безупречными. Одному богу известно, – подумал Руди, – как долго это продлится.

– Какой-то старик, – промолвил Тир наконец. Он смотрел во тьму, не видя вокруг себя ничего. – Даже старше Ингольда. Старше, чем Старик Гатсон с пятого северного уровня. Он был лысый, с большим носом, а на руках у него были синие узоры, и еще такой рисунок, похожий на змею по всей голове. – Тир пальцами изобразил спиральную линию, начинавшуюся от середины макушки и спускавшуюся ко лбу. От изумления Руди позабыл, как дышать. – И это был не мальчик, – продолжил Тир, – они показывали это взрослому королю.

Впервые за все время он отметил разницу. Впервые он, похоже, понял, что мальчики, подарившие ему свои воспоминания, затем повзрослели и стали мужчинами, – а потом, прожив жизнь, умерли.

Руди, стараясь говорить небрежным тоном и не выдать свое волнение, поинтересовался:

– Хочешь, мы пойдем, посмотрим, малыш?

– Ладно.

Тир посмотрел на него и улыбнулся, вновь превращаясь в обычного пятилетнего мальчугана, серьезного и застенчивого, но все же готового к любым приключениям.

Когда они уже собрались уходить, Ледяной Сокол заметил, не поднимая глаз:

– Знаешь, а ведь тебе все равно никто не скажет спасибо. Эти всезнайки – Фаргин Гроув, Энас Баррелстейв и лорд Фнак... Что бы ты ни нашел, они все равно скажут: «Ах, это... Мы и сами в любой момент могли бы это обнаружить».

– Ты умеешь приободрить, как никто другой, – заметил Руди.

Белый Всадник, счищая засохшую кровь с лезвия ножа, отозвался.

– Такова моя жизненная цель.

«Это он! – подумал Руди, спускаясь с Тиром по Королевской Лестнице, завешанной выстиранным бельем. – Это он!»

Впервые воспоминания Тира доподлинно коснулись первой Эпохи Дарков. Большеносый лысый старик с татуировкой на голове и на руках наверняка был тем самым Парнем с Кошками.

Записей, восходящих к первому пришествию дарков, не сохранилось. Джил с Ингольдом разыскали архивы в Гае, которым было не меньше семи веков; две книги, найденные в развалинах города магов, оказались копиями более давних копий, – якобы точными, – фолиантов двухтысячелетней давности. Церковные архивы, которые аббатиса Джованнин вывезла из столицы, содержали свитки приблизительно той же эпохи на языках и диалектах, с которыми был незнаком даже Ингольд, несмотря даже на свою великую ученость. Потрудившись над ними вместе с Джил, он сумел дать приблизительный перевод двух или трех документов, – и еще два свитка, как утверждала Джил, были скопированы на глаз, то есть без всякого понимания смысла.

Но на самых верхних этажах Убежища, а также в потайных подземельях и в речных пещерах дальше в долине им удалось отыскать серые кристаллические полиэдры, величиной как молочно-белые световые кристаллы: остатки технологий былых времен, и когда Джил догадалась, что серые кристаллы могут содержать архивные записи, а Ингольд придумал, каким образом можно их считывать, они впервые увидели, каким был этот мир до катастрофы, произошедшей три тысячи лет назад.

Парень с Кошками был на двух из этих архивных кристаллов. Сами кристаллы были магическими и читались лишь с помощью предмета, который Руди именовал «просмотровым столом» – он отыскал его совершенно случайно в затерянной угловой комнате на третьем уровне, – однако из тридцати восьми записей меньше дюжины содержали сведения о магии как таковой и о магических приемах. Кроме того, ни Руди, ни Ингольд так и не смогли добиться, чтобы картинки сопровождались звуком; хотя даже немые архивы были бесценны. Магию в ту пору использовали совсем по-другому, прибегая к помощи машин, оставшихся в лаборатории, – но Ингольд так и не сумел привести их в действие. Тем не менее заклятия и чары той далекой эпохи явно были аналогичны современным. Руди и Ингольд изучали все, что могли, отыскивая схожести и различия, с переменным успехом пытаясь воссоздать забытую магию, – а в то же самое время Джил изучала немые картинки в других кристаллах, чтобы побольше узнать об исчезнувшей культуре и обычаях того мира.

В общем и в целом, по мнению Руди, их догадки об исчезнувшей эпохе были столь же точны, как выводы, которые могли бы сделать ученые далекого будущего об американской цивилизации после изучения мотелей, туалетов и программы телепередач.

Одно несомненно: изучая архивы, Руди и Джил научились узнавать многих персонажей той эпохи... Все они умерли примерно тогда же, когда на Земле свирепствовала Троянская война.

Каждому они придумали имя, – не слишком почтительное, но удобное для запоминания.

Гном. Мистер Памфрит, – его окрестили так не столько из-за сходства с давно забытым персонажем телешоу, сколько из-за точной, дидактичной манеры изложения: он что-то объяснял о взаимодействии света, звезд и серебристой космической пыли, демонстрируя все это с помощью какой-то загадочной стеклянной черной тарелочки.