ЛВ 2 (СИ) - Звездная Елена. Страница 27
И эта же часть меня, моей души, требовала вторую жертву — но я и ведунья и ведьма. А ведьма во мне видела боль, видела страдания, несправедливость видела… и жизнь, которую еще можно было спасти.
— Ссссмерть!!! — прошипела ведунья, пытаясь повторить мой маневр.
Глупая, это же мой лес, а мой лес слушает лишь меня.
— Ярина, — позвала почти беззвучно.
Заповедная откликнулась мгновенно, вспорола землю под ведуньей, оплела ее лианами, не давая и шевельнуться. Оплела ее ноги корнями, не давая и шагу ступить. И вот тогда спокойно я к нежити приблизилась, хоть и держала клюку наготове, хоть и была настороже, а все же руку протянула, коснулась той черной тучи несправедливости, да и ощутила на губах вкус предательства.
Видение было ярким, отчетливым, словно не видение вовсе, а наяву вижу все. Ведунью звали Дарима, да имя то своим она не считала — его мать, гибнущая, прошептала, отдавая кроху чаще леса Заповедного… Там она и осталась, мать этой девочки. Едва сидела, бессильно привалившись к дереву, по щекам ее текли слезы… по груди кровь. А вдали полыхал огнем магическим замок каменный… магов работа. Маги эту женщину и преследовали, маги и нашли — улыбалась она, да на лес глядела взглядом вечным, взглядом мертвым. И сунулись было маги в лес, о ребенке им было ведомо, но восстала чаща, а супротив чащи Заповедной ни одному магу не устоять. Отступили. И над телом матери чаща глумиться не позволила… хорошая чаща была, правильная.
«Веся, убью!» — бушевал мой леший.
Аспидушка тоже гневался, но я сейчас почти ничего из этого мира не слышала, я прошлое наблюдала… И видела я, как растет девочка, не ведая вовсе, что человек она. Как обратилась к ней впервые Силушка лесная, да молвила гласом звериным, криком птичьим — иное дитя леса не поняла бы. А после, как долго и тяжело познавала ведунья язык человеческий, да и язык магический. Как пыталась слова складывать, а звучали нескладно, сколько ночей провела над учебниками ненавистными, а деваться то было некуда. Не было у нее другой жизни, куда уйти тоже не знала — росла дитя, и верила, что весь мир, это лес. Один лишь лес, со зверями да птицами, с чащей, дубом Знаний и Силушкой лесной, учебный процесс контролирующей. И от того невдомек было девушке, что ходит она как зверь в шкуре, что не волосы на голове, а колтун ни разу не чесанный, что не в избе живет — в логове под корнями дуба Знаний устроилась.
Да кто ж ведает, что лучше для нас, а что хуже?
Парубка славного, парубка справного встретила она, когда в реке была. Тот сети искал, унесенные течением, она травы собирала речные, для медведя захворавшего… И когда парня того увидала она, в ее сердце весна распустилась, а мое сжалось от тревоги-предчувствия… Я ж сразу решила, что он и стал ее погибелью, он и предал… А оказалось — не он…
Оказалось совсем не он!
И тут обожгло руку мою, да ощутила рывок сильный, а следом в объятиях аспида оказалась, но не противилась, сил на то не было.
Гневался леший, молчал напряженно аспид, стояла я, уткнувшись лбом в грудь его черную чешуйчатую, а по щекам слезы градом, и трясло меня как в лихорадке. Так трясло, что и лешинька смекнул — не чисто дело.
— Весь, — прошептал растерянно, — Веся…
Ничего я лешему не ответила.
От аспида отступила, клюкой оземь ударила, да и перенеслась прямиком к дубу Знаний. Встала перед деревом могучим, руки дрожат, слезы текут, да боли нет в них — есть гнев! С гневом же, с трудом сдерживаемым, и позвала:
— Сила Лесная!
Зашумел кроной дуб Знаний, зашумели иные дубы.
Не ответила мне Сила лесная. Ни слова не сказала. Словно и нет ее вовсе! Да и не было никогда. Ну да ничего, мы, ведьмы, народ настойчивый.
— Ты предала! Ты! — прокричала я вершинам дубов.
И не стерпела обвинения Силушка Лесная. Проявилась лицом в ветвях и листьях, на меня взглянула пасмурно, да и молвила:
— В моих лесах Заповедных насильно никого не держат. А кто волен уйти — того держать не буду.
Пошатнулась я, на землю осела, слезы горькие по лицу текут, и понять… понять не могу…
Лишь один вопрос задала, с трудом ярость сдерживая:
— А меня убивать будут, тоже позволишь? Не спасешь, не вмешаешься? Такой мне ждать участи?
Зашумела листва, словно ветер по лесу прошел, да и ответила Сила лесная тихим шепотом, словно бы тот же ветер к щеке прикоснулся:
— Не знал я… Не понял… То людские законы, они мне не ведомы.
Смахнула слезы, на кроны дубов взглянула гневно, и спросила:
— Что тебе неведомо, Сила лесная? Когда насильничают неведомо? Когда убивают? Когда на костре жгут? Это тебе не ведомо? Так давай, я покажу!
— Не… — начала было Сила лесная.
Да поздно! Ведьма я! Как есть ведьма! Мы ведьмы чужие судьбы чувствуем! Да боль чужую и ощутить, и передать способны! Ударила по земле ладонью раскрытой и выплеснула все! Все что увидела! Все что почувствовала! Все что пережила перед гибелью безвременной Дарима! Все передала! Все до капельки! Как полюбила ведунья лесная, что ведуньей стала не по собственному выбору, от того и права не имели изгонять ее, ведь лес не подведомственной территорией был — а домом! Как с парубком сговорились о свадьбе, и счастливы были он и она… так счастливы. Как мачеха жениха, баба склочная, злая, пасынка нелюблившая, притворилась радостной, и за невестой в лес поспешила, чтобы принарядить к свадьбе-то, не в шкуре ж ей в деревню на свадьбу идти. Да не дошла Дарима до деревни.
Не дошла…
Как из лесу вышла, схватили ее да и повели на пир страшный, неправильный, злой. Разбойников с собой привела мачеха. Подлых, жестоких разбойников. Опоили, по рукам пустили, в грязь втоптали, а опосля на костре сожгли, как ведьму.
Задрожал дуб Знаний, начали опадать с него листья зеленые, коим падать не ко времени вовсе, но меня не разжалобишь. Я все передала. В этом бесшумном дожде из зеленых листьев, все до капельки, все, что пережила несчастная девушка…
— Хватит, остановись! — взмолилась Сила Лесная.
— Она тоже просила, — жалости во мне не было. — До последнего просила. Кричала, звала, молила. Неужто слышно не было?!
Яд в моих словах был. Горький яд правды, от которой не отвернешься не скроешься — я не позволю.
— Было слышно!!! — сорвалась на крик Сила лесная. — Да спасти ее той ведьме следовало, что лешего обездвижила!
И остановилась я. Ладонь убрала, с подозрением на кроны слезоточащие листвой посмотрела, да и переспросила:
— Что?
Но трясло Силу лесную, так что вся земля дрожала трясло. Оно как — пока на своей шкуре не почувствуешь, чужую боль не поймешь. А как самому испытать придется, то другой разговор. Вот и тут так же — хоть и бестелесная Сила Лесная, а все ж испытала боль и мучения в полной мере, и пережить такое, не каждый может.
Но Сила Леса это сила, собралась она, и приказала:
— Смотри, ведьма!
И нахлынул на меня сонм видений и обрывки слов разговоров, событий.
Вот Дарима на берегу реки, да с ней рядом не кикимора, не водяной, не русалка даже — с ней рядом ведьма сидит. Красивая, волосы ее чернее вороного крыла, глаза синее королевских сапфиров, жесты плавные, а слова… слова неведомые, не слышал слов ее лес, не распознала и Лесная Силушка.
А вот иной разговор — стоит та ведьма перед лесом, да говорит уверенно «Ведьма она. Да не природная — прирожденная. У себя супротив закона держишь — наша она. Нам принадлежит! Отдай по-хорошему, а иначе — всю нечисть супротив тебя подниму!».
Следующий разговор спустя время был — пшеница, что колосилась у леса, и виднелась за спиной ведьмы, уже созрела, а ведьма роняла такие слова:
«Сила наша просыпается от боли и испытания огнем. Не мешайся, тогда и я мешаться не стану».
— Леший бы понял, — тихо сказала Сила Лесная, — леший бы вмешался… Да обездвижен он был, а я того не заприметил. Я с ведьмами в тот момент разговор вел, о программе учебной, о книгах магических… Думал моим ведунам с ведуньями знания надобны, о том я думал…