Измена (СИ) - Макарова Анна. Страница 91

— Грег, дело не в компании и не в месте для празднования. Простите, но я привыкла быть в кругу своей семьей. И мне все же удобнее к начальству обращаться на «вы», соблюдая субординацию.

— Хорошо. Но… — делает паузу, обдумывая свое дальнейшее наступление. — Я подумал, вы разведены и…

— Моя семья — это мой ребенок, мистер Барнс. Наличие мужа или другого мужчины не имеет никакого к этому отношения, — чувствую, как голос мой слегка напрягается от накатившей внутри паники. Как поступить?! И нахамить не могу, и толком отказать…

— Я все понимаю, красавица, — внутри себя закатываю глаза от очередной порции выпавшей на мою долю лести. — Однако… Эм-м, я предлагаю просто поужинать вместе. Это же просто ужин. Соглашайтесь. А после я отвезу вас домой. За Джеймсом может присмотреть моя горничная. Если нужно, вызову няню. Джозефин, прошу тебя. Пойми, я так долго ждал… Я не могу насмотреться на такую красоту, — подходит вплотную, нашептывая на ухо слова, чтобы их могла слышать только я, обдавая лицо своим тяжелым дыханием. — Ты мне сразу понравились. Как только увидел тебя. Я уже далеко не в силах выкинуть тебя из своей головы. Прошу. Один лишь вечер. Не могу долго находиться вдали от тебя.

Обхватывает руками талию, сжимая ее, и пытается поцеловать прямо при ребенке, на что я силой, насколько это возможно, отталкиваю мужчину от себя, наплевав на последствия. Джеймс неожиданно встает передо мной, загораживая своим маленьким детским телом и наступая на ногу со всей силы мистеру Барнсу, отчего тот издает звук наподобие вопля.

— Дядя, я бы вам не советовал так делать. Вы не смотрите, что я еще маленький. За маму я вас и посильнее ударить могу. Моей маме не нужен никто. У нее уже есть я и папа. И мы любим маму. И будем вместе отмечать Рождество. Без вас. А еще у мамы есть Хьюго, — после этого заявления впадаю в некий в ступор, не зная, как реагировать на слова ребенка. Почему он вообще вспомнил Маршалла? Видать, это останется для меня загадкой. — Хьюго вас за маму тоже ударит. Сильно. Я-то знаю, — зло выдает мой маленький рыцарь без коня и доспехов.

— Это… Это здорово, что у твоей мамы столько защитников. Прошу прощения. Увидимся, Джозефин, — откланявшись, босс спешно удаляется от нас, оставив в душе неприятный осадок, что это еще не конец столь спешным проявлениям симпатии и похоти. Хочется провалиться сквозь землю. Второпях выхожу с сыном на улицу, опустившись перед ним на корточки.

— Мой любимый защитник, — крепко обнимаю сына, не желая читать ему нотации о том, что нельзя людям наступать на ноги и грубить старшим в принципе. Однако он все правильно сделал, я бы Грегори и в пах заодно дала для ровного счета. — Джеймс, а… Почему ты… Ты до сих пор разве общаешься с Хьюго? — задаю интересующий вопрос, припоминая, что эти двое, как оказалось, со слов сына, давно уже переписываются в социальной сети, о чем я узнала буквально несколько месяцев назад, но лишних вопросов тогда задавать не стала.

— Нет, он куда-то пропал. Я уже давно с ним не общался. Но это правда, мам, Хьюго бы тебя защитил.

— Ты так считаешь?

— Да, — коротко отвечает, потупив глаза. — Мам, мне не нравится тот дядя. Я не хочу, чтобы он так близко подходил к тебе. Мне это не нравится, — вновь смотрит на меня, заглядывая в самую душу своими синими как небо глазами.

— Мне тоже он не нравится, Джеймс. Он мой босс, поэтому не переживай. Если что… я смогу за себя постоять. Ты так хорошо относишься к Хьюго. Можно узнать почему? — все также принимая полусидящее положение, заглядываю с неприкрытым интересом в глаза сыну, ожидая ответа.

— Он мне нравится. Хьюго веселый и он сказал, мне… Только это секрет, мам, — сцепив пальцы, провожу ими невесомо по губам, мол, закрываю рот на замок и выбрасываю невидимый ключ за спину. — Хьюго сказал, что я его лучший друг и ему со мной нравится общаться, — гордо делится своим секретом мой мальчик. А у меня на душе снова начинают скрести кошки, выворачивая все внутренности наизнанку…

— Ясно, — не вдаваясь больше в подробности их тесного общения, встаю и беру ребенка за руку, желая немедленно реализовать наш сегодняшний предрождественский план по закупке всякого праздничного барахла. — Ну что… Куда идем сначала?

— В «Сакс на Пятой Авеню», — приподнимает одну бровь, мол, что за глупый вопрос. — А потом в «Мэйсис», я хочу сделать новую фотографию с Сантой.

— Так и знала, — под собственный тяжелый вздох, отправляюсь на каторгу под названием: «Рождественская распродажа в крупных универмагах Нью-Йорка» или «Выжить после километровой очереди среди заядлых шопоголиков». — Милый, а может… без фотографий в этот раз обойдемся, а? — с надеждой спрашиваю сына, приближаясь к пункту назначения.

— Мам. С фотографией. И точка, — берет меня крепче за руку, ускоряя шаг. Не повезло…

Как я и предполагала, народу в «Сакс» оказалось немерено. Обстановка в последнюю неделю декабря ежегодно напоминает метро в самый час пик, где столпотворение впопыхах сметает все в округе, наплевав на последствия. Никакого удовольствия от покупок не возникает, ибо уже примерно за час нервы натягиваются, словно по струнке, до предела.

Единственное, что, пожалуй, меня всегда привлекало еще в далёком детстве и до сих пор — это здешние витрины, напоминающие ошеломительное произведение искусства, а не просто коммерчески выгодный проект по привлечению платежеспособных клиентов. С помощью специальных проекций на выступах здания дизайнеры создают из года в год иллюзию сказочного снегопада, останавливая всех мимо проходящих людей своим зрелищем, чтобы с приоткрытым от восхищения ртом гости наблюдали за красивым видом спецэффектов. За самими же витринами все выполнено словно по волшебству. Предо мной вновь предстали инсталлированные образы кукол, точно из реалистичных постановочных сцен Бродвейского театра. В центре, конечно же, привычная всем инсталляция балета «Щелкунчик».

Естественно, вместо четырех выпрошенных подарков, Джеймс раскрутил свою безотказную мать еще ровно на столько же, каждый раз приводя весомый аргумент, зачем ему то или иное приобретение. Весь в отца. Адвокатура однозначно плачет горькими слезами по этому ребенку. Однако грех жаловаться и мне самой, ибо прилавки с парфюмом, бренды которых известны на весь мир, всякий раз привлекают меня своими умопомрачительными ароматами, а после так кружат голову, что я не пожалела никаких денег, купив аж четыре флакона.

После последнего, надеюсь, за этот день посещения торговой площади, сын с гордо поднятой головой повел меня на последний этаж универмага «Мэйсис», где вот уже как не первый год находится территория Санты. Здесь каждый желающий может сделать фотографию со сказочным персонажем. В этом году, на мое невероятное удивление, нам это ничего не стоило, разве что нервов. Оказывается, у меня неплохая выдержка.

— Мам, а я знаю, как мы отпразднуем Рождество в следующем году, — оказавшись, наконец, на улице, нас вовсю ожидал морозный вечер, встречая своими переливающимися разноцветными огнями, а также будоража воображение яркими световыми иллюминациями.

— И как же? Я, если честно, уже боюсь знать твои варианты.

— Мы поедем в Лапландию в гости к настоящему Санте, — от услышанного у меня даже подкосило ноги.

— Куда? — гуляя пешим ходом, не могу в душе не ликовать бесконечному празднику далекого детства, когда каждый взрослый вновь под ностальгические воспоминания окунается в прошлое. Где он или она еще беззаветно ждут своего чуда в лице одного толстячка в красной шубе и с упряжкой оленей, или же в лицах толпы гуляющих горожан, создающих трепетную атмосферу Рождества.

— В Лапландию. Я хочу, как в фильме, сбросить Санту с крыши и надеть его красную мантию.

— Зачем? — звонко смеюсь, стоя уже у ворот собора святого Патрика.

— Ты сведешь меня с ума, мамочка. Ну как зачем? — удивленно смотрит на меня во все глаза. — Я надену его мантию и сам стану Сантой.

— Нет, сынок, это ты сведешь с ума свою маму. С такими грандиозными планами я точно тебя туда ни за что не повезу. К тому же кое-кто мечтал стать известным футболистом, а не толстым старичком. Как считаешь?