Искусник (СИ) - Большаков Валерий Петрович. Страница 19

– Ох, и выпугали вы нас, Леонид Ильич! – шумно вздохнул старший из охраны, мельком срисовывая меня.

– Виноват! – хохотнул Брежнев. – Спасибо, товарищ Пухначёв, что подвезли.

– Да ладно, свои же!

На лицах охраны промелькнули улыбки, и вскоре черная «Волга» развернулась в два приема и унеслась – к накрытому столу в охотничьем домике, к свеженинке и водочке. А я сдал назад и вывернул обратно к дубу.

И лишь теперь подхватил трясцу – меня одолел не слабый испуг. Как я по-свойски обращался с генсеком! Чего только не наплел ему! А не выйдет ли мне боком откровенность? Сидел бы, да помалкивал… Нет же – раззудись плечо, растрепись язык!

– Чучело инфантильное, – процедил я, выезжая на старую стоянку. Посидел за рулем, нахохлившись, зыркая на сказочный дуб, и щелкнул дверцей.

Поработаю еще пару часиков, пока солнце высоко – местная муза в образе совы ухала и гукала в лесу, обещая высокий градус вдохновения…

Москва, вечер того же дня

Я катил по Чайковке, расслабленно держа ладони на руле. До сих пор свыкнуться не могу, что Садовое кольцо бывает таким пустынным – словно белая ночь опустилась над Москвой, и одни «совы» гоняют по кругу.

В душе уживались сразу два чувства. Удовлетворения – дуб я подмалевал, как полагается, получится просто роскошно. И неудовлетворенности: кто меня за язык тянул? Зачем было давать Брежневу советы, влезать в его жизнь, в его постыдные тайны? Кто тебя просил?

Да, жалость… Э, не-ет! Не только жалость! Копошились на заднем плане и другие соображеньица. Ты думал, попаданец хренов, что Леонид Ильич, избавившись от «мути», не подцепит болезненной тяги к цацкам на грудь! Хотя это мелочи – ясный, не затуманенный химпрепаратами ум поможет генеральному расплести крепко затянутые геополитические узелки… И кляча истории вдруг, да не свернет со светлого пути.

Я усмехнулся, занимая крайний правый ряд. А что вы хотите? Поживите в СССР, еще и не к таким идеям придете! Помню, как сам себя смущался, вычищая из речи понятие «совковый». Срамно пачкать язык этим пошленьким производным от антисоветчины.

Это Кербель – «совок»? Я видел его ордена – Юрий Михалыч дрался под Сталинградом, он Берлин брал, на рейхстаге расписывался! Майор Горбунков – «совок»? «Дядю Степу» трижды выносили из боя, но он упорно возвращался из медсанбата в строй. А потом не в кино, а в реале гонял «Черную кошку» по Москве, сживал бандосов со свету.

Хуже «совка» только «вата». В девяностых на мне запеклась корка подлого равнодушия, кое-как отражавшего выпады «светлоликих», но здесь, сейчас, в расцвете великой эпохи, меня просто корежит от омерзительного словца «ватка», что выхаркивали будущие ублюдки и ублюдицы. Эволюционирую?

Тут я беспокойно задвигался. Бывает так с утра – еще час можно если не поспать, то поваляться, но чертова муха проникла в помещение, и зудит. Нарезает виражи, и зудит. Бьется, дура, о стекло, и зудит! Вроде, и негромко, но ты поневоле прислушиваешься, звереешь – и сонные виденья покидают голову, освобождая место для реала.

Так и сейчас. Последние четверть часа, или сколько я там ехал с Рублевки, мое внимание тревожила зримая заноза.

«Вон оно что…» – похолодел я, замечая в зеркальце заднего вида бледно-оранжевый «Москвич». Впервые он замаячил за МКАДом. «Волга» сворачивала не раз, подвозя меня к магазинчикам, на заправку, а эта бледная немочь так и крутилась хвостом?

– Что за… – начал я раздраженно, но не закончил – мысли нахлынули.

«Шо – опять?! „Мышка-наружка“? Бред! Кому я нужен… КГБ? Глупость какая! На фиг я им сдался? Пересекся с Брежневым? И что? Разве я скрывался? Не знаю, много ли Пухначёвых в Москве, но прошерстить всех и сыскать, кого нужно – для чекистов не проблема!»

Да и не будет «наружка» работать так халтурно – «вести» меня одной машиной. 7-е управление КГБ действует тонко и профессионально, оперов из «семерки» можно заметить только тогда, когда они сами захотят показаться. Чтобы объект наблюдения занервничал, к примеру, задергался. Но я-то тут причем?

«Не-ет… Это не КГБ. Не их стиль. Тогда кто? Опять тот придурок в „пирожке“?»

Я спокойно свернул на улицу Чехова и выжал газку. «Волга», обиженно взревывая, покатилась шибче. Поворот направо. Машина нырнула в пустынный переулок. Поворот налево.

В зеркальце заднего вида промахнуло бледно-оранжевым.

Я хотел повторить номер из читанных книжек, когда преследуемый не просто уходит от погони, а описывает петлю – и оказывается на хвосте у самого преследователя. Не получилось.

Когда «Волга», попетляв переулками, выехала обратно на Чехова, никакие оттенки апельсинового колера не мозолили глаз. Чисто.

Машину я оставил там, где взял – у «теремка». Выгрузил свои вещички, и накрыл «Волгу» брезентовым чехлом. Обычно Кербель обходился без «брезентухи», да и мне было лень ее накидывать, но сегодня постарался. Незачем выдавать убежище чужаку, а бордовый «ГАЗ-21» засвечен.

Я отволок наверх мольберт, ящик с красками и прочую снарягу, и направил стопы к «Дому с рыцарями». Хорошего понемножку.

Квартира встретила меня тишиной и покоем – еле слышный говор за дверями создавал уютный жилой фон. С кухни тянуло жареным луком, а по коридору гулял запашок табака – дед Трофим любил покурить за порогом черного хода, где поколения жильцов складировало старую мебель, тяжеловесную, добротную, но не способную вписаться в малогабаритный метраж.

Я медленно переоделся у себя, натянув спортивку, включил телик – и бухнулся на диван, чувствуя опустошенность. Страху не было, но тревога вселилась в меня, раз за разом покалывая центральную нервную.

По первой шло «Артлото», в будущих дефинициях – шоу. Молодая, живая Сенчина, вся в цвету улыбки, крутила барабан – и доставала шар с именем артиста. Допела свое Кристалинская. Нервно теребя пальцы, вплыл на экран зашуганный студент кулинарного техникума.

С моего лица не сходило серьезное выражение – дрожащий голос Хазанова скользил мимо, не затрагивая слух, не скачиваясь в память. Самому себе я напоминал заледенелую рыбу из холодильника, которую хозяйка оставила размораживаться. Чувствую – мягчею, отекаю… Вымотался.

«Лягу-ка я пораньше, – посетила меня здравая мысль. – Высплюсь хоть…»

Неуверенно привстав, я потянулся, как следует, доплелся до двери – и задвинул засов.

Калининская область, 30 марта 1973 года. Десять утра

Огромный приземистый «ЗиЛ-114» прокатился, замедляя ход и прижимаясь к обочине. Лидирующая и замыкающая машины кортежа моментально перегородили дорогу.

– Отбой! – скрежетнуло по рации.

Брежнев выбрался со своего места и решительно заявил растревоженным офицерам:

– Дальше поеду на «Волге», нечего людей пугать этим бегемотом.

– Леонид Ильич… – завел Рябенко.

– Успокойся, Саша, – мягко, но властно остановил его генсек, и досадливо переморщился: – Ладно, ладно, поедем на двух «Волгах»! Только давайте в темпе, а то прием скоро закончится. И… Да! Большая к вам, ко всем просьба – молчать об этой поездке. Лады?

– Лады, – ответил за всех начохр.

– Тогда трогаемся!

Добираться до райцентра, преодолевая распутицу, не пришлось – прошлогоднюю осеннюю грязь сковало ночной стужей. Мерзлая жижа едва продавливалась под колесами пары «дублерок» [4], а за обочиной и вовсе снег лежал, неохотно стаивая и открывая солнцу черноту пашни.

Северо-Подольск смешал в себе вездесущие «хрущобы», ветхие двухэтажки довоенного времени и частный сектор. На угольного цвета «Волги» народ внимания не обращал – мало ли какое начальство из области пожаловало?

За околицей под колеса лег асфальт, но обе машины свернули с центральной улицы Ленина, выезжая к районной поликлинике со двора. Похоже было, что эскулапам выделили особнячок местного барина – потолки высокие, на входе колонны полукругом, а крышу венчал куполок со шпилем.