Карнивора (СИ) - Лейпек Дин. Страница 84

Она задохнулась, и Кит почувствовал — как уже чувствовал когда-то раньше — что сейчас она точно ударит. Он повел пальцами…

— Это был я, — раздался вдруг голос Дора, глубокий и сильный, гулким эхом разносясь по зимнему лесу.

Кит замер. Гнев, который только что пожирал его, полностью исчез, оставив после себя лишь холодный пепел недоумения.

— Ты? — слабо спросила Марика.

— Я, — кивнул Дор.

Повисло долгое молчание.

— Но… зачем?

— Он страдал, — ответил Дор просто. — Я помог ему уйти.

Марика тихо вздохнула. Кит заметил, как расслабились ее руки. Дор перевел взгляд на стену, прикрыл глаза и повернул ладони вперед.

— Голова и тело, — велел он тихо.

— Что нужно делать? — сухо уточнил Кит.

Дор усмехнулся, не открывая глаз.

— Не дать мне сойти с ума и окочуриться. Все просто же.

Кит краем глаза глянул на Марику. Она была бледной — но совершенно спокойной. И… не такой холодной, как раньше.

— Во всяком случае, не прямо сейчас, — добавил Дор, широко улыбаясь.

VIII. Карнивора

Их хватило только на то, чтобы отползти от стены дальше, чем на расстояние полета стрелы, и скрыться за мало-мальски густыми зарослями. После этого все трое рухнули на землю и тут же провалились в глубокий сон. Во всяком случае, Кит провалился. Что делали остальные, он не знал — но даже думать об этом сил не было.

«Двери» — только Дору могло прийти в голову такое название — на деле оказались чем-то вроде воронки. Как только тот начал их открывать, круги, все еще расходившиеся от броска яблока, начали вращаться все быстрее и быстрее, затягивая в себя, так и приглашая подойти поближе, шагнуть вперед… И чем быстрее крутилась воронка, чем выше поднимал руки Дор, медленно разводя их в стороны, тем более непреодолимым становилось это желание. Оно было одновременно и мысленным, и телесным — Кит буквально чувствовал, как его толкает, волочит, тащит внутрь воронки. И чем сильнее он сопротивлялся, тем явственнее становилось это давление, пока наконец оно не стало причинять ощутимую боль. Одновременно Кита охватило сильнейшее влечение, жажда подчиниться, сделать шаг, освободить себя…

Наверное, он в конце концов шагнул бы вперед, если бы краем глаза не увидел лицо Дора.

Тот был мертвенно бледен, из носа стекала на губы струйка крови, но он все еще стоял ровно, не открывая глаз и широко разведя руки в сторону. Кита тут же отпустило притяжение воронки, не полностью, но достаточно, чтобы он смог перевести взгляд на Марику, уставившуюся перед собой невидящими глазами, и рявкнуть, вложив в голос всю силу ее хедийе:

— Моар!

Подействовало. Марика вздрогнула, взглянула на Дора, охнула. Подняла руки, и Кит мгновенно почувствовал поток силы — направленный не на него, конечно — однако притяжение еще немного ослабло, и стало понятно, что никакая невидимая сила не толкает его, а просто мышцы свело судорогой. Кит поднял руку и осторожно перебрал пальцами в воздухе, ловя ими нити магии, опутавшие сознание. В отличие от Марики он не стал концентрироваться только на себе и Доре — в конце концов, Кит был заинтересован в том, чтобы и ее голова работала нормально.

Впрочем… Откуда ему знать, направляла ли Марика свое заклинание на себя? Кит нахмурился и стал перебирать пальцами быстрее.

И почти сразу после этого Дор громко вздохнул, резко опустил руки, а стена треснула — в прозрачном мерцании открылась щель на всю высоту, до самого неба. Дор пошатнулся и чуть не упал. Они подхватили его с двух сторон.

— Доходит до вас, конечно, не быстро, — с трудом пробормотал он и слабо улыбнулся.

— Прости, — выдохнул Кит одновременно с Марикой.

Они медленно побрели к трещине. Когда она осталась позади, Кит услышал за спиной тихий шорох. Обернулся — воздух снова низвергался сплошным прозрачным водопадом.

Падая на землю в нескольких сотнях шагов от стены, Кит успел подумать, что вот сейчас, пожалуй, Марика может сделать с ним все, что захочет.

Он даже не будет сопротивляться.

Она появилась из-за черных стволов, из голубого марева, как шепот деревьев, шелест опадающей листвы, дыхание холодного ветра. Платье, сотканное из мириад красных, желтых и коричневых листьев, призрачно шуршало, и пальцы поддерживали подол, словно тонкие ветви.

Он глубоко вздохнул при виде нее — дыхание пресеклось — медленно и тяжело выдохнул. Улыбнулся, и губы лишь слегка исказила гримаса боли. Он ведь и впрямь был очень рад ее видеть.

Она остановилась в нескольких шагах от дерева, под которым он сидел, и слегка наклонила голову. Посмотрела на двух других, которые могли бы сейчас сойти за мертвых, если бы не их глубокое дыхание. Нахмурилась.

— Здравствуй. — В ее голосе было неподражаемое, поистине королевское величие. Но это у нее всегда получалось лучше, чем у него.

Впрочем, и величие смерти всегда понятно и очевидно. Величие жизни, к сожалению, становится ясно только тогда, когда приходит смерть.

Но она — она же всегда приходила к нему. После него. Для него.

— Впечатляющая стена, — похвалил он весело.

— Впечатляющий способ ее разорвать, — без тени улыбки заметила она — но он все равно рассмеялся.

— Смотри, — сказал он и прикоснулся ладонью к земле. Голубое свечение померкло вокруг его руки, уступив место теплому желтому свету. Он поднял ладонь, на которой тут же открылась свежая рана, а по земле пробежала дрожь, и в нескольких шагах от них тут же появился росток, невероятно нежный по сравнению с окружавшими его мертвыми стволами. Он крутился, раскрывался, ветвился, пока не превратился в небольшое изящное дерево. Ветки сформировались в крону, и последним завершающим штрихом из них выстрелили желтые листья странной ромбовидной формы. Несколько мгновений они держались на тонких длинных черенках, а затем опали на землю золотым дождем, и дерево стало точно таким же, как и все остальные, — черным и мертвым.

Она стояла, не шелохнувшись, сложив на пестром платье тонкие руки, и не спускала больших глаз с дерева. Он снова споткнулся на вдохе.

— Это гинкго, — тяжело выдохнул он. — Оно растет далеко на востоке. Я подумал, тебе должен понравиться такой цвет.

Ее губы слегка скривились.

— Опять, — еле слышно простонала она. — Ты опять тратишь силы на глупости!.. Я ждала тебя — тысячу осеней ждала — а ты тратишь силы на глупости!

— Дорогая, — мягко возразил он — новый прерывистый вдох, — но на что же еще их тратить?

Она покачала головой и отвернулась.

— А если ничего не получится? — прошептала она — ветер прошелестел в черных голых ветвях.

Он снова улыбнулся.

— Сомневаешься во мне?

— Ты умираешь! — воскликнула она. — А остановить их… — она быстро глянула на неподвижные тела рядом с ним, — это не то же самое, что сажать деревья!

— Я знаю.

— В прошлый раз у тебя уже не получилось, — заметила она — сердито. Она всегда на него сердилась. А он в ответ улыбался.

— В прошлый раз я забыл сделать одну очень важную вещь.

— Какую? — устало спросила она.

— Ту, в которой и состоит главное волшебство, — еще шире улыбнулся он. Вздохнул снова — прикрыл глаза, чтобы удержать улыбку хотя бы на губах — а когда открыл их, желтая листва исчезла из-под обнаженного дерева гинкго, и только Лис и Волк тихо дышали во сне рядом.

Кит любил путешествовать. Идешь себе и идешь, впереди — цель, позади — вчерашний день, и с каждой следующим шагом все сильнее становится ощущение прожитого времени, пройденного пути, смысла и значения. Кит всегда знал, куда и зачем он идет, и это знание позволяло преодолевать любые препятствия, выкручиваться из разных неприятностей и решать непредвиденные затруднения. Они тоже были частью пути — плохо то путешествие, которое прошло без приключений — и никогда не заставляли жалеть о том, что он на этот путь вступил. Кит подбирал хорошую экипировку, легкую и удобную, умел правильно собрать и уложить поклажу, тщательно составлял рацион. Да, Кит любил — и умел — путешествовать.