Стальная империя (СИ) - Васильев Сергей Александрович. Страница 48

—Государственные служащие не являются отдельным классом, — возразил Дзержинский. — Как писал Маркс, они только выражают интересы правящей социальной группы.

— И Маркс абсолютно прав, — кивнул император, — в Западной Европе и САСШ именно так и есть. Во всех индустриально развитых странах капитал является источником власти, но только не в России. Здесь испокон веков именно власть являлась источником капитала! Торговец пирожками Алексашка Меньшиков стал сначала государственным чиновником и только потом — богатым человеком. Купцы Демидовы превратились в магнатов-миллионщиков, получив крупные государственные военные заказы. Этот ряд примеров можно продолжить. В России власть является пропуском в клуб зажиточных, а отсутствие ее безжалостно выталкивает из этого привилегированного круга.

Император подвинул поближе чистый лист гербовой бумаги.

—Чиновники занимают уникальное место. Им ничего не принадлежит из того, что можно считать средствами производства, но при этом они активно вмешиваются во все три процесса — пользования, владения, распоряжения ими.

Карандаш в руке монарха начертал жирный прямой угол.

— Бюрократы отличаются особым способом получения доли общественного богатства, они не претендуют на заработную плату или дивиденды предприятий, но через налоги и взятки изымают и перераспределяют прибавочную стоимость.

Второй прямой угол превратил изображение в квадрат.

— Столоначальники — каста, стремящаяся к обособлению и закрытости, рекрутирование сюда происходит в особом порядке, не присущем более никакой другой социальной группе.

Крест в квадрате сделал рисунок похожим на тюремное окно с заточенным в нем, изображенным на листе бумаги двуглавым орлом.

— Таким образом, чернильные души-приказчики — обладают всеми признаками социального класса, борющегося за выживание и доминирование при любом строе, будь то самодержавие или диктатура пролетариата…

—Но государство по мере движения к коммунизму будет вообще отмирать, — возразил Дзержинский.

— И столкнется с явным нежеланием бюрократии отмирать вместе с ним, — возразил император, — и чем ближе вы приблизитесь к коммунизму, тем сопротивление будет яростней. Социализм при отсутствии класса эксплуататоров резко обострит классовую борьбу… Бюрократ будет защищать свою вотчину, свои классовые интересы со всей непримиримостью. Вы готовы к этому?

— А вы готовы отдать власть, чтобы я мог проверить? — съязвил Дзержинский.

— Обещаю, — не принял шутки император, — что брошу к вашим ногам скипетр, как только вы меня убедите в способности его поднять и сделать работу руководителя страны более качественной, эффективной и преемственной. Как только продемонстрируете действенный саморегулируемый механизм выдвижения во власть наиболее ответственных, смелых, честных, умных… А какой смысл передавать власть проходимцам, тем, кого сами потом расстреляете?

— Пролетариат не позволит….- начал Дзержинский и осёкся. В его вотчине, на самоуправляемых монастырских предприятиях, пролетариат не только позволил мздоимство и стяжательство администрации, выбранной из их собственной среды, но и сформировал круговую поруку, препятствующую выводу коррупционеров на чистую воду, проявив во всей красе ложное чувство местечковой солидарности. Чрезвычайная комиссия, набранная в основном из тех же рабочих, действовала в тот раз крайне жёстко, пресекла на корню. Но осадочек и вопросы остались… Пролетариат! Самый прогрессивный класс почему-то оказался беспомощным перед древнейшим соблазном. Гегемон-голиаф пал перед карликом-спиногрызом… Как? Почему?

— Наш народ, веками прозябавший в нищете и серости, надо учить управлять своей судьбой, учить ответственности и пониманию, что такое хорошо и что такое плохо.

—Золотые слова, Феликс Эдмундович, — император хлопнул ладонью по пачке документов. — Учиться! Охотников строить и руководить у нас хоть отбавляй, а людей, умеющих строить и руководить — до безобразия мало. Невежества у нас в этой области, наоборот — тьма-тьмущая, и людей, готовых воспевать нашу некультурность… Чтобы строить, надо знать, надо овладеть наукой. А чтобы знать, надо учиться упорно, терпеливо. Учиться у всех — и у врагов, и у друзей, особенно у врагов. Стиснув зубы, не боясь, что они будут смеяться над нами, над нашим невежеством и отсталостью.(*)

Произнося эти слова, император что-то подчеркнул в последнем рапорте, встал, застегнул френч и покрутил головой в поисках головного убора, не прекращая монолог.

— Французские историки Гизо и Тьери показали противоположность классовых интересов и неизбежность их столкновения. Политэкономы Смит и Рикардо раскрыли внутреннее строение классов, а Маркс привязал их к фазам исторического развития, средствам производства и напророчил диктатуру пролетариату. Но никто из них, живя в Западной Европе, не смог разглядеть еще один класс чиновных эксплуататоров. Маркса можно понять — в Англии государство является инструментом дельцов Сити. Но мы-то живем не в Британии, а значит, должны учитывать национальные особенности. В противном случае столоначальники сожрут феодалов, капиталистов, пролетариат — и не подавятся. Нам нужна теория, развивающая и дополняющая марксистскую, описывающая все виды эксплуатации, а не только отмеченные у Маркса и Энгельса, раскрывающая то, что философы не смогли понять и объяснить. Мы можем что-то напутать в хозяйстве, но так или иначе выправим положение. Если мы напутаем в теории, то загубим все дело. Я уже много раз говорил и не устану повторять — без теории нам смерть! (**)

Император, наконец, обнаружил небрежно брошенный на стул военный картуз, одним движением водрузил на голову и коротко сообщил:

— Воспитывать чувство ответственности, учить отвечать за результат нужно на конкретных наглядных примерах. Третьего дня поручик Мильнгард, допустив техническую ошибку при снаряжении экспериментальной сапёрной мины, случайно активировал её, оставив на рабочем месте во взведенном состоянии. Как и почему она сработала той же ночью — непонятно, но в результате происшествия почти полностью разрушена испытательная лаборатория, ранен сторож, а сам поручик, снедаемый чувством вины, произвел неудачную попытку застрелиться, получив контузию. Предлагаю взять Суворина, съездить в госпиталь к этому совестливому испытателю и устроить ему показательную порку, а затем тихо и не публично пригласить на работу в ЧК. Офицерами с таким обострённым чувством ответственности нельзя разбрасываться!

Дзержинский молча покачал головой. Памятный случай, когда император вместе с конструкторами брони встал на контрольном обстреле за экспериментальной бронеплитой, породил самые необычные проявления ответственности за порученное дело. Среди рисковых инженеров и изобретателей считалось хорошим тоном встать во время испытаний под опоры строящихся мостов и нагружаемых перекрытий, проглотить неопробованное лекарство и любым другим способом подчеркнуть готовность отвечать жизнью за результат своей работы. И что, теперь всех их приглашать на работу в ЧК?

—Всех приглашать, конечно же, не надо, — будто угадав мысли Дзержинского, пояснил монарх, — но брать на учет и принимать участие в судьбе специалистов, отвечающих за результат по самой высокой мерке, можно и нужно обязательно. Кадры решают всё! (***)

(*) Из речи Сталина на VIII съезде ВЛКСМ (1928)

(**) Из телефонного разговора И.В. Сталина с бывшим членом Президиума ЦК КПСС Дмитрием Ивановичем Чесноковым (1953)

(***) Из речи Сталина перед выпускниками военных академий 4 мая 1935 года

В это же время. Токио.

—Поражения нашего флота, Ваше императорское величество, я уверен, под силу нивелировать Вашей доблестной армии, — согнул спину в поклоне лучший стратег Японии Гэнтаро Кодама. — Решимость, смелость, один стремительный бросок и корпус генерала Куроки при поддержке бронепоездов англичан захватит царский золотой запас под Читой. И тогда можно будет начинать переговоры о заключении почетного для нас мира.