Операция «Шейлок». Признание (СИ) - Рот Филип. Страница 81

И к чему же, в отчаянии спрашивал я себя, ведут нас эти безмерно сложные разглагольствования? Я никак не мог сообразить, в чем их главная мысль. Что это, какой-то неофициальный Билль об опале^[80], приговаривающий меня к наказанию за мои грехи против языка? Какое отношение это имеет к пропавшим деньгам? Его экстравагантные ламентации о Хафец Хаиме — лишь болтовня для собственного развлечения, которой он бессердечно предается, чтобы скоротать время, пока Ури не явится с «моим обедом», пока не начнутся настоящие садистские забавы — такова была самая правдоподобная и страшная из моих версий. Меня атакует и теснит еще один говорун-самодур, чье оружие возмездия — язык без костей, чьи намерения до сигнала к действию припрятаны в чаще из десятков тысяч слов, еще один трюкач, закусивший удила, холодный расчетливый лицедей, который — мне-то почем знать? — может, даже не калека, а просто раскачивается на костылях, чтобы лучше изобразить озлобленность. Передо мной ненавистник, который сам и изобрел лашон а-ра, которого невозможно ничем поразить, неподвластный иллюзиям, но делающий вид, будто людское бесчестье его шокирует, мизантроп, чей мизантропический кайф состоит в том, чтобы заявлять громко, со слезами, будто больше всего ему ненавистна ненависть. Я оказался в плену у насмешника, презирающего всех и вся.

— Говорят, — возобновил свою речь Смайлсбургер, — что лишь один закон лашон а-ра Хафец Хаим не прояснил до конца. Да, еврей ни при каких обстоятельствах не может поносить и чернить собрата-еврея, но запрещено ли говорить вредоносные слова про самого себя, порочить себя и принижать? Об этом Хафец Хаим в течение многих лет не имел определенного мнения. И только когда он уже состарился, одно происшествие побудило его дать ответ на этот мучительный вопрос. Однажды, отправившись куда-то из Радина на дилижансе, он завел дружеский разговор с сидящим рядом евреем. Спросил его, кто он и куда едет. Еврей восторженно поведал старику, что собирается послушать Хафец Хаима. Еврей не знал, что старик, к которому он обращается, — Хафец Хаим собственной персоной, и принялся расхваливать мудреца, послушать речь которого он ехал. Хафец Хаим молча выслушал эти славословия в свою честь. А потом сказал еврею: «А знаете, на самом деле он не так уж умен, этот Хафец Хаим». Еврей остолбенел от таких слов старика: «Да вы знаете, о ком говорите? Вы сами-то понимаете, что сказали?» — «Да, — ответил Хафец Хаим, — я очень хорошо понимаю, что говорю. Я вообще-то знаю Хафец Хаима, и на самом деле его заслуги преувеличены». Так они обменивались репликами: Хафец Хаим повторял и развивал свои сомнения в себе, а еврей негодовал все сильнее. Наконец, не выдержав запальчивых речей, еврей дал старику пощечину. В этот самый момент дилижанс прибыл в соседний город и остановился. Все улицы вокруг были заполнены последователями Хафец Хаима, нетерпеливо ожидавшими его прибытия. Он вышел из дилижанса, толпа взревела, и только тогда еврей в дилижансе осознал, кого он ударил. Вообразите себе смятение бедолаги. И вообразите, как подействовало его смятение на доброе, нежное сердце Хафец Хаима. Тогда-то Хафец Хаим и постановил, что человеку нельзя говорить лашон а-ра даже про самого себя.

Эту историю он пересказал обаятельно, умело, остроумно, выражаясь изящно, несмотря на сильный акцент, сладкозвучно, просто завораживающе — как будто убаюкивал маленького внука некой драгоценной народной сказкой. Мне хотелось сказать: «Зачем вы меня развлекаете — к чему готовите? Зачем я здесь? Кто вы на самом деле? Кто эти остальные? Какое место во всем этом занимает Пипик?» Мне вдруг так остро захотелось заговорить — взывать о помощи, кричать от горя, требовать объяснений, — что я был готов выпрыгнуть не то что из окна, а из собственной шкуры. Однако к этому моменту бессловесность, которая вначале возникла у меня наподобие истерической афонии, стала фундаментом, на котором я строил свою самозащиту. Теперь молчание стало устоявшейся тактикой, хотя даже я признавал: он — то есть Ури, — они, да кто угодно нейтрализуют эту тактику почти без усилий.

— Где же сейчас Ури? — спросил Смайлсбургер, покосившись на часы. — Это наполовину человек, наполовину леопард. Если по дороге в ресторан ему попадется хорошенькая девушка в военной форме… Но такова цена, которую приходится платить за особей калибра Ури. Еще раз прошу прощения. Вы уже несколько дней не ели досыта. Другой человек в такой ужасной ситуации не был бы столь снисходительным. Другой столь же знаменитый человек не вел бы себя так учтиво и сдержанно, если бы его терзал голод. Генри Киссинджер орал бы во всю глотку, что из-за какого-то ничтожного старого калеки вроде меня был вынужден дожидаться, сидя в одиночестве в душном помещении. Какой-нибудь Генри Киссинджер давным-давно вскочил бы и вылетел бы отсюда пулей, разнес бы всех в пух и прах, и я не стал бы его укорять. Но вы с вашим невозмутимым характером, вашим самообладанием, вашим хладнокровием… — Подбросив себя в воздух, поднявшись на ноги, он доковылял до классной доски и огрызком мела написал по-английски: «НЕ ВРАЖДУЙ НА БРАТА ТВОЕГО В СЕРДЦЕ ТВОЕМ». А пониже добавил: «НЕ МСТИ И НЕ ИМЕЙ ЗЛОБЫ НА СЫНОВ НАРОДА ТВОЕГО»^[81]. — Но, впрочем, может быть, — говорил он, дописывая фразу, — вас это втайне забавляет, чем и объясняется ваше спокойствие. Ваш еврейский ум — ум того сорта, который от природы чувствует комическую сторону вещей. Возможно, для вас все на свете — шутка. Так или не так? А он — шутка? — Покончив со своим делом, он теперь показал на телеэкран, где камера на миг сфокусировалась на Демьянюке, пишущем записку своему адвокату. — Вначале он то и дело толкал Шефтеля в плечо. Должно быть, Шефтель сказал ему: «Джон, не толкай меня, пиши мне записки», — и теперь он пишет записки, которых Шефтель не читает. А почему у него такое никудышное алиби? Неужели это вас не удивляет? К чему такое противоречивое скопление мест и дат, которое мог бы опровергнуть любой первокурсник юрфака? Демьянюк не семи пядей во лбу, но я думал, что он хотя бы хитрый. По идее, он должен был давно найти кого-нибудь, кто помог бы хотя бы сочинить алиби. Но в таком случае ему пришлось бы кому-то сказать правду, а для этого он слишком хитер. Сомневаюсь, что даже его жена знает правду. Друзья не знают. Его несчастный сын не знает. Ваш друг, мистер Зиад, называет это «показательным процессом». Десять лет дело рассматривалось в Америке в американской иммиграционной службе и в американских судах. Теперь суд в Иерусалиме, три авторитетных судьи, пристальное внимание всей мировой прессы, процесс длится уже год с лишним. Суд, где почти два дня потрачены на споры о скрепке на удостоверении личности — на попытки установить, подлинная ли это скрепка. Наверно, мистер Зиад так шутит. Сколько шуток. Слишком много шуток. Знаете, как некоторые развлекаются? Говорят, что в ООП всем заведует еврей. Что Арафат, чьи прихвостни такие же неумехи, как и он сам, не мог бы самостоятельно руководить транснациональной бандитской корпорацией с активами в десять миллиардов долларов, если бы евреи не помогли ему хоть чуточку. Люди говорят: если у Арафата нет начальника-еврея, то уж финансами наверняка заведует еврей. Кто, кроме евреев, убережет эту организацию от некомпетентного управления и коррупции? Когда ливанский фунт рухнул, кто спас ООП от потери денег в бейрутских банках, если это был не еврей? Кто теперь распределяет расходы на это восстание — на их очередную бесплодную пиар-акцию? Смотрите, посмотрите-ка на Шефтеля, — сказал он, снова привлекая мое внимание к телевизору. Израильтянин, защищавший Демьянюка, только что встал, чтобы заявить возражение на какое-то высказывание стороны обвинения. — Когда он учился здесь на юриста, а правительство аннулировало въездную визу Мейеру Лански, Шефтель возглавил организацию «Студенты за Мейера Лански». А позднее сделался адвокатом Лански и добился для него визы. Шефтель говорит, что этот американский еврей-гангстер — самый умный человек, которого он видел в своей жизни. «Если бы Лански попал в Треблинку, — говорит Шефтель, — украинцы и нацисты не продержались бы и трех месяцев». Верит ли Шефтель Демьянюку? Не в этом суть. Скорее суть в том, что Шефтель ни за что не поверит государству. Он предпочтет защищать предполагаемого военного преступника и знаменитого гангстера, чем принять сторону израильского истеблишмента. Но даже ему далеко до еврея, который распоряжается инвестиционным портфелем ООП, а тем более спонсирующего ООП еврея-филантропа. Знаете, что Демьянюк сказал Шефтелю после того, как ирландца О’Коннора отстранили и поручили дело Шефтелю? Демьянюк сказал: «Если бы моим адвокатом с самого начала был еврей, я не знал бы теперешних бед». Шутка? Похоже, нет. Человек, которого обвиняют в том, что он «Иван Грозный», говорит: «Если бы только моим адвокатом был еврей…» — таков слух. И вот я снова спрашиваю: неужели это шутка и только шутка, что умелые инвестиции в акции и облигации, в недвижимость и мотели, в валюту и радиостанции, — во все, что обеспечивает ООП определенную финансовую независимость от собратьев-арабов — якобы осуществляются в ее интересах консультантами-евреями? Но кто же эти евреи, если они действительно существуют? Каковы их мотивы, если они действительно существуют? Что это — только глупая арабская пропаганда, попытка унизить евреев, либо правда, и правда воистину унизительная? Я охотнее сочувствовал бы мотивам еврея-изменника вроде мистера Вануну, который сливает в британскую прессу наши ядерные секреты, чем мотивам богатого еврея, снабжающего ООП своими деньгами. Интересно, сумел бы даже Хафец Хаим искренне простить еврея, который настолько ослушался запрета из Торы — повеления не мстить сынам нашего народа. Что такое самое отвратительное лашон а-ра по сравнению с передачей еврейских денег арабским террористам, которые расстреливают из автоматов наших детей, играющих на пляже? Правда, как учит нас Хафец Хаим, с собой после смерти ты можешь забрать только те деньги, которые потратил здесь на благотворительность, но благотворительность в интересах ООП? Явно не тот способ, которым приобретается сокровище на Небесах. Не враждуй на брата своего в сердце своем, не следуй за большинством на зло^[82], не выписывай чеки террористам, которые убивают евреев. Я хотел бы знать имена, которыми подписаны эти чеки. Я хотел бы получить возможность побеседовать с этими людьми и спросить, что они, по их собственному мнению, творят. Но вначале я должен выяснить, существуют ли они на самом деле или только в налитом ненавистью воображении этого вашего злобствующего друга, в воображении, которое лопается от злокозненных подвохов и лжи. Никак не могу понять, кто таков Джордж Зиад — форменный безумец, форменный обманщик или то и другое сразу на все сто процентов. Но в нашем регионе вообще такая загвоздка с людьми. Правда ли, что в Афинах есть богатые евреи, ожидающие встречи с вами, — евреи, помогающие нашему злейшему врагу, евреи, готовые предоставить свое богатство в распоряжение тех, кто стремился нас уничтожить, едва наша страна родилась? Допустим, чисто теоретически, что их пятеро. Допустим, что их десятеро. Сколько они могут пожертвовать — по миллиону с носа? Мелочь по сравнению с тем, что ежегодно дает Арафату какой-нибудь мелкий коррумпированный арабский шейх. Стоит ли их выслеживать из-за жалких десяти миллионов? Допустимо ли убивать богатых евреев только за то, что они спонсируют тех, кто вам не нравится? И однако, можно ли их урезонить — людей, которые изначально настолько испорчены? Не лучше ли всего забыть про них, оставить в их вечном позоре. И все же… не могу. Я помешался на них, на этих вроде бы ответственных членах общества, на этих двуличных евреях из пятой колонны. Я хочу лишь одного — побеседовать с одним из них, если хоть один реален, побеседовать так, как беседую сейчас с вами. Возможно, я в своем еврейском рвении заблуждаюсь? Возможно, лживый араб меня дурачит? Хафец Хаим напоминает нам, и я ему верю, что «мир держится на тех, кто в споре отмалчивается». Но, может быть, мир не рухнет немедленно, если теперь вы осмелитесь сказать несколько слов. Хорошо ли, что я неотступно думаю о таких евреях? Какого вы мнения? Нужно еще столько всего сделать для евреев, живущих в Советском Союзе, у нашего крохотного государства еще столько проблем с безопасностью, так зачем, казалось бы, тратить свою драгоценную энергию на охоту за кучкой евреев-самоненавистников, ради чего это делать — чтобы докопаться, как работают их головы? Про евреев, которые поносят еврейский народ, Хафец Хаим и так все нам сказал. Ими движет лашон а-ра, и, подобно всем, кем движет лашон а-ра, они понесут наказание в Грядущем мире. А если так, зачем мне в нашем мире их преследовать? Вот первый мой вопрос к вам. А второй таков: если я этим займусь, смогу ли я рассчитывать на то, что мне поможет Филип Рот?