Падение "ангелов" (СИ) - Кирнос Степан Витальевич. Страница 107

Звуки выстрелов, чьи-то вопли и крики прервали слова, и через пару секунд вновь речь продолжилась, но сила страха в них усилилась:

— О, Рим, давай же, давай! Нигде уже нет безопасного места, всюду кипит война. Ох, этот кошмар начался за несколько месяцев до ада и всё ускорилось за пару недель до безумия… но кажется, что тянулась целая вечность. Всё началось со обычных пересудов. Мятежные речи на заводах, думы о восстаниях на улицах и всё растущее напряжение. А затем рабочие перестали выходить на смены, но начальство корпорации ТехМаршалл словно не замечало всего этого. Да и кто будет жаловаться — никто не хочет, чтобы его зарплату снизили за морально-подрывные разговоры. Люди начинали шептаться о том, что появлялись какие-то движения, борющиеся за свободу, говорили о безумных планах движений, борющихся за независимость и ночных налётах. — Шейн умолк, видимо что-то проверяя, а затем ещё более взбудоражено и волнительно он продолжил. — Со времеменнем, тех, кто бросал своё рабочие место становилось всё больше. Пропажи участились, объявили особое положение. Только сейчас я понял, что это была работа культов и адептов мятежа. На заводах и улицах, в канализациях и местах скопления бедняков, на территории даже общежитий, которые принадлежали ТехМаршалл и Автономии поднялись мелкие бунты. Их требования были просты — больше прав и денег. Но мятежники получили хороший отпор, однако родилась проблема — чья воля заставила их подняться единым порывом и что скрывало да питало их столь длительное время? Но вскоре все забыли о неудачном мятеже.

Снова голос смолк, а вместо него раздалась часть записи, посвящённая перестрелкам и крикам агонии. Как только всё это смолкло он снова продолжил:

— А затем последовало множество законов и постановлений. Запреты посыпались один за другим — от запрета массовых мероприятий до запрета на нелицеприятного взгляда на символику Империи, от урезаний зарплат до порки на заводах. Автономия и Рейх пытались хоть что-то сделать в ситуации отсутствующих сил, но это возымело обратный эффект. Народ, который раскачивался месяцами, если не годами, неведомыми силами рассвирепел. Бунты стали обычным явлением на промышленных объектах, а госслужащие отказывались работать.

Рык и металлическое скрежетание прервали слова говорящего, видимо какой-то легионер напал на его позицию.

— Я… трон, что это было? И теперь… теперь мятежники всюду. Государство разопревало на два, порядок в Коринфе окончательно прекратил своё существование. Два ополчения схлестнулись друг с другом, сектанты языеских богов снова восстали, вместе с легионами предателями. Всему пришёл конец… врагов неисчислимое количество… мы сражались до самого конца… вторая волна восстания смела нас, но мы остались верны!

На этот раз запись прекратилась и в руках Данте остался лежать серебряный диктофон, на который он взирает опустевшим взглядом.

— Пойдём, Данте, — Андронник зацепился за плечо парня, утягивая его металлическими цепкими пальцами за собой. — Ещё немного.

Капитан подчинился и поплёлся дальше, спрятав устройство в карман. Они прошли ещё несколько метров по израненной дороге, пока не вышли на тот самый перекрёсток. Андронник узнал знакомые очертания — баррикады, уничтоженный БТР и множество тел, лежащих в воронках от ракетного удара. Дальше киберарий прошёл вперёд, выискивая то самое место, шныряя по неровному ландшафту улицы, то опускаясь в ямы, то поднимаясь на нагромождения камней и металла.

Данте всё больше чувствует, как его сердцем, душой овладевает коварный змей печали, сдавливающий чувства в удавке горя. Капитан смотрит по сторонам, но не видит груд камней, металла и огня, пожимающего величественный город. Вместо всего материального, он взирает на миллионы покорёженных судеб, на боль и горе людей, на слёзы матерей, жён и детей по убитым сыновьям, мужьям и отцам. Холодный северный ветер ударил в лицо капитану вместе с каплями ледяного дождя, которые смешались со слезами.

«Фемистокл, что же ты наделал», — начинает горестную мысль капитан, блуждая по разрушенной округе, смотрящей на него темнотой выгоревших окон, и проглядываются огоньки через остова разрушенных строений. — «Чего тебе не хватало? За что ты утянул с собой в могилу миллионы людей и ещё миллионы обрёк на ужасы в жерновах имперской юстиции? Что ты мог пообещать Консулам, высшим чинам, людям облесённым властью, чтобы они осмелились по истине на смертельный шаг — предать Императора. Ты же понимал, что всё так и закончится… ты же понимал, что этому и должно было случиться. Ты бы никогда не совладал с военной машиной Империи. Не уж то грёзы о свободе, ставшие самоцелью, богатство и распутство насколько могут затуманить разум, что люди, ради них, готовы вылить столько крови на алтарь цели? Это же полное безрассудство… все революции — полное безумие. Они ставят вроде бы благородные цели, но законы новой власти всегда пишутся кровью прежних властителей. Но как так можно? Как можно заявляя о свободе, топить в крови людей? Не это ли отличительная особенность практически всех переворотов, бунтов и революций — те, кто твердят, что за ними истина и человеколюбие, становятся сами кровавыми тиранами и палачи, убийцами множества людей, которые не погнушаются никаких методов для достижения собственных целей. Народ? Как обычные люди пошли на такое? Пошли на убийство своих соседей и знакомых, как они пошли за насильниками и террористами? Неужели мысль о национальной гордости, эта навязчивая идея «мы здесь власть» стала настолько дурманящей, что народ взял в руки оружие и пошёл убивать и насиловать, вступил в заведомо проигрышную войну? Какой звериный инстинкт родил в людях столько жестокости и кокая падла его вскормила? Непомерное эго народа и спесивой элиты, решивший поднять себя выше Канцлера привели ко всему этому. Одурманенные люди и местные князьки подумали, что они смогут построить царство добра и света на костях, крови и слезах, а сам Фемистокл с непомерным властолюбие надеялся, что станет больше чем Канцлер. Истинно сказано — добрыми намерениями вымощена дорога в ад».

— Данте! — ветер донёс до капитана металлическо-гортанные слова. — Я нашёл это место.

В груди парня всё перехватило. Ярость битвы на время снимала напряжение, но сейчас он чувствует, что сердце колотится подобно беснующейся птице в клетке. Он делает шаг вперёд и чувствует всё растущую тревогу, ступня неуверенно коснулась земли, и капитан подтягивает себя. Шум в ушах нарастает с каждым движением, пока он не застывает над местом, где могла быть Сериль, но девушки нет, вместо неё лужа засохшей крови и воды, очернённая сажей.

— Её нет! — на одну секунду Данте подумал, что не всё ещё потеряно и радость от осознания этого готова была захлестнуть сердце, но всё железною речью обрывает Андронник:

— Нет Данте, даже не думай. Я видел, как ей в голову выстрелили из револьвера. Она мертва… я готов предположить, что её забрали мятежники по приказу Фемистокла. Он, видимо, надеялся связаться с тобой, как-нибудь и шантажировать тебя ею… но видимо все планы сорвались тем, что он сошёл с ума.

Андронник мудро умолчал, что её бездыханное тело могли свезти к одному из алтарей, которые устраивали сектанты, чтобы разорвать на части, которое принесли бы в жертву своим нечестивым богам. Ему не хочется шокировать капитана ещё больше, который стоит будто бы потерял смысл существования.

— Это её кровь, — договорил киберарий.

Данте, прошедший неисчислимое количество битв, может сдержаться при виде места, где умерла его жена. Он, будто бы подкошенный колос, падает на колени и пытается хвататься за воздух носом, втягивая как можно больше. В груди всё стянуло, словно её придавил мельничный жернов, в руках появилась странная немота и он практически бессильный пытается овладеть собой. Данте почувствовал, как его душа разрывается, как живая психическая материя делиться по полам и тут же он словно бы вновь услышал голос, призрачные слова, доносящиеся из ниоткуда:

«— Ты подвёл её. Даже столько смертей не исправило положения».