В ожидании рассвета (СИ) - Маркелл Мерлин. Страница 6

Он глотнул ещё немного энергии. Кровь стала живее и прилила к голове.

— Ха, теперь я их понимаю!

С новым глотком сердце начало биться быстрее, он почувствовал в себе столько жизненной силы, что был готов тут же вскочить и обежать земли Лаитормы по периметру десять раз.

Фарлайт весь измазался в живительном соке, но не мог остановиться и перестать поглощать его. Ему подумалось, что поселившись в Ихритте и выпивая в день по живоеду, он сравняется силой с Судьями.

«Когда выберемся отсюда, вернусь с кинжалом и кувшином», — оставил он себе мысленную заметку и продолжил поглощать энергию.

Фарлайту снился странный, необычайно реальный сон. Он видел старика на берегу и знал, что море того манит, зовёт неудержимо — то шумом прибоя, то криками чаек, то запахом соли.

Ещё Фарлайт знал, так же неведомо откуда, что старика звали Сум, и что в деревне о нём сплетничают, что-де старик этот — постаревший разбойник, бывший гроза морей.

Сум думал, что сегодня море было уж очень настойчивым; и Фарлайт слышал его мысли — о чайках, что кричали громче обычного, о волнах, что бились о берег своими пенными языками. Старик кряхтя приподнялся и вошёл в бурную воду по колено, «омыть старые кости». Стоял так он недолго: Суму почудилось, что море произнесло его имя. Может быть, это смешно крикнула чайка, чуть не подавившись большой рыбиной, а может, сознание решило позабавиться над ним. Но Сум был уверен, что слышал зов моря.

…Какое море, чёрт возьми? Во Тьме нет морей. Значит, это Земля?

Старик вошёл в воду по пояс; даже внезапный порыв ветра не отговорил его. Но когда всё вокруг резко стемнело, Сум глянул на небо и забеспокоился. Ненадолго.

— Недобрый знак, — проскрипел он и отвратил взгляд от мрачнеющего неба, поглаживая волны, словно те были живыми и понимали, что старик по ним скучает.

Небо не заставило старика испугаться, но море, любимое море подхватило эстафету. На водной поверхности появилась дрожащая от волн картина — будто бы небо разверзлось; его серое полотно прорвали огромные бледные руки, тут же исчезнувшие, и на серое полотнище облаков из дыры хлынула тьма.

Сум не стал проверять, действительно ль вода показала ему отражение, или то была лишь игра его схуднувшего с годами зрения. Он с несвойственной ему живостью развернулся, наплевав на все зовы моря и забыв о радикулите, и побежал в сторону деревни с такой скоростью, с какой ноги не носили его уже лет тридцать — будто его преследовали сотни стрел.

— Люди, прячьтесь, по домам! — кричал старик, подбегая к крепким хатам с разукрашенными ставнями.

Но, никто не слушал его. Люди, только что проснувшиеся, пытались спасти свой скарб, суетились и кричали, так как уже успели повидать то, что происходило под облаками, и не в смутном отражении на поверхности воды, а вживую.

Полная женщина по имени Има, размахивая руками, пыталась перекричать окружающий визг.

— Не мужики вы, а бабы! Трусливые зайцы! Взяли бы мечи, да прогнали чудищ!

Пробегавшие мимо неё мужики либо просто не обращали внимания, либо пытались отбрехаться: «Ведьма, сама и наслала напасть!» да «У нас и мечёв-то нет!». Кто-то даже швырнул в неё ведром, мол, уймись, стерва. А та не унималась и продолжала взывать:

— Так грабли есть и вилы! Где ваша силушка-то хвалёная, а? Кажный день слышу, как друг перед другом похваляетесь!

Когда улица опустела, Има ругнулась на односельчан в последний раз, и полезла в большую бадью, которая упорно не желала её вместить.

Сум же запнулся о ведро, брошенное кем-то в сторону Имы. Старик попытался встать, но прилив сил уже схлынул. Он охнул и сразу же сел, затем опять попытался встать и опять сел, потом лёг на живот и пополз к иминой бадье, дрожа как осиновый лист от страха.

«Нет, никогда он не был бесстрашным и жестоким разбойником. Самое большее — гребцом на лодке торгашеской», — подумала Има и процедила сквозь зубы: — Тут занято, старик, ищи другое место!

Слова её прозвучали испуганно и совсем не грозно, но Сум пополз в другую сторону, хотя вскоре решил не сопротивляться судьбе, закрыл голову руками и захныкал, как ребёнок. Он боялся посмотреть вверх, туда, где три всадника летели по небесам с такой лёгкостью, как будто под копытами их коней были не облака, а твердь земная. Фарлайт осознал, что их имена — Ядвир, Антир и Алфар.

Видение тут же переменилось. Теперь Фарлайт видел судью Норшала Змееносца, прозванного так за то, что он носил на шее помимо традиционного медальона-лунника ещё и ошейник в виде толстой змеи, душащей себя своим же хвостом.

Судья протирал шелковой тряпочкой светящуюся сферу, что была подвешена к потолку на цепи. Фарлайт вспомнил статью из учебника, рассказывавшую, что после изобретения сфер велось множество полемик, не являются ли они младшими сёстрами огня, запрещённого в мире Тьмы. В конце концов, сферы отправились на переизобретение и снова вернулись в быт, только теперь они давали очень мертвенный свет, к которому уже никто не придирался. Сфера в кабинете судьи была необычайно яркой, она проливала синеватое мерцание на бледное, как и у всех обитателей Тьмы, лицо судьи.

В дверь раздался стук. Норшал вздрогнул, сфера покачнулась и чуть не ударила его по носу, тот едва успел поймать её. «Становится всё сложнее хранить самообладание, — услышал Фарлайт мысли судьи. — Надо взять отпуск».

— Войдите.

Дверь немного приоткрылась, и в образовавшийся проём протиснулся главный стражник Суда Флиатар Шрам.

— Говори!

— Мастер, внизу учинил погром буйный рыцарь…

— Ты пришёл ко мне только из-за этого? — вскричал и без того взвинченный судья. — На самой границе Лаитормы объявился какой-то монстр, будь он неладен, и теперь пойми — можно ли убивать его или нет, вдруг он разумен! Под судом невесть откуда объявился сильнейший источник! Кто виноват, а главное, что делать? А Лоренна, лучшая по ядам, как назло исчезла в тот момент, когда больше всего нужна! Так, глядишь, авторитет власти совсем упадёт… — судья смекнул, что в запале сказал лишнее и продолжил, уже думая над каждым словом. — И тут ко мне приходят с теми делами, которые должен решать вовсе не я, и даже не младшие судьи…

— Мастер, — Стражник поднял вверх левую руку, — я никогда не смел прервать вас, но, сдаётся мне, тут дело, касающееся верхних иерархов.

Судья напрягся. Что там ещё? Как будто бы мало дел свалилось на его умную и справедливую голову. Он грузно упал на стул, развернул первый попавшийся свиток и уставился в него.

— Объясняй.

— Объяснять нечего, мастер, допросить его я не мог, у меня нет полномочий — он семиранговый.

Норшал удивлённо поднял голову. Семиранговый рыцарь устроил погром? Судья бессознательно потянулся пальцами к своему медальону. Восемь полумесяцев, или, в просторечье — лун, обрамляли его — судья обладал высшим статусом из всех возможных в исподнем мире. Полумесяцы светились на медальоне Норшала, будто гордясь тем, что принадлежат такому славному деятелю. Верховные судьи по праву звались порождением первоначальной Тьмы; и поэтому восьмого ранга не мог достичь никто. Можно прочитать все книги, сотни лет практиковать мастерство, но происхождение своё не переписать никому. Отдельные самородки, заслужившие семь лун на медальон, не очень-то отчаивались — обычно к этому моменту они были так стары, что их не волновала уже погоня за званиями.