Война номер четыре (СИ) - Лиморенко Юлия. Страница 26

— Да, ваше положение сложно, — вождь аристократии сочувственно покачал головой. — Но мы не бросаем своих. Дуб Травенари ещё отнюдь не засох и способен дать новые сильные ростки, я убеждён в этом.

Орсо понял, что выбрал в целом верный тон: собеседник считает, что нашёл у него слабое место, и немедленно предложил бальзам на душевную рану по сходной цене. Вот только Аду он что-то слишком уж легко списал со счетов… или просто не знает, какие отношения связывают воспитанника и опекуншу. Если он всё мерит своей меркой, это вполне объяснимо: потомку дворянского рода, хоть и обедневшего, невместно близко сходиться с неродовитой иностранкой, пусть и приёмной дочерью короля. Королевские причуды — дело особое, но этот клещ уверен, что узы дворянского братства и обещание вернуть роду былой блеск (предположим, что он был) окажутся крепче, чем навязанная чужой волей связь с нелепой простолюдинкой.

Когда на ум пришло слово «связь», Орсо невольно покраснел. Наверняка по этому поводу в узких кругах уже ходят разные слухи, и чем дальше эти «круги» от придворных, тем жирнее должны быть сплетни. На глазах у короля за такое можно и ссылку схлопотать — когда он возвращается в реальный мир, нрав у него по-прежнему тяжёлый…

— Я понимаю вас, — медленно сказал молодой человек, — но меня тревожит одно соображение. Будет ли такой поворот событий прогрессивен?

— Вы заботитесь о прогрессе? — кажется, брат Мауро в самом деле сильно удивился.

— Приходится думать и об этом, если не хочешь пропасть в современном мире, — пожал плечами Орсо. — Если ты не займёшься прогрессом, прогресс займётся тобой и разрешения не спросит. Иными словами, этот шаг, — он посмотрел в лицо собеседнику, — должен принести очевидные выгоды достаточно большому числу людей. Если это возможно…

— Вы помните мою речь тогда, в таверне? Звучало несколько патетически, конечно, но это единственное оружие против скепсиса молодых, сами понимаете… Так вот, я вновь повторю: я не лукавил, говоря, что огонь живёт в каждом человеке. В каждом. И нынешняя наша жизнь старательно гасит его в каждом, будь он дворянин или грузчик. Не выделяйся, не думай, не мечтай, будь как все, и тогда тебя, возможно, пощадят. В прошлом этот огонь горел не в пример ярче! Даже крестьянские восстания — дело, между нами говоря, бесполезное, — были проявлениями огня.

Орсо прикусил язык, чтобы не спросить: а нынешние забастовки рабочих — это не от огня? Молчи, молчи, почти уже купленный неофит, молчи и дай ему выболтать всё, что он для тебя приготовил!

— В истории я, честно говоря, не силён, — сказал он вслух, — какие там восстания, не очень помню. Но я вам верю. Те времена, о которых мы говорим, сегодня многие вспоминают как золотой век…

— Именно! Именно золотой, — кивнул брат Мауро. — Эта память дорогого стоит. Итак?..

— Теперь мне намного понятнее. Я вам благодарен… — начал Орсо, и тут в нём прорвалось горячее, буйное бешенство, которое, оказывается, всё больше разгоралось внутри по мере того, как двуличный «брат» нёс свою тщательно сочинённую ложь. Он едва не вскочил на ноги, но совладать с языком уже не смог.

— Я благодарен вам за откровенность — вы неплохо всё подготовили… кроме одного. В попытке вернуть прежнее насилие на место нынешнего поддержки масс вам не видать.

Словечко «массы», услышанное от Ады, он ввернул нарочно, чтобы у Мауро не осталось сомнений: он знает, о чём говорит. Он чувствовал, что у него горит лицо, руки тряслись, он был готов ко всему, даже к нападению. Но «брат» заговорил совершенно спокойно:

— Что ж, тогда… — он пожал плечами и вдруг с быстротой змеи выбросил вперёд левую руку, до тех пор прятавшуюся под столом. Орсо едва не усыпил его обыденный тон, но боевое безумие ещё делало своё дело — нервы были напряжены и тело опередило разум. Он толкнул на противника стол, рывком поднялся, бросил следом лёгкий стул, чтобы освободить себе дорогу, и бросился за дверь, из которой, как и обещал хозяин, тянуло сквознячком, приправленным запахами кофе и специй. Пролетев через дымную кухню, Орсо оказался на заднем дворе кофейни, где мало что изменилось с буйных школьных лет, привычно прыгнул через низенький заборчик в сугроб, выбрался из него и оказался в проулке между трактирами и гостиницами, которых тут было множество. За ближайшим углом был узкий лаз на проезжую улицу — этим путём школяры тоже пользовались нередко. Холод напомнил о себе разгорячённому телу, Орсо понял, что забыл в кофейне плащ. Бес с ним, не так уж холодно!

Он буквально бросился под колёса первому же проезжавшему извозчику, тот на удачу оказался свободен.

— Звериная! — крикнул Орсо и поскорее захлопнул дверь.

За время дороги он всё же порядком замёрз, однако Ада и тут словно бы заранее знала, что так случится. В руках у воспитанника, едва он переступил порог, оказалась кружка с горячим какао, а опекунша придирчиво осматривала его:

— Не подрались… я надеюсь?

— Не успели, — криво усмехнулся Орсо и только тут понял, что, повернись дело по-другому, он был хладнокровно убил этого паскудного «брата». И пусть бы потом разбирались полиция и суд — всё это не остановило бы его руку и, главное, голову.

Хорошо, что не убил, подумал Орсо, но вслух не сказал ни слова, только кивком поблагодарил за какао.

Часть 15, где происходят романтическое похищение и прозаическая смерть

Нападение устроили рано утром в парке — это было, пожалуй, единственное место, где появление Орсо, да ещё в одиночку, можно было предсказать почти наверняка. Выстрел над самым ухом Пороха напугал коня — он не был привычен к такому обращению, встал на дыбы и метнулся в сугроб. Всадник чудом удержался в седле — только для того, чтобы метко брошенный аркан сдёрнул его на землю, всё в тот же сугроб; сверху тут же навалились трое тяжёлых противников, не давая пошевелиться. Снег забивал глаза и мешал рассмотреть, кто напал и сколько их на самом деле. Отчаянно извиваясь и кусаясь, Орсо почти освободил левую руку, что позволяло дотянуться до пистолета, — но оружия на месте уже не было, зато резкий удар по голове сзади совершенно лишил сил. Он не потерял сознания, но не мог пошевелиться и, как в тумане, смутно соображал только, что его крепко связали, куда-то потащили и погрузили, словно тюк, в просторный и холодный экипаж. Колымага долго тряслась по нечищеной дороге, каждый толчок отзывался тошнотой и головокружением.

В конце концов жертве нападения, видимо, удалось задремать или отключиться — переход к следующем месту действия случился неожиданно, как в театре. В очередной раз без всякого удовольствия открыв глаза, Орсо обнаружил себя в пыльной, неприбранной комнате, которую украшало множество сломанной мебели, частью, несомненно, антикварной. Диваны с распоротыми подушками, козетки без ножек, продранные колченогие кресла, кривые трюмо со слепыми рамами на месте зеркал толпились вокруг, словно нарочно собрались поглядеть на невиданное зрелище — целого и невредимого человека. Его привязали крепкими верёвками к довольно прочной кушетке — без отделки и с потрескавшимися досками, она, по крайней мере, надёжно стояла на ногах. В воздухе висел запах пыли и старого сухого дерева. Болела голова, по-прежнему приступами накатывала дурнота, ужасно хотелось пить, к тому же, как быстро осознал пленник дома мебельных уродцев, здесь было довольно холодно — изо рта при дыхании поднимался пар. Сквозь прикрытое рассохшимися ставнями окно пробивался резкий белый свет — значит, сейчас около полудня, не позже. Где же Порох? — пришла тревожная мысль, и от неё стало совсем тошно. Если что-то случилось с конём…

Осторожно повернув голову, Орсо попытался рассмотреть помещение. Сперва ему показалось, что он здесь один, но потом за горой наваленных друг на друга разбитых стульев кто-то закашлялся и хрипло выругался.

— Эй, подойди сюда! — позвал Орсо; заговорив, он заново ощутил, как болит голова, но надо же было выяснить, что творится. — Эй, не бойся, покажись!