Хорошие девочки плачут молча (СИ) - Иванова Инесса. Страница 15
— Я сегодня никуда не уйду. Останусь с тобой.
— Не уходи. Но это ничего не изменит.
— Хорошо, тогда, может, ты угостишь меня чаем и всё расскажешь?
Вот так просто. Он провёл рукой по моей щеке и прошёл к зеркалу в прихожей, чтобы заправить рубашку в брюки. Он хмурился, я не любила эту вертикальную морщинку на переносице, она означала, что её владелец попал в затруднительную ситуацию, и это его нервирует.
Заставляет принимать скоропалительные решения и проявлять эмоции на людях. Разрушает так тщательно выстроенный образ рассудительного человека, руководствующегося исключительно логикой.
Он прав, надо успокоиться и сесть за стол переговоров. Или хотя бы притвориться, что я буду слушать его доводы и раздумывать над ними.
На кухне я щёлкнула кнопку электрического чайника и достала чашки. Я ещё помнила и вряд ли когда забуду, какой сорт зелёного чая он предпочитает. И всегда покупала именно его, словно знала, что этот день настанет. Надеялась? Быть может.
Я делала всё механически, нарочито медленно, угадывая, что Михаил не станет меня прерывать. Даст мне время остыть. И подумать.
Надо бы сходить в душ, но сейчас я решила этого не делать, потому что там мы станем ещё ближе, вернёмся в пору тайных любовников, и от моей сегодняшней решимости, выпестованной долгими месяцами ожидания этой встречи, не останется и следа.
Я ещё пыталась удержаться в рамках своего решения. потому что оно единственно правильное.
И всё же время нашего разговора настало. Михаил неожиданно появился на кухне, подошёл сзади и принял из моих рук поднос с чашками и сахарницей.
Я торопливо рыбкой выскользнула из-под его рук и первой прошла в гостиную моей маленькой уютной квартирки, которую я снимала неподалёку от работы.
За несколько месяцев, что я здесь живу, так и не распаковала часть вещей. Михаил тоже это отметил, я видела его взгляд, брошенный на коробки, сложенные в одном из углов гостиной. Я специально не стала их убирать с глаз, чтобы в скором времени с ними разобраться.
— Значит так, Марго, я завтра вернусь в Москву и вечером улечу в Прагу. Через месяц, может, к середине июля, я вернусь за тобой и увезу с собой. Как и планировал.
— У меня поменялись планы, — мягко возразила я, помешивая ложечкой сахар в чашке и не поднимая глаз на мужчину, перед которым я не только трепетала, но и которого любила всей душой.
Он специально сел поодаль, в кресло, стоящее спинкой к окну, чтобы на его лицо падала тень, а моё было предельно освещено.
— Что именно поменялось?
— Я не смогу иметь детей, — выдохнула я, сжимая в руках горячую чашку и почти не чувствуя, как она обжигает пальцы. — Никогда.
— И что?
Его вопрос заставил меня пристально посмотреть в глаза. Неужели он думает, что я не знаю, как он мечтает о сыне?
— Только не говори, что мы будем пытаться или усыновим ребёнка. Я не хочу ни того ни другого.
Вот и всё. Я сказала главное. Дальше должно быть проще. Должно быть.
— И не собираюсь. Это не имеет значения, Марго.
— Правда? — вспыхнула я и громко поставила чашку обратно на поднос. — А для меня имеет.
Он встал и подошёл ко мне. Я вся сжалась в предчувствии его прикосновения. Ещё немного, и я заплачу, а это недопустимо.
Стану слабой, соглашусь со всем, а потом буду корить себя за слабохарактерность.
Почему всё так сложно и одновременно просто? Почему Михаил не бросил меня и не ушёл молча, тогда бы я могла сохранить остатки гордости.
Он заставил меня встать и обнял. Говорил долго, я давно не слышала от него такой проникновенной речи в свой адрес.
Для работы — пожалуйста, а в личных делах он предпочитал действовать, а не объяснять и обещать.
— Нет, — шептала я, заключённая в его объятия. И не верила своим словам. — Ты говоришь это сейчас, а пожалеешь потом. Этот момент настанет, и я прокляну себя за то, что уступила тебе.
— Никто не знает, что будет потом. Скажи мне правду, что случилось? — спрашивал Михаил снова и снова, но я упорствовала в молчании.
Лишь глубокой ночью, проведя всё отпущенное на краткую встречу время в его объятиях, проснулась со слезами и криком. Мне впервые за эти месяцы, прошедшие с потери ребёнка, приснился кошмар. Что я снова забеременела и снова потеряла свой шанс.
Я плакала, а Михаил гладил мои волосы и крепко прижимал к себе, пока я не рассказала ему всё. Возвращаться в прошлое было больно, но ещё больнее было сейчас смолчать и, переживая этот сон, не упомянуть о событиях недавнего прошлого.
— Почему ты мне не сказала? — спустя какое-то время, закурив и опрокинув бокал виски. — Могла бы позвонить для приличия.
Это был сарказм, я его заслужила. Надо было сказать, но…
— Было не до этого, — с обидой ответила я, и он замолчал, поймав мой взгляд.
До утра мы не спали, всё говорили и говорили о прошлом. Не о будущем. Но, провожая меня на работу, Михаил задержал мою руку в своей и глядя в глаза, твёрдо сказал:
— У тебя месяц чтобы поговорить с отцом. Или я увезу тебя без этого разговора. И я не шучу, Марго, я всё равно увезу тебя, даже если ты сбежишь в Замбези. У меня и там есть свои люди.
— Теперь я знаю, куда точно не следует сбегать, — улыбнулась я и, встав на цыпочки, поцеловала его в щёку.
И ушла, обернувшись напоследок, помахав рукой с улыбкой, словно сама верила, что смогу с ним уехать. И попробовать всё сначала.
Марго
— Я скоро приеду, — позвонил мне Михаил в начале июля. — Собрала вещи?
— Ты не передумал? — улыбнулась я как бы в шутку, а у самой защемило сердце. Я ведь всё откладывала разговор с отцом, надеясь и одновременно безумно боясь, что мой любимый передумает.
Несколько недель после той нашей встречи я жила воспоминанием о ней. Искренне надеялась, что Михаил одумается и откажется от идеи соединить наши жизни.
Я бы пошла за ним на край света, я видела в его глазах желание уберечь меня от всего мира, но боялась, что со временем всё это пройдёт.
Сменится сначала на жалость без любви, потом на равнодушие, к которому будет примешиваться раздражение. И в итоге всё скатится к глухой ненависти.
Постепенное умирание любви страшнее самого болезненного разрыва отношений.
Я бы просто не пережила этого личного ада, когда понимаешь, что ничего уже не изменить, что теперь остаётся только принять ситуацию и понуро уйти в пустоту, чтобы не мешать любимому. Больше не мешать.
Я не раз пыталась донести это до Михаила, но он лишь отмахивался от моих умозаключений.
— Я сказал, что хочу видеть тебя своей женой, значит, хочу. Я ещё никому не делал предложения так настойчиво, и никто так упорно не увиливал от прямого ответа.
Он ставил мне это в вину, как бы намекая, что я просто ищу повод отделаться от него. Эх, если бы он понимал меня, знал и чувствовал всю боль, которая не покинула моё тело полностью, не вышло вместе с ребёнком, а просто спряталось глубоко внутри!
Если бы испытал хотя бы толику той липкой паутины беспомощности, в которой я барахталась до сих пор, он бы не упрекал меня за сомнения.
И всё же надо было выбирать сторону. И я решилась.
Пусть так, пусть я не раз об этом пожалею, но сдамся на милость судьбы. Выберу жизнь. Любовь. Радость.
Я написала заявление на увольнение и начала паковать чемоданы, радуясь, что так и не распаковала некоторые вещи. Будто знала или надеялась, что Миша меня найдёт в серой тоске и увезёт с собой.
Туда, где голубое небо и сверкает радуга.
Отец позвонил через день после того, как в отделе стало известно, что я их покидаю.
— Ты решила вернуться? — спросил он как бы между фраз «рад тебя слышать!» и «всё ли хорошо?».
— Да, — ответила я. — Завтра приеду, хочу повидаться.
Разговор, который нам предстоит, лучше вести с глазу на глаз. Вечером.