Ад - удел живых (СИ) - Ливень Юрий. Страница 47

Ксюха… Что-то с ней было не так. Ещё дома, в Бороке, меня удивила её беззаботная веселость. После того, что произошло по дороге из города в деревню, никто из нас не остался без шрама в душе. Даже Бэтэр, повидавший в жизни намного больше меня жестокости и крови, ожив после встречи с Мариной, от чего в его глазах снова зажглась искра, и то, выглядел подавленным. Матвеич ходил бледный как снег, избегая меня и Виктора, лицо Игоря стало старше на десяток лет. Только Ксюха вела себя так, словно вокруг нас не конец света, а какой-то карнавал. Недавняя стрельба… Я видел возбуждение в её глазах, дыхании, даже голос стал таким… сексуальным, что ли…

— Сынок, чего призадумался? — голос отца вырвал меня из глубины мыслей.

— Бать, помнишь, я рассказывал про монстров в Большом? — решив не посвящать отца в свои сомнения, я завел разговор на другую актуальную тему. — Местный поп таким же был, страшным зверем.

— Да я, сына, меньше твоего знаю… — немного подумав, ответил отец, как всегда немногословно. — Попусту не хочу гадать, языком молоть, оно лишнее. Погоди немного, может в Рыбинске узнаем, что за звери…

Войдя в довольно крутой поворот на 59 километре шоссе Рыбинск-Углич, колонна сбросила скорость. Буханка, шедшая первой, не доехала с десяток метров до деревянной избы с вывеской «Шиномонтаж», расположенной на самом изломе дороги, как со стороны бетонного забора, возведенного в нескольких метрах позади избы, прозвучали громкие выстрелы.

Первая, тяжёлая пуля двенадцатого калибра, разворотила радиатор вездехода, моментально окутавшегося облаком горячего пара. Вторая попала в лобовое стекло, оставив после себя отверстие, украшенное инеем сколов и паутиной трещин по краям. Третья, под довольно острым углом влетела в боковое окно шедшей за «буханкой» девятки, отчего «лада» резко вильнула влево и улетела через в, уткнувшись бампером в кусты. Шедший третьим номером «Соболь» едва не ударил в зад выкатившуюся на обочину «буханку».

Только «Аутлендер», и замыкавший колонну «УАЗ», резко затормозив, замерли на дороге…

Глава 14

Дмитрий Погожин, вольный стрелок.

13.04.2008, воскресенье, Московская область.

С тяжестью на сердце и пустотой в глазах, Дмитрий отъезжал от базы батальона «Знамя», расположившейся в окрестностях Фрязево. Слова командира, постаревшего за несколько прошедших дней с начала катастрофы, набатом звучали в сознании, как приговор.

«Дима, ты прекрасный боец, надежный товарищ, боевой брат… Но то, что ты сделал с гражданскими в Ираке, понять и простить нельзя! Если бы случайно их положил, никто бы тебе и слова не сказал, война есть война! Но ты же их… Эх, Дима… Наш батальон — последняя надежда всех, с кем поступают не по совести. Так было всегда, так есть и сейчас, когда все законы прахом пошли. Говорил тогда, скажу и сейчас — в любой ситуации, в любом состоянии, при любых обстоятельствах надо сохранять человечность! Утратил её, и стал не лучше, чем зомби, от человека в тебе остаётся лишь оболочка! Прости, брат, но ты… Прощай…»

Прости, брат… Прощай…

Отсидевшись несколько дней после начала эпидемии в своей берлоге, Дмитрий пробрался к своим побратимам, по окраинам бьющегося в агонии мегаполиса. Тысячи зомбированных, пожары, заторы из превратившихся в мертвое железо машин, выброшенные из берегов цивилизованности люди, стремительно тонущие в кровавом круговороте борьбы за жизнь и ресурсы, за каждый кусок хлеба и место в пока ещё способной передвигаться машине… Трагедия великого города мелькала за окнами бронированного «гелендвагена», так же, как и мысли в голове его владельца. Сначала с надеждой, что примут, простят, спишут с оглядкой на чрезвычайные обстоятельства, когда каждый штык дороже золота…

В обратную сторону мысли стали совсем другими. Отчаяние, боль, даже страх… Выросший в детдоме Дмитрий с первых лет жизни боролся за место под Солнцем, за право жить в обществе, а не существовать на его дне, в трепете перед теми, кто старше, сильнее, наглее. Батальон стал его семьей, братья по оружию стали его кровными братьями, не единожды спасая жизни друг другу, делясь последними крошками галет. Братья оставались единым целым не только в бою, искренне сопереживая, помогая, когда кто-нибудь из Семьи получал ранение или попадал в сложную ситуацию.

И вот всё позади, теперь уже навсегда. Прости брат, прощай…

Худое, сухощавое лицо Погожина исказилось в гримасе, зубы отчаянно заскрипели, когда он в очередной раз вспомнил крайние слова командира. Неторопливо катившийся по пустой полосе шоссе, ведущей в Москву, «Гелендваген» вдруг остановился. Дмитрий, покрывшись испариной, привалился лбом на руль, тяжело дыша, из приоткрытого рта закапала слюна на затянутый резиной пол. От захлестнувшей всю его сущность тоски захотелось умереть, раствориться в темноте спасительного ничто, или наоборот, бить, крушить, резать, захлебнуться фонтанами крови, бьющими из разрезанных глоток… Как тогда, в Ираке, в особняке беглого эмира… Так сладка была кровь из вспоротых артерий его жен и детей… Только стоил ли минутный экстаз той цены, которую он платит, уже не первый год? Стоил ли его грех многих, долгих ночей полного одиночества, отчаяния, слышал ли кто-нибудь, как он зовёт по именам своих братьев, оставшихся там, в Семье?

Немного успокоившись, Дмитрий достал дрожащими пальцами из бардачка портсигар с дорогими сигариллами, пахнущими пряностью табака и изысканностью вишни. Он не курил, с тех самых пор, как вышел за порог ненавистного приюта в день совершеннолетия. Ему нравилось лишь вдыхать аромат незажженного табака, наслаждаясь его грубым, чуть сладковатым запахом. Вытащив одну из сигарилл, Дима повертел её в пальцах, затем поднес к лицу, жадно ловя ноздрями каждый оттенок богатого букета.

Навстречу ехал нескончаемый поток машин, многие настороженно или с хищным интересом посматривали в его сторону, однако никто не рискнул остановиться. Как эти люди ещё соблюдают свою сторону дороги, привычка, что ли, не дает им выехать на пустынную встречную? Или вбитый на уровне подсознания стадный, рабский инстинкт? С этими надо поступать по совести? Или стереть с лица земли всех, чей смысл существования заключается в трепете перед тем, кто сильнее, наглее, старше?

Спрятав ароматную палочку обратно в дорогой портсигар, Дмитрий резко рванул машину с места. Разогнавшись до двухсот, Погожин наконец-то почувствовал себя лучше, гораздо лучше, кровь привычно закипела в венах, череда ненавистных рабских лиц во встречных авто смазалась в безликую ленту.

Перед самой Москвой Дима обогнал пару джипов, зачем-то двигавшихся в истекающий смертью город. Теперь он хотел своими глазами увидеть все, о чем несколько дней слышал из хрипящего динамика радиостанции. Толпы восставших мертвецов, таинственных мобов, отожравшихся мясом необращенных людей, бесчинствующие банды, грабящие слишком разжиревшую столицу. До вечера, на который у Погожина были планы, времени оставалось достаточно, надо провести его с пользой.

Проехав от шоссе до Перовской улицы, Дима с интересом понаблюдал за небольшой группой зомби, толкущихся возле «Ауди» последней модели, застывшей на перекрестке. Что-то или кто-то внутри, сильно привлекало мертвецов, скребущихся окровавленными руками в окна. На миг неопрятные фигуры зомби расступились, Дмитрий увидел бледное лицо девочки-подростка, в испуге застывшей на заднем сидении.

Немного подумав, стоит ли ввязываться, или лучше поберечь патроны, Дима вздохнул, и вынул бесшумного «стечкина» из кобуры на разгрузке. Он уже знал, что мертвецы наводятся на звук, поэтому излишне шуметь, стреляя из автомата, не собирался. Хотя, на фоне звуков непрерывной стрельбы, доносящихся со всех сторон, его выстрелы остались бы незамеченными. Конечно, существовал ещё шанс, что на огонек прибежит какой-нибудь не в меру ретивый мент… Однако, если верить радиоперехвату, бравые внутренние органы сами разбежались, куда подальше.