Только между нами (СИ) - Салах Алайна. Страница 46

У меня начинают стучать зубы. Потому что он вот так просто говорит о том, что мог бы лишить его жизни. Кем он себя возомнил? Ненавижу… Как же я его ненавижу.

— А кому конкретно спасибо сказать?! — выкрикиваю я, моментально охрипнув от передозировки эмоций. — Тому, кто с собой резиновую дубинку прихватил и бил его, пока ты телефонным звонком прикрывался?!

— Хватит орать! — рявкает Роман, резко оборачиваясь. Его шея побагровела, и кажется, будто запах перегара стал в разы ощутимее. — Скворечников ещё далеко уехать не успел. Беги догоняй. Вдруг захочет тебя выслушать.

Ну конечно. Роман вызвонил приятеля, чтобы прикрыть свою задницу. Вот так просто. Изувечил человека и аннулировал преступление одним простым звонком.

— Вы же его убить могли, неужели не понимаешь, — сиплю я, переводя невидящий взгляд на лицо мужа. Ярость, которая несла меня сюда, внезапно стихла, оставив после себя отупение, непонимание и шок. — Один удар не туда… Он мог неудачно упасть и разбить голову… мог…

На короткое мгновение я вдруг представляю, что Матвея не стало, и этого оказывается достаточно, для того чтобы слёзы хлынули из глаз рекой.

— Что бы ни произошло между мной и тобой, должны быть границы… Человеческие границы. Власть и деньги — это ведь не всё… Преступление с совести не смоешь ничем… Что в итоге у тебя останется, кроме твоих денег? Для чего они вообще нужны, если не стало души?

— Закончила? — резко перебивает Роман. — У тебя два дня, чтобы вывезти шмотки. Юрист с тобой свяжется. Попробуешь претендовать на дом или хотя бы на одну кастрюлю — тебе же будет хуже. Оставлю без трусов.

Теперь я с чистой совестью могу усмехнуться. Господи, да он ещё и разорить меня угрожает. Неожиданно на ум приходят слова моей подруги Юли, которая несколько лет назад переехала жить в США. «Мужчина, который не слишком хорошо проявил себя в браке, при расставании покажет себя ещё худшим мудаком».

Она развелась за полгода до нашей с Романом свадьбы — с судом и скандалами. Квартиру, за которую её родители внесли первоначальный взнос и за которую Юля сама платила ипотеку, пока её муж, сидя дома, переживал трёхгодичный кризис безработицы, им пришлось поделить. Как пришлось поделить и купленную Юлей машину, на которую, не имея водительских прав, Егор не претендовал в браке и которая резко понадобилась ему во время развода. Я тогда отшутилась, сказав себе, что Роман никогда не падёт так низко. Ошибалась. Потому что он только что пробил дно мироздания.

— Подавись своими деньгами и своим домом, — цежу я. — Мне ничего от тебя не нужно. С этого момента я буду считать дни, чтобы нас развели.

— Считай, конечно. — Навалившись на стол, муж смотрит на меня исподлобья. — Только имей в виду: если твоя позорная интрижка до кого-то дойдёт, я вас обоих размажу. Щенку твоему житья не будет. Я ему по всей стране двери закрою. За счастье будет машины на автомойке пидорить.

— Какой же ты мудак, — совершенно искренне говорю я. — И какое счастье, что у нас с тобой не было детей. Когда-то я считала это большим горем, а сейчас понимаю, что это самое настоящее провидение.

39

Стелла

Ночевать у Матвея я не стала, чтобы не находиться в чужой квартире без него. Собрала ему сумку с вещами, купила две банки порошкового питания, которое, по заверениям фармацевта, должно восполнять в организме недостаток витаминов и белка, отвезла всё в больницу, а после приехала к маме.

Здесь вот уже второй час, лёжа в своей подростковой спальне, я сражаюсь с сумрачным состоянием и составляю план на завтрашний день. Навестить Матвея, написать заявление на увольнение, нанять грузчиков, чтобы перевезти вещи в квартиру на Зубовском. Поначалу мелькнула шальная мысль не забирать ничего: ни одежду, ни сумки, ни украшения, часть которых была оплачена Романом. Не хотелось давать ему повод раздуваться от мысли, что все шесть лет он выступал спонсором моей безбедной жизни. К счастью, здравый смысл вовремя меня остановил. Ни к чему этот горделивый апломб. Тому, кому хочется думать о других хуже, чем есть, едва ли требуется повод. Соберу каждую шмотку, отсортирую те, на которые расщедрился муж, и устрою благотворительный аукцион в пользу детей-сирот.

Ни прошлая бессонная ночь, ни полное моральное опустошение не становятся моими союзниками в борьбе за сон. Сознание то и дело жонглирует лицами мужа и его высокопоставленного приятеля в погонах, их сменяют воспоминания о больничной койке и уставших глазах Матвея. Удивительный мальчик. Ни единого упрёка, ни единого укоризненного взгляда. К насилию невозможно быть готовым, что бы он ни говорил. Ни один человек, имеющий хоть какое-то понятие о самоуважении и цивилизованности, не должен принимать жестокость.

За неплотно прикрытой дверью спальни слышится шорох шагов. Это мама до сих пор не ложилась. Она всегда боялась одиночества и сейчас наверняка проецирует свои страхи на меня. Возможно, думает, что я повторяю её судьбу, ведь после развода с папой она так и не нашла ему достойную замену. Едва ли мама когда-нибудь испытывала глубокую симпатию к Роману, но точно рассчитывала, что в этом браке я состоюсь как мать и жена. Однако об этом мне сейчас лучше не думать. И без того тошно.

Утром, приведя себя в порядок, я решаю первым делом заехать в офис, а уже потом навестить Матвея. К тому времени он как раз успеет позавтракать. Вчера при мне он так и не притронулся к еде, очевидно, чтобы не расстраивать. Мужественность, оказывается, совершенно не зависит от возраста. Некоторые и после сорока не способны понять, что означает быть настоящим мужчиной.

В офис я вхожу, закованная в броню отчуждения. Роман здесь: видела его машину на парковке. Можно было и не приезжать, ведь стереть моё имя из списка сотрудников компании ему не составило бы труда, но не хочется действовать таким способом. Если Роман потерял связь с цивилизованной реальностью, это не означает, что должна и я. Пусть хотя бы здесь всё будет правильно.

Из кабинета я забираю только личное: блокнот, зарядное устройство и косметичку, где лежат пудреница, антисептик и таблетки от головной боли. С сомнением оглядываю горшок с каланхоэ, стоящий на подоконнике. Я принесла его на вторую неделю своего возвращения в офис вместо погибшего спатифиллума. Хотелось добавить немного уюта в рабочую обстановку. Взять его или оставить?

Я подхожу ближе, примеряясь, и на пышной зелёной верхушке вдруг замечаю проклюнувшееся розовое острие. Осторожно трогаю его пальцем — убедиться, что мне не показалось и малыш-каланхоэ действительно пытается цвести. Это самое настоящее чудо. У мамы без каких-либо усилий цветут орхидеи, фиалки, герань и даже кактусы, но меня её дар садовода обошёл стороной. И вот надо же. Расцвел.

Приняв моментальное решение забрать его с собой, я аккуратно обнимаю рукой фарфоровый горшок, но меня отвлекает стук в дверь. На пороге появляется Вера.

— Привет, Стелл. — Она растерянно переминается с ноги на ногу, выглядя настороженной. — Ты… В смысле… — кивает на бумажный пакет с собранными вещами.

— Увольняюсь, — подсказываю я. — К тебе тоже планирую зайти с заявлением.

С коротким глухим звуком Вера прикрывает за собой дверь и понижает голос до едва различимого:

— Случилось что-то?

Ещё пару дней назад, когда она пользовалась моим безграничным доверием, я бы ей всё рассказала. Вера по-прежнему моя близкая подруга, но вываливать ей ужасы последних суток и обсуждать Матвея — этого мне не хочется. Просто не могу, зная её отношение.

— Это обычное увольнение. Всё идет по плану. Мы с Романом обсудили развод, и после этого я, разумеется, не останусь здесь работать.

— Обсудили, значит… — эхом повторяет Вера, на удивление не расспрашивая о подробностях.

Наверное, чувствует мою закрытость, которую я и не пытаюсь скрывать.

— Матвей второй день не выходит на работу, ты в курсе? Прошёл слух, что он конкурентам данные по проектам сливал. Ирка сказала, Родинский вне себя.