Золотой лук. Книга вторая. Всё бывает - Олди Генри Лайон. Страница 10
Вот-вот налетят, зажалят до смерти.
Странно, что никто не бросил камень. Не рискнул пырнуть меня ножом, размозжить голову палкой. Кровь сквернавца дозволена и вряд ли аргивяне отличались каким-то особенным миролюбием. Чудо, что мне дали добраться до акрополя – того, что звался Лариссой.
Из толпы и вывернулся – быстро, на три кратких удара сердца – странник Кимон. Я сразу его узнал: это Кимон забредал в наши края, ночевал у костра табунщиков, потчуя нас историями о дальних землях. За прошедшие годы Кимон мало изменился, разве что прибавилось серебра в бороде и на висках.
– Будь осторожен. Во дворце ванакта не чтут Геру…
Шепнул, не глядя в глаза. Нырнул обратно в толпу, растворился, как соль в воде. Не думаю, что за общим гомоном кто-либо, кроме меня, расслышал его слова.
Ну, я расслышал. И что с того? Забыл, отмахнулся, погружен в собственные невзгоды. Вспомнил только сейчас. Во дворце не чтут Геру, богиню семейных уз, покровительницу брака и домашнего очага. Пойми я это раньше, вняв предупреждению, сообрази, о чем говорит Кимон, еще у ворот акрополя, когда служанки, смеясь, облизывали меня…
И что бы я сделал?
Ничего.
4
Большие планы, большая ошибка
Светильник догорел.
Темнота съела всё: стены, потолок, людей, мебель, ткани. От нас остались только голоса да еще смутный бледный лик в вышине. Я хотел сесть, но боялся – она могла счесть, что я хочу завершить разговор и уйти. Что мне приятней ночевать под открытым небом, чем здесь, под крышей, если она рядом.
– Ты жена ванакта, госпожа. Что скажет твой муж?
– Что скажет мой муж, учитывая, что ты ждешь от него очищения? Вот что ты хотел спросить на самом деле, так?
– Да, госпожа.
– Мой муж ничего не скажет. Ничего такого, что могло бы помешать твоему очищению. Ничего, что могло бы тебе угрожать. На то есть две причины. Первая: мой муж – трус.
– Трус?
– Это знает весь Пелопоннес. Весь Пелопоннес, кроме тебя. Мой муж не отомстил за убийство своего отца. Он сидит на троне, обагренном отцовской кровью, на троне, который ему подарил убийца. Подарил? Бросил, как бросают кость псу. Случается, человек зовет собаку другом; так случилось и с моим мужем. Убийца подарил ему трон и кличку Друг, забрав честь и гордость. И что сделал мой сильный, мой воинственный муж? Год за годом он грызет эту кость. Зубы сточились, клыки выпали, а он все грызет. Ни клочка мяса не осталось на кости, а он все грызет. С первой причиной все ясно. Хочешь узнать о второй?
– Да, госпожа.
Я был рад сменить тему. Слышать такое от жены? «Зубы сточились, клыки выпали…» Будь я ванактом и супругом, я бы покончил с собой, узнав, что говорит обо мне мать моего сына. Нет, я бы убил ее. Нет, я бы… Не знаю, что бы я сделал, но что-то сделал бы.
– Причина вторая состоит в том, – луна качнулась в небе, – что Мегапент сидит в Аргосе не на троне. Будь все так просто, он давно бы лишился трона. В Аргосе не любят трусов, но любят царские венцы. Да и вне Аргоса нашлось бы много желающих забрать кость у одряхлевшей собаки.
– На чем же он сидит, госпожа?
– На копьях.
– На копьях? На них невозможно усидеть! Они острые!
– Ты мало знаешь жизнь. Копья – лучшая опора для владыки. Мой муж сидит на копьях ликийских воинов, которых прислал мой отец. Давным-давно, когда ты еще не родился на свет, мой хитроумный свекор Пройт явился к моему деду Иобату в Ликию. Изгнанник, как ты, он предложил деду свои услуги. Дед видел людей насквозь. Он понимал, что Пройт – не лучший человек под небесами. Но тот, кто с юности враждовал с родным братом за власть в Арголиде, может быть полезен…
Враждовал с родным братом… Я вспомнил слова красавчика Анаксагора: «Жаль, у меня нет братьев. Только отец.» Лихорадочный румянец, блеск глаз. Что ты задумал, Анаксагор? Чего хочешь от меня? «В Аргосе не любят трусов, но любят царские венцы…»
Неужели ванакту Мегапенту следует бояться собственного сына?!
– Мой дед предоставил в распоряжение Пройта целую армию. Ликийские копья не вернули изгнаннику аргосский трон, но позволили закрепиться в Арголиде. Аргос Пройту вернул Персей, великий Персей, будь он проклят, но это уже другая история.
– Будь он проклят?
Я не поверил своим ушам.
– У тебя были плохие учителя, юноша? Или ты прогуливал занятия, сбегая на море? Персей вернул Пройту власть в Аргосе, чтобы вскоре убить Пройта, не объясняя причин. О, Персей! Непобедимый сын Зевса! Одной рукой он дает, другой забирает. Трон, еще не остывший от прежнего ванакта, он передал Мегапенту, сыну Пройта. И мой муж принял подачку! Я в те дни уже была его женой – хитрец Пройт решил женить сына на ликийке. Мой дед состарился и умер, но Ликией правил мой отец, Иобат Второй. Он не отказал просителю в дочери для его сына. Впрочем, хватит!
Она хлопнула меня ладонью по плечу:
– Ты не ученик, а я не учитель. Все, что тебе следует знать, так это то, что я ликийка царского рода. Это и есть вторая причина, по которой мой муж закрывает глаза на мои вольности.
– Копья! – догадался я. – Ты, госпожа, это ликийские копья!
– О, ты знаешь, как польстить женщине! Копьями меня еще никто не называл. Да, я копья, а еще я Сфенебея, дочь Антии. У нас ведут род по материнской линии. Спроси ликийца о его родословной, и он перечислит всех женщин в семье: мать, бабушку, прабабушку…
Дети, подумал я. При таких вольностях, какие позволяет себе Сфенебея, без детей не обойтись. Без внебрачных ублюдков, лишенных наследства, места в доме, любви отца, который им не отец, а всего лишь муж матери… Стыд ожег меня плетью. А я, я сам? Разве был я лишен отцовской любви? Заботы человека, который был всего лишь мужем моей матери? Матери, не выносившей меня во чреве своем?
– Наследство в ликийских семьях оставляют дочерям, – Сфенебея опять читала мои мысли. – Если свободная женщина зачинает дитя от раба, ребенок родится свободным. Если же у рабыни-наложницы рождается сын – чьим бы сыном он ни был, хоть царя, он будет рабом. Этот закон мои предки принесли в Ликию с Крита, переплыв море и подавив сопротивление местных царьков. Ты позволишь мне прилечь?
– Что? Это твой дворец, госпожа!
– Это мой дворец, но твои покои. А у меня устала спина. Возраст, как ни горько в этом признаваться. Сидеть на краю ложа утомительно, особенно если твой собеседник лежит…
Я попытался вскочить, но толчок в грудь опрокинул меня.
– Лежи, не прыгай, лягушонок. Прилягу и я. Успокойся, Гидра не станет посягать на твою невинность. Уйди я от тебя раньше обычного, и по дворцу разнесутся сплетни. Оно нам надо?
Она легла рядом, устроившись поверх покрывала.
Во дворце ванакта не чтут Геру, мысленно повторил я. Ты не прав, многомудрый странник. Во дворце чтут Геру – властную Геру, хитроумную Геру, мятежницу Геру. Ту, которая помнит, что она не только жена, но и старшая сестра могучего Зевса.
«Зевс ослабел, – заявила Гера. – Раньше ему не требовался отдых перед новым сражением. Раньше он мог одержать две победы за ночь и приступить к третьей, даже не переведя дух. А сейчас? Сами видите, бессмертные. Хорошо, нас он ни во что не ставит. Так было всегда, мы привыкли. Но и сам он уже не тот, что раньше. Нам нужен новый владыка богов!»
Да, дедушка. Я помню твою сказку.
Я помню и свою мать. Язык не поворачивается назвать ее приемной. Эвримеда, дочь Ниса, жена Главка – вся Эфира сплетничала о тебе, мама. Во дворце пренебрегают семейными узами! Пятнают чистоту брака! Соблазняют гостей, поят допьяна, ведут на ложе к супруге правителя! И муж это терпит? Да что там терпит! Поощряет!
Вне сомнений, многие шептались по углам: «Во дворце басилея не чтут Геру!..» Эвримеда-эфирянка и Сфенебея-ликийка – в вас столько же общего, сколь и различного. Мама, сплетники не знали всей правды о тебе. Какой правды не знаю я о Сфенебее? Не ошибусь ли в выводах, заблудившись во тьме? Не повисну ли на золотых цепях между небом и землей?!