Конец Пути (СИ) - Орлеанский де Грегор. Страница 7

— Так точно, Ваше Высокопревосходительство! — Устав требовал от него выпрямиться, но едва он сделал это, как его плечи затряслись.

— Не нужно, не нужно, — снисходительно ответил ему генерал, — я прибыл к Вам с инспекцией на станцию.

Из открытой двери, что вела на улицу, повеял холодный ветер. Оливье весь съежился от него, после чего предложил пройти в его кабинет.

Он вошёл первый, следом за ним Эшфорд, а после и генерал. Это был обычный кабинет, разве что отличался крайне низким потолком. Не сказать, чтобы тут было тесно. Стеллажи с документацией стояли вдоль стен, из-за чего рабочий стол и несколько стульев пришлось расположить в центре комнаты. Тысячи отчётов, расписаний, зарплатных планов… Всё это, представляющее ценность ранее, сейчас просто лежало вперемешку на стеллажах и полках. На столе стояла кружка с чаем рядом с пепельницей: её давно не чистили.

Бросалось в глаза так же кресло, на которое поспешил сесть Оливье. На спинке покоилась шинель, заплатанная пять раз возле карманов. Само кресло было продавлено; на месте, где сидел начальник станции, кожа была очень потёртой. Это многое говорило об образе жизни Оливье.

Эшфорд тут же подал генералу свободный стул, после чего помог ему снять свою офицерскую шинель, и встал у двери, за его спиной.

— Вы являетесь начальником единственной оставшейся в нашем распоряжении железнодорожной станции. Доложите ситуацию, — с полным спокойствием сказал генерал.

— Да что тут докладывать — то, Ваше Высокопревосходительство? Беженцев много, не успеваем их вывозить. Я только час назад прибыл, там был инцидент на одной из подстанций. Люди чуть не убили машиниста за то, что тот медленно ехал.

— Интересно… А что с ними сейчас?

— Я их отдал отряду жандармерии в распоряжение, как и требовал того закон нашей страны. А после немедленно вернулся, ибо… Кхм… — голос Оливье поменялся. Словно дрожь пробила его с ног до головы.

— Да? — уже с нескрываемым интересом выпалил генерал.

— Понимаете ли… Некоторые люди пробиваются сюда незаконно, по поддельным документам. Я пытаюсь контролировать ситуацию, но их очень много. Все бегут из этого города.

— Вы еще не получили мой приказ?

— Ваш приказ? Не знаю… В последнее время их было очень много. Какой именно?

— О задержанных гражданских и военных на станции.

— Хм… Если он был послан сегодня, то точно нет.

Эшфорд тут же понял, к чему клонит генерал. Ведь если начальника станции не уведомили о полученном из ставки приказе, то легко можно сделать вывод о лояльности войск.

— Чудно. Эшфорд, сделай нам чаю. Господин Оливье, у нас ещё есть что обсудить, — не поворачиваясь, в форме просьбы, а не приказа, вымолвил генерал.

— Ваше Высокоблагородие, давайте лучше я. Незачем вашему адъютанту сейчас руки обжигать, с мороза — то, — тут же учтиво ответил начальник станции.

— Хорошо, Вы меня уговорили. Где у Вас находится телеграфный центр?

— В соседнем здании, бывшем складе оборудования для починки поездов.

— Отлично. Эшфорд, сходи туда и спроси, получали ли они приказ от меня.

— Слушаюсь, мой генерал! — тут же выпалил Эшфорд и покинул комнату.

Чай уже был готов. Добавив туда несколько кусочков сахара, начальник станции зажёг сигару. Вся эта обстановка вызвала у него волнение.

— Не хотите сигару? — поглядев на генерала, спросил Оливье.

— Не позволительно нынче, в такой ситуации. У меня есть вопросы, Оливье, которые мне предстоит с Вами обсудить. Так что придётся Вам меня потерпеть, — с небольшим смешком проговорил тот.

— Ваша компания мне приятна, генерал.

— Я разместил здесь взвод солдат для обеспечения порядка, совместно с охранниками станции. Они справляются со своими обязанностями? — теперь голос его звучал крайне серьёзно.

— Скорее да, чем нет…

— Простите?

— Ну, они в основном своего офицера слушают, который тут вместо меня бывает за главного. Мой приказ им мимо ушей. Вот и приходится договариваться, сами понимаете… Они подворовывают багаж у пассажиров, ну там алкоголь какой, а я вынужден глаза закрывать. А неделю назад всех охранников станции сняли и отправили для помощи в то ли подавлении уличных беспорядков, то ли арестов… С тех пор я о них не слышал.

— Хм… Об этом мне неизвестно ничего. Это плохо, — генерал закрыл глаза и прикрыл их руками. Внутри него всё сжалось, а челюсть отдавала неприятной болью, — я разберусь с этим, даю слово. Очень важно, чтобы эта станция продолжала функционировать. Это единственный наш путь снабжения, а так же эвакуации. Сейчас только благодаря ней наша армия может сломить противника и победить. Других способов я не вижу.

— Мой генерал, все мы дали клятву нашему государству, и потому я с Вами до конца.

— Будем надеяться, что эту битву мы переживём.

Генерал уже валился с ног. Его мысли были только об одном — о кровати в своём доме, укрытой красным одеялом… Такая манящая, привлекательная. Но до отдыха было ещё далеко, и от этого становилось ещё хуже. А страшнее всего была мысль, что вечером произойдёт нечто ужасное, и ему так и не удастся поспать.

— Мой генерал, разрешите?

— Разрешаю.

— Я понимаю, в сложившейся ситуации у Вас едва хватает сил для поддержания фронта и порядка, но… Не могли бы Вы выделить мне ещё хотя бы один взвод? На случай, если люди решат захватить станцию силой.

— Это крайне сложно будет, в сложившихся реалиях.

— Помилуйте, но ведь если они захватят станцию, они лишат нас главного транспортного узла, и тогда… Тогда конец нашему транспортному сообщению!

— Я подумаю, кого можно будет выделить. А меж тем, нам предстоит ещё более важное дело. Крепитесь, Оливье. Я назначаю Вас военным советником столицы по делам транспорта и снабжения.

Говоря это, генерал выглянул в окно. Оно было маленьким: из него едва ли можно было разглядеть хоть что — нибудь; помимо поезда, приехавшего на станцию и кусочка неба, что так насмешливо смотрело на всё происходящее вокруг: на войну, на страдания людей, на убийства. От него ничего не скрыть. Взгляд генерала устремился именно к небу. Его мысли тут же перенеслись домой…

Его кровать сейчас пустует. Ещё месяц назад он был бы несчастлив вновь оказаться там. Генерал планировал наступательные операции и окончательную победу в войне. Он мечтал о почете, о славе, ибо близился его военный триумф.

В нашем мире всё слишком переменчиво. Ещё вчера ты был счастлив и хотел жить, а сегодня… Сегодня ты уже думаешь о том, что твоё счастье было мелочью, а всё то, что дарит тебе его — пустотой. И ты сам становишься пустой внутри. Словно теряешь сам себя, когда смотришь в зеркало. Ты всматриваешься в черты лица, и понимаешь, что перед тобой совершенно иной человек. Может это тот, кем мы хотим быть? А может тот, кем мы будем? Если бы существовал ответ всему, что мы видим, то никаких войн бы не существовало. Ведь тогда люди, зная ответы на свои вопросы, были бы слишком заняты.

Оливье молчал. Его лицо выглядело крайне удивлённым; он словно подбирал слова: что бы такого ответить генералу… Наконец, через пару мгновений молчания, он ответил, шепотом:

— В — ваше Высокопревосходительство… Я, я… Я всего лишь гражданин нашей страны, и… И вряд ли могу претендовать на военное звание, — с каждым словом голос Оливье звучал всё уверенней и громче, — и потому… Не знаю, как на это отреагировать.

— Никак, господин советник. Вступайте в должность, и всё тут, — усмехнувшись, ответил ему генерал. Голос Оливье изрядно позабавил его, хоть сейчас было и не до смеха.

— Мммм… Слушаюсь, Ваше Высокоблагородие. Разрешите вступить в должность?

— Разрешаю. Сядьте.

Оливье с удивлением для самого себя отметил, что он покинул своё кресло и встал, расставив руки по швам. Не смея перечить, и он тут же сел обратно и уставился на генерала. А тот как раз начал говорить:

— Эта станция… Я решил, что это будет последний рубеж обороны города. Ведь именно здесь последние гражданские с остатками армии покинут город и будут пробиваться к границе.