Книга монстров (СИ) - Брэйн Даниэль. Страница 57

Я поежилась и грустно улыбнулась. Про Гуса и артефакт Аттикус не сказал мне ни слова. Доверие, или — что мне в принципе положено знать.

— Если мы выживем.

— Пожалуй…

Я наконец сделала глоток кофе, зажмурилась то ли от удовольствия, то ли от боли в руке, а может, от смущения. И почувствовала, как Аттикус пересаживается еще ближе.

И я плюнула на все — на предупреждения Гуса и Самуэля, на свое мнение — было слишком хорошо. Так спокойно, как ни разу за этот год. Я сжала руку Аттикуса, лежащую на его колене, и увидела, как его пальцы переплетаются с моими.

— Не могу определиться, что делать, — тихо сказал он, не отрывая взгляд от наших рук. — Один вариант страшнее другого, но бездействовать нельзя.

Я промолчала, ожидая продолжения. Аттикус улыбнулся еще шире.

— Раскаль, Дайан. Если вы не найдете Книгу, придется решать все иным путем. Более болезненным, как века назад. Но на улицах за эти дни и так погибло много народу, и разве не наша обязанность сохранить жизни горожанам? Но Рем не торопится что-то предпринимать, все чего-то ждет, и хотелось бы мне понимать его. Впрочем, тебя это волновать не должно.

И это было уже ближе к истине. Доверие в понятии Теней — что-то, что подразумевает неведение одной из сторон. Меньше знаешь — крепче спишь.

— Ты мог бы занять его место. Наверное… ты таким быть сможешь.

Я отвернулась, не зная, зачем он вдруг об этом заговорил, и почувствовала, как он, отпустив ладонь, осторожно привлекает меня к себе.

Из головы тут же вылетели и Раскаль, и Гус, и смерть Виктории. Я осторожно взглянула на Аттикуса и, встретив внимательный взгляд, обняла его. Разговаривать расхотелось, кофе тоже остался стоять едва тронутым, потому что, оказывается, я очень ждала этого. И на руку тоже плевать.

— Когда-то я мечтал стать Незримым, это правда, — спокойно сказал он. — Но годы, проведенные в Ордене, наглядно показали мне, чего стоит этот пост. Такую цену я платить не готов.

— Какую?

— А сама как думаешь? Время, нервы, привязанности, всего этого у меня и так слишком мало.

Я прижалась к Аттикусу, чувствуя странную, щемящую нежность внутри, и отчаянно боялась сделать следующий шаг — еще ближе. Он меня обожжет, сожжет дотла? Или и дальше мне будет так же хорошо? Этот человек был слишком сложен для меня, непонятен, он обманывал меня, говоря откровенно, но меня тянуло к нему так сильно, что я готова была наплевать на все доводы разума. Какое разум имеет значение, когда тело говорит, что все верно? Огонь в очаге, остывающий кофе, смешные разноцветные подушки и сильные руки, что меня обнимают и дарят покой. Разве может быть, чтобы Аттикус и это делал из чистой выгоды — какая она может быть от разговоров ни о чем и объятий?

Я развернулась к нему, обняла сильнее и, решившись, прошептала:

— Мне так хочется, чтобы ты сейчас не врал…

Глава сорок четвертая

Аттикус, улыбаясь, отстранил меня и заправил волосы мне за уши, а после нашел мою ладонь и в очередной раз сжал ее в руке. Он делал так, словно не хотел терять со мной связь, и я не знала, как реагировать.

— Я не лгу тебе, Дайан. Как доказать тебе это?

— Просто быть рядом? — неуверенно спросила я. Ему стоило бы уточнить — «Не лгу тебе прямо сейчас». — Мне хочется тебе верить, но все мое существо кричит, чтобы я бежала от тебя. Ты… ты мне нравишься. Ты необычный, с тобой спокойно. Но все выглядит как одна большая маска, — голос вдруг сорвался до хриплого шепота. — Ты в один миг все разрушишь, бросишь на алтарь Фристаде и меня, и Гуса, и всех. И саму Фристаду потом, когда придет время.

— Понял… Дайан, ты правда думаешь, что я позволил бы себе так с вами поступить?

Я немного смутилась и пожала плечами. Хорошо, он даже обиделся, а Гус? Гус говорил, что так и будет, и Самуэль меня предупреждал. А еще Гус нашел то, что не должен был находить, и Аттикус не сказал мне об этом.

— Ты действительно так считаешь, — он был удивлен. — Послушай, не я выбирал тебя на эту роль, я как никто вижу, что она тебе не подходит. Но сложилось, как сложилось, никто не способен повернуть время вспять и переиграть. Воспринимай все это как прилив — сегодня многое затоплено, но завтра ты найдешь ракушку с жемчужиной. Как я нашел ее я.

Я непонимающе смотрела на него. Что за жемчужина? Я? Или...

— Но ты мог быть честнее со мной, — заупрямилась я, не в силах разорвать мягкое рукопожатие. — Изначально…

Или Гус. Гус, это была его идея с Каирнами. Гус, ведь Аттикус допускал, что он найдет эту Книгу. И не мешал.

— Смешная девочка Дайан, — нежно улыбнулся Аттикус. — Нельзя быть честным в такой игре. И ты не была, в чем не ошиблась ни на йоту. Никто не честен в сделке, понимаешь?

Особенно в такой, особенно когда ставки высоки.

— А сейчас?

Гус был честен, и напрасно я этого не ценила.

— Как видишь, — Аттикус поднес к лицу мою руку с браслетом. — В Ордене не обрадуются, если узнают, что я привел тебя сюда, но какое мне дело. Им многое не нравится.

Я невольно восхитилась, это надо же так уметь — ничего по сути не сообщить, но казаться таким убедительным. Меня тянуло к нему — с того момента в кабинете Рема, когда накрыло усталостью и магией в очередной раз, и я заколдована до сих пор, но нет уже никаких побочных эффектов, это что-то иное. А Аттикус будто читал меня.

— Ты так сильно стараешься меня убедить, что все правильно, Аттикус. Чересчур пытаешься, меня тошнит от этого, понимаешь? Я хочу тебе верить, правда. Но что-то мне не дает.

Он нахмурился, не отводя взгляд, немного пожевал губу и пожал плечами, приняв наконец какое-то решение. Но не выпустил мою руку, и все было по-прежнему. Он, я и это странное чувство влечения и недоверия одновременно. Я опустила голову и уставилась на свои колени.

— Когда я узнал, что к поиску Книги хотят подключить Гуса, то был против, и вот об этом я даже сказал, неоднократно и весьма убедительно. Гус может считать меня каким угодно чудовищем, но это я его подобрал, я растил и учил. Я знаю его как никто, и ты сама видишь, кем он стал. Оболтусом, но он умеет думать и знает, чего хочет. Вопреки всему, что он про меня наговорил, именно это я хочу видеть в каждом послушнике, что ко мне приставляют. Я вижу в них азарт от открывающихся тайн и возможностей, от перспектив изменить мир, но никогда — изменить себя, стать лучше. Быть самим собой, на своем месте, просто выполнять работу. Таким пытаюсь быть я, но у Гуса выходит куда лучше. И страшно, что я его потеряю.

Причина, по которой он проглотил все оскорбления бывшего воспитанника? Не возражал, так, вяло отбрехивался, старался осадить, но не поставить на место, как ни крути, между этими словами есть разница. А разве он не потерял Гуса много лет назад, разве он сейчас не живет иллюзиями? Но нежданные откровения выбивали из колеи, и я боялась смотреть на Аттикуса — каково его лицо сейчас? Он все еще хмурится?

И все же один раз исподтишка взглянула — он был красив даже в свои годы, несмотря на седые волосы и тонкие морщины у глаз и рта, а ведь ему наверняка больше сорока. Да и Гусу было отнюдь не двадцать, и если Аттикус растил его — Тишь, сколько же ему лет?

— А сколько тебе лет? — спросила я невпопад, толком не понимая, как реагировать. Надо было что-то сказать, разорвать эту вязкую пелену недоброго молчания, оно затягивало, совсем как разум Каирнов.

— Пятьдесят шесть, зачем тебе? — Удивился Аттикус или нет, но ответил без промедления. Тоже был рад, что я увела разговор в сторону? Сложно, сложно. Очень сложно, я плутаю как в катакомбах.

— Так, — уклонилась я от ответа. — Гус тебе небезразличен, но ты ходишь по пятам за мной, а не за ним? Почему, раз ты боишься за него?

Вопрос застревал в горле, Аттикус не казался мне человеком, способным испытывать хоть какие глубокие чувства, может, в этом все дело? Говорит он одно, вижу я другое, и это… как кукольное представление. Кукольник искренен там, за ширмой, а у куклы пустые глаза и никаких эмоций на искусно нарисованном лице. Но, взглянув еще раз на него, я заметила беспокойство.