О всех созданиях – прекрасных и удивительных - Хэрриот Джеймс. Страница 34

Да, хорошенький ребус! Я обернулся к фермеру.

– Очень странно, Гарри. Он, конечно, болен, но симптомы не складываются в четкую картину.

Я отступил от заветов моих наставников. Ветеринар, у которого я проходил первую студенческую практику, сразу же сказал мне: «Если не поймешь, что с животным, ни в коем случае не признавайся в этом! А поскорее придумай название – ну, там, «болезнь Макклюски» или «скоротечная оперхотизация» – словом, что хочешь, только скорее!» Но сейчас вдохновение все не нисходило, и я беспомощно смотрел на задыхающегося теленка с испуганными глазами.

Снять симптомы… Вот-вот! У него температура, значит, надо для начала ее снизить. Я пустил в ход весь свой жалкий арсенал жаропонижающих средств, сделал инъекцию неспецифической антисыворотки, прописал микстуру кислотного меланжа, но следующие два дня показали, что эти проверенные временем панацеи никакого действия не оказывают.

Утром четвертого дня Гарри сказал, когда я еще только вылезал из машины:

– Он сегодня ходит как-то странно, мистер Хэрриот. И словно бы ослеп.

– Ослеп!

Может быть, какая-то нетипичная форма свинцового отравления? Я бросился в телятник, но не обнаружил на стенах ни малейших следов краски, а Монти ни разу их не покидал с тех пор, как водворился тут.

К тому же, внимательно к нему приглядевшись, я обнаружил, что в строгом смысле слова он и не слеп. Глаза у него были неподвижны и слегка заведены кверху, он бродил по загону, спотыкаясь, но замигал, когда я провел ладонью у него перед мордой. И уж совсем в тупик меня поставила его походка – деревянная, на негнущихся ногах, как у заводной игрушки, и я принялся мысленно цепляться за диагностические соломинки: столбняк?… да нет… менингит?.. тоже нет… и это – нет. Я всегда старался сохранять профессиональное спокойствие, хотя бы внешне, но на этот раз лишь с большим трудом подавил желание поскрести в затылке и с разинутым ртом постоять перед теленком.

Я постарался поскорее уехать и сразу же погрузился в размышления, поглядывая на дорогу впереди. Моя неопытность была плохой опорой, но патологию и физиологию я как-никак знал достаточно, и обычно, не поставив диагноза сразу, нащупывал верный путь с помощью логических рассуждений. Только тут никакая логика не помогала.

Вечером я вытащил свои справочники, студенческие записи, подшивки ветеринарного журнала – ну, словом все, где так или иначе упоминались болезни телят. Конечно, где-нибудь да отыщется ключ к разгадке. Однако толстые тома справочников по инфекционным и неинфекционным болезням ничего мне не подсказали. Я уже почти отчаялся и вдруг, перелистывая брошюрку о болезнях молодняка, наткнулся на следующий абзац: «Своеобразная деревянная походка, неподвижный взгляд, глаза чуть завернуты кверху; иногда затрудненное дыхание в сочетании с повышенной температурой». Каждое слово запылало огненными буквами, я прямо почувствовал, как неведомый автор ласково похлопывает меня по плечу и говорит: «Ну, вот, а ты волновался! Все же ясно как божий день!»

Я кинулся к телефону и позвонил Гарри Самнеру.

– Гарри, а вы не замечали, Монти и другие телята лижут друг друга?

– Да с утра до ночи, паршивцы! Любимая их забава. А что?

– Просто я знаю, что с вашим бычком. Его мучает волосяной шар.

– Волосяной шар? Где?

– В сычуге. В четвертом отделе желудка. Из-за него и все эти странные симптомы.

– Провалиться мне на этом месте! Но что теперь делать-то?

– Пожалуй, без операции не обойтись. Но я все-таки сначала попробую напоить его жидким вазелином. Может, вы заедете? Я оставлю бутылку на крыльце. Дайте ему полпинты сейчас же, и такую же дозу с утра. Не исключено, что эта дрянь сама выскользнет на такой смазке. Завтра я его посмотрю.

Особой надежды я на жидкий вазелин не возлагал. Пожалуй, я и предложил-то испробовать его только для того, чтобы немножко оттянуть время и собраться с духом для операции. Действительно, на следующее утро я увидел то, что и ожидал. Монти все также стоял на негнущихся ногах и все так же слепо смотрел прямо перед собой. Маслянистые потеки вокруг заднего прохода и на хвосте свидетельствовали, что жидкий вазелин просочился мимо препятствия.

– Он уже три дня ничего не ел, – сказал Гарри. – Долго ему так не выдержать.

Я перевел взгляд с его встревоженного лица на понурого теленка.

– Вы совершенно правы. И спасти его можно только, если мы сейчас же, не откладывая, уберем этот шар. Вы согласны, чтобы я попробовал?

– Угу. Чего же откладывать? Чем быстрее, тем лучше.

Гарри улыбнулся мне улыбкой, полной доверия, и у меня защемило внутри. Никакого доверия я не заслуживал, и уж тем более потому, что в те дни хирургия желудка рогатого скота пребывала еще в зачаточном состоянии. Некоторые операции мы делали постоянно, но удаление волосяных шаров в их число не входило, и все мои познания в этой области сводились к двум-трем параграфам учебника, набранным мелким шрифтом.

Но молодой фермер полагался на меня. Он думал, что я сделаю все, что надо и как надо, а потому выдать ему свои сомнения я никак не мог. Именно в таких ситуациях я начинал испытывать мучительную зависть к моим сверстникам, посвятившим себя лечению людей. Они, установив, что пациент нуждается в операции, благополучно отправляли его в больницу, ветеринар же просто стягивал пиджак и преображал в операционную какой-нибудь сарай, а то и стойло.

Мы с Гарри принялись кипятить инструменты, расставлять ведра с горячей водой и устраивать толстую подстилку из чистой соломы в пустом стойле. Как ни слаб был теленок, потребовалось почти шестьдесят кубиков нембутала, чтобы он, наконец, уснул. Но вот он лежит на спине, зажатый между двумя тюками соломы, а над ним болтаются его копытца. И мне остается только приступить к операции.

В жизни все выглядит совсем не так, как в книгах. На картинках и схемах – простота и легкость! Но совсем другое дело резать живое существо, когда его живот мягко приподнимается и опадает, а из-под скальпеля сочится кровь. Я знал, что сычуг расположен вот тут, чуть правее грудины, но, когда я прошел брюшину, все замаскировал скользкий, пронизанный жиром сальник. Я отодвинул его, но тут левый тюк сдвинулся, Монти накренился влево и в рану хлынули кишки. Я уперся ладонью в блестящие розовые петли. Не хватало еще, чтобы внутренности моего пациента вывалились на солому прежде, чем я хотя бы добрался до желудка.

– Гарри, положите его прямее на спину, а тюк подтолкните на прежнее место! – просипел я. Фермер тотчас исправил положение, но кишки совсем не жаждали возвращаться восвояси и продолжали кокетливо выглядывать наружу, пока я нащупывал сычуг. Откровенно говоря, меня охватила растерянность и сердце болезненно застучало, но тут я почувствовал под пальцами что-то жесткое. Оно передвигалось за стенкой одного из отделов желудка… Только вот какого? Я ухватил покрепче и приподнял желудок в ране. Да, это сычуг! А жесткое внутри, наверное, волосяной шар.

Отразив очередную попытку кишок вылезти на первый план, я взрезал желудок и впервые увидел причину всех бед. И вовсе это был не шар, а почти плоский колтун волос, смешанный с клочьями сена и творожистой массой. Его покрывала блестящая пленка вазелинового масла. Он был плотно прижат к пилорическому сфинктеру.

Я аккуратно извлек его через разрез и бросил на солому. Потом зашил разрез на желудке, зашил мышечный слой, начал сшивать кожу – и вдруг почувствовал, что по лицу у меня ползут струйки пота. Я сдул каплюшку с носа, и тут Гарри нарушил молчание:

– До чего же сложная работа, а? – Он засмеялся и похлопал меня по плечу. – Бьюсь об заклад, когда вы в первый раз такую операцию делали, у вас руки-ноги тряслись.

Я продернул шелковинку и завязал узел.

– Вы правы, Гарри, – сказал я. – Ах, как вы правы!

Я кончил, и мы укрыли Монти попоной, на которую навалили соломы, так что только его мордочка выглядывала наружу. Я нагнулся и потрогал уголок глаза. Никакой реакции. Сон что-то чересчур глубокий. Не слишком ли много я закатил ему нембутала? А послеоперационный шок? Уходя, я оглянулся на неподвижного теленка На фоне голых стен стойла он выглядел очень маленьким и беззащитным.