Комплекс андрогина (СИ) - Бунькова Екатерина. Страница 23

— Извини, — хихикнула эта хулиганка. — У меня сегодня настроение такое. Озорное. Не обращай внимания, с девушками такое бывает время от времени.

Я потер пострадавшее место руками и встал, косясь на нее. Алеста силилась утихомирить широченную улыбку и от этого выглядела очень смешной, о чем я ей и сообщил, уже надевая рубашку: мы, конечно, рано встали, но не настолько, чтобы валять дурака. Если в ближайшее время не выйду, опоздаю на урок, а у меня сегодня долгожданная музыка.

— Постой, — сказала Алеста, босиком подбегая ко мне, когда я уже вышел в коридор и собирался захлопнуть дверь.

— Что? — спросил я, оборачиваясь. В тот же момент вокруг моей шеи обвились горячие руки, и Алеста звонко чмокнула меня в щеку. Ничего себе озорное настроение. А можно такое каждый день? Совершив этот акт нападения, она хихикнула и шустро скрылась в каюте, захлопнув за собой дверь. Я застыл, непроизвольно коснувшись щеки, и улыбнулся.

— Ты же говорил, что между вами ничего нет! — услышал я возмущенный голос Яна, который, оказывается, как раз подходил к моей двери и все видел. — Доказывал мне, что тебе противны такие отношения, а сам… А сам даже не рассказал лучшему другу! Я-то, дурак, думал, что это все слухи — про дельту и тау. Защищал тебя, доказывал всем, что такого не может быть. И что я вижу? Ты целуешься с этим… дефектным! Скажи честно, вы ведь спите вместе, да? Спите ведь?

Я не знал, что ему сказать. Если прямо отвечать на вопрос, то следовало сказать «Да». Если видеть в нем второе значение, то «Нет». А если учесть контекст, то «Нет, но я бы не отказался».

— Ты… ты гребаный предатель! — заявил Ян, не дождавшись ответа, развернулся и быстрым шагом покинул коридор.

— Ян, это просто шутка! — прокричал я ему вслед. — Аль пошутил!

Ян меня наверняка услышал, но не знаю, поверил ли. Извини, друг, я пока не могу рассказать тебе всю правду. Вот выручу Алесту, и ты все узнаешь, честное слово. А пока, если ты не готов безоговорочно верить каждому моему слову, мне придется остаться без друзей.

В кабинете музыки Ян отсел от меня подальше. Его место тут же занял новенький, пожирая меня глазами. Но мне было все равно: на моей щеке все еще горел озорной поцелуй, и впереди был целый урок наедине с музыкой. Я, не дожидаясь просьбы учителя, запустил систему, надел наушники и взял инструмент в руки.

Разумеется, это был не настоящий альт — просто электронная пародия на него. Но время от времени, когда я делал особые успехи в изучении того или иного произведения, учитель приносил на урок настоящий, старинный инструмент и разрешал мне сыграть на нем. Альт был довольно легким по сравнению с электронным собратом, на котором я обычно занимался, и весьма сложным в обращении. Когда учитель разрешал мне позаниматься подольше, у меня потом болели мышцы от напряжения. Он ругался и заставлял меня носить согревающие повязки на запястьях. Но мне нравилась и эта сложность, и совершенно другой звук, и потрясающий запах. Альт был теплым, каким-то душевным, совсем не то, что эта холодная пустышка.

Когда на стол без предупреждения лег мой старый деревянный друг, я даже слегка поклонился учителю в благодарность за эту возможность. Конечно, мне бы хотелось иметь свой инструмент, но на базе их не делают, они попадают сюда исключительно с Ковчегов, и стоят так дорого, что расплатиться за один такой я не смогу и за всю жизнь. Если, конечно, желаю прожить ее как мужчина.

Я взял альт, приник к нему щекой и подбородком и прижал тугие, непослушные струны. Они сразу впились мне в пальцы, напоминая, что на таких инструментах нужно заниматься каждый день, а не пару раз в неделю. Я взял первую ноту, и кабинет залил густой, богатый звук. Никогда не любил скрипки. Даже самые лучшие, даже в умелых руках, они все равно звучат стервозно и слишком плаксиво для моих ушей. Контрабасы же и виолончели выдают много лишнего, на мой взгляд. Особенно контрабас. Ни разу не слышал, чтобы он звучал чисто, все время кажется, что с его струн песок должен сыпаться.

Альт же умел петь, как человек. Он словно бы разговаривал, только на другом языке, который я понимал лишь отчасти: эмоцию чувствуешь, а значение ускользает, и приходится его домысливать. Сегодня он пел мне о чем-то тревожном и при этом родном. И мне вспомнился Рихард. Вспомнились долгие вечера над бумажными книгами, чай с долькой лимона, рассказы о его родном городе. Он показывал мне фотографии, где были его друзья и семья. Люди на них улыбались, смеялись, делали всякие глупости: прыгали в реку, жгли костры, жарили шашлыки. И все это дышало совершенно недоступной мне свободой. Это безмерно далекое голубое небо часто снилось мне по ночам, но, подозреваю, я представлял его себе не таким, каким запомнил его Рихард. Иногда он пытался объяснить мне, как это, когда границ нет во всех пяти направлениях: только земля под ногами. Как легко дышится, когда воздух свеж сам по себе, а не оттого, что ты поменял фильтр в воздуховоде. Рихард хотел вернуться, но не смог. Я понимал его тоску, но не разделял ее. А вот тоска по самому Рихарду больно резанула душу.

— Достаточно, — сказал учитель, мягко отнимая у меня инструмент. Я нехотя выпустил его. На пальцах левой руки остались глубокие борозды от струн. — Ты бы сходил, умылся, что ли.

Я провел руками по лицу, и на них остался влажный след. Ну вот, еще плаксивости мне не хватало для завершения образа. Это все от нервов: в последнее время со мной происходят просто невероятные вещи. Неудивительно, что психика не выдерживает.

— Иди, прогуляйся, — разрешил учитель. — Достаточно на сегодня.

Я бы еще поиграл, но садиться за электронную игрушку после нормального инструмента — как сухарем свежий хлеб закусывать. Так что я собрался и вышел, уже привычно игнорируя липкие взгляды.

В холле почти никого не было, только несколько незнакомых ребят со старших курсов: у них расписание не такое строгое, как у нас. Я подошел к скамье и сел так, чтобы меня загородила от них одна из колонн несущих конструкций. Старшаки тоже любят попялиться на тау, но у них, насколько я знаю, целых двое есть. Правда, оба «тройки», но этого вполне достаточно, чтобы меня не преследовала толпа еще и старшекурсников. Если Алекса не считать, конечно.

— Привет. Ты ведь Элис, верно? — спросил меня один из ребят, садясь рядом, но не настолько близко, чтобы мне хотелось отодвинуться. Я выглянул из-за колонны: его друзья все так же стояли в отдалении, время от времени поглядывая на нас, но без особого ажиотажа.

— Да, — коротко ответил я, не задавая вопрос «А что?» и тем самым намекая, что не горю желанием общаться.

— А я Бэй, — он протянул руку для рукопожатия. Отказывать ему в этом было невежливо, и я осторожно пожал ее. — Я бета-4, учусь на технолога систем кондиционирования воздуха. В этом году выпускаюсь.

— Поздравляю, — ответил я без особого энтузиазма.

— Спасибо, — вежливо улыбнулся он. — Я уже подыскал себе хорошую работу. Через месяц приступаю.

Я помолчал. Чего ему надо-то?

— Кондиционирование — это очень интересно. Ты знаешь, что у нас…

— Слушай, друг, давай сразу к делу, — прервал его я.

— Извини, — он откашлялся. — Тебе, наверное, не интересны такие вещи.

Сама проницательность. Ты бы еще про систему канализации рассказал.

— Да я просто познакомиться хотел, — наконец, признался он. — Ты такой привлекательный, что даже как-то из колеи выбивает. Прости, если обидел излишним вниманием.

— Да ничего, я привык, — пожал плечами я. Не грубить же вежливому человеку, хотя он явно пытался меня клеить. Правда, так культурно и при этом неумело ни у кого еще не получалось. Впрочем, я только вчера стал совершеннолетним, и не так уж много людей успело проявить себя в этом.

— Если ты хотел позвать меня на свидание, то немного опоздал, — сразу отбрил его я, чтобы не осталось недопонимания. А что? Меня действительно звали на свидание, и я даже еще не отказал. И вообще, по словам множества очевидцев, на мой зад уже наложил лапу некий дефектный дельта.