Признание маленького черного платья (ЛП) - Бойл Элизабет. Страница 26

– Ах, мисс Лэнгли, подумать только, вы здесь, – произнес он настолько любезно, насколько это было возможно с вершины дурацкого насеста. По правде говоря, Ларкен отнюдь не ощущал себя глупым, глядя на нее сверху вниз.

Потому что даже в простом утреннем платье на мисс Талию Лэнгли стоило посмотреть. Возможно, все дело в голубом плаще, потому что он сочетался по цвету с ее глазами, усиливая их блеск. Ларкену, привыкшему к собственным темным и тусклым глазам, ее взгляд напоминал о сверкании Средиземного моря, или о веселых колокольчиках в лондонском саду, без которых остальное кажется серым.

Боже, Ларкен! Держи себя в руках. Ты думаешь стихами. И в одном шаге от того, чтобы начать декламировать Байрона.

Нет, при взгляде на нее поэзия тускнела. Особенно при воспоминании о том проклятом поцелуе, который он украл у нее в лабиринте, все еще свежем в его памяти.

Именно поэтому ему никогда не следовало делать этого. Потому что, после того, как Ларкен ощутил ее округлости, исследовал – пусть и недолго – ее гибкое тело, он уже не мог рассматривать ее как болтливую девицу, с которой встретился в кабинете Холлиндрейка.

Мисс Лэнгли медленно приближалась, повернув голову сначала в одну сторону, потом – в другую, словно… искала кого-то. Но вполне очевидно, если судить по ее сдвинутым в замешательстве бровям, что она на самом деле не видела Темпла, а возможно, только подумала, что Ларкен с кем-то разговаривает.

– Да, доброго вам дня, сэр, – вежливо проговорила она. – Надо же, а сюда довольно долго идти. Что это вы делаете? – Девушка обогнула камень и подхватила Брута, бросив взгляд сначала на Ларкена, взгромоздившегося на камень, а затем вниз, на свою собачку, словно не понимая, из-за чего он устроил весь этот шум.

Впрочем, по всей вероятности, у мисс Лэнгли было больше одной пары сапог, что подтверждалось предметом, найденным Брутом в лабиринте.

– Я практиковался в чтении проповеди, – заявил Ларкен, слезая с импровизированной кафедры, вовремя вспомнив, что ему нужно сделать это с меньшим проворством, чем тогда, когда залезал туда.

– На какую тему? – спросила она, с озорным огоньком в глазах. – О расплате за грехи?

Грех. То, как это слово соскочило с ее языка, само по себе являлось грехом.

– Да, что ж… – начал запинаться Ларкен, и не потому, что пытался играть роль неуклюжего викария, а из-за того, что эта девица приводила его в замешательство. Он быстро бросил взгляд через плечо, туда, где скрывался Темпл, а затем проговорил, понизив голос: – Мисс Лэнгли, на эту тему, боюсь, что я должен перед вами извиниться.

– Это за что? – спросила она, двигаясь по траве словно нимфа, искусно пробираясь среди разбросанных камней.

– За прошлую ночь. За мое, гм, поведение. Я вел себя грубо.

– В самом деле? – сказала мисс Лэнгли, улыбнувшись ему. – Я считаю совсем по-другому. Потому что, если такое поведение вы называете грубым, то, осмелюсь поинтересоваться, на что это будет похоже, если вы решите стать порочным?

Порочный. Еще одно слово, от которого по его спине пробежала дрожь, словно она бросила ему перчатку и вызвала на поединок. Вызов, который Ларкен не мог принять, каким бы манящим он не был.

Чертова девица флиртует.

Ее пальцы играли с окружавшей голову Брута гривой, которая напоминала львиную.

– Что ж, полагаю, если вы собираетесь извиняться, то тогда и я должна сделать то же самое. Я могла бы оправдаться так, как это делала миссис Хатчинсон и обвинить бутылку бренди в том, что оказалась здорово поддавшей…

Поддавшей? Ларкен едва ли ожидал, что изо рта мисс из Мэйфера вылетит такое жаргонное словечко, не говоря о том, что она будет применять его к кому-то, с кем вполне очевидно была знакома. И довольно близко.

– Миссис Хатчинсон? – переспросил он.

– О да, наша экономка и кухарка, когда мы жили на Брук-стрит. – Она на мгновение замолчала, а затем понизила голос: – Она пила бессовестным образом, но, как говорила Фелисити, это не давало милой леди заметить, что мы не можем платить ей. К счастью, она свела дружбу с денщиком герцога, мистером Маджеттом, и в последнее время ведет довольно строгий образ жизни – хм, если не считать тот факт, что они, ох, как бы это сказать? – Она прижала пальцы к губам, а затем улыбнулась. – Живут вместе без привилегий брака. Миссис Хатчинсон утверждает, что не выйдет замуж еще раз, а мистер Маджетт ничего не имеет против – пока она держится подальше от бутылки. На самом деле, они вполне счастливы, хотя, без сомнения, Фелисити проследит за тем, чтобы вскоре они поженились. Дурной пример для остальных слуг и все такое.

Ларкен закашлялся, пока ее возмутительная речь все глубже и глубже проникала в его сознание. Определенно, он никогда не был в «Олмаке» и очень мало времени провел в золоченых гостиных Лондона, но не сомневался, что там можно услышать подобного рода разговоры, подобно пересудам о погоде или о приглашениях на следующий вечер. Похоже, что она пытается…

Он поднял голову и посмотрел на мисс Лэнгли, когда к нему пришло осознание. Что за чертова плутовка!

Она намеренно пытается завлечь его. Раздразнить. Заставить выйти из роли.

Точно так же, как он сделал это вчера ночью, когда поцеловал ее.

Игнорируй ее, Ларкен. Ты много лет занимался этим и сможешь легко перехитрить неопытную девицу.

Но она еще не закончила.

– Слушайте, как я болтаю, – проговорила девушка. – Так как я на самом деле не могу обвинить винный погреб Холлиндрейка в своем плохом поведении прошлой ночью, то тогда я свалю всю вину на то платье. Видели ли вы когда-нибудь подобное творение? – Она вздохнула. – Как бы я хотела, чтобы оно на самом деле было моим.

Эти слова привлекли его внимание.

– Оно не ваше?

Мисс Лэнгли покачала головой.

– Нет, вовсе нет. Видите ли, мой сундук пропал – это долгая история, и, в очередной раз, дело рук Фелисити, – и вместо него прислали другой. Платье принадлежит кому-то еще, и, должно быть, это очень интересная леди, раз она заказала себе такое элегантное платье. Не говоря уже о туфельках. Вы помните туфельки, не так ли?

Ларкен помнил, хотя и не хотел этого. Ее ножки, обутые в эти туфельки, а выше – щиколотки и стройные лодыжки…

– Да, что ж, – продолжала мисс Лэнгли, – как только я открыла сундук – что, кстати сказать, оказалось нелегким делом, замок был дьявольски сложным – и обнаружила это платье…

– Вы взломали чужой сундук? – выпалил он.

– Господи, нет! Я просто открыла замок отмычкой, но, как я говорила… – Девушка замолчала и посмотрела на него. – О, Боже, я шокировала вас. Почему я постоянно забываю, кем вы являетесь?

Ларкен ощутил тяжесть ее взгляда, проникающего за его воротничок, мимо дурно пахнущей помады, вплоть до того места, которое она дразня приоткрыла прошлой ночью.

– Вы открыли замок отмычкой? – сумел произнести Ларкен, возвращаясь к более безопасной теме перечисления ее преступлений. Взлом чужого имущества. Похищение одежды.

Искушение викария лодыжками и призывными взглядами.

– Да, но он оказался довольно хитроумным. Вероятно, французского производства. Французы – очень недоверчивые люди. Их замки сделаны так, что их всегда труднее открыть, чем английские. – Она опустила Брута на землю, и песик отправился обнюхивать камни и фауну. – Боюсь, что настоящим преступлением были те туфли. Они божественны, не так ли?

Губы мисс Лэнгли приоткрылись, затем она улыбнулась ему, и стало ясно, что она имела в виду не туфли, а поцелуй, которым они обменялись.

Ларкен сделал глубокий вдох. Затем еще один. Осторожнее, приятель. Помни, что ты викарий.

– Вы имеете в виду ту пару, в которых вы споткнулись?

– О, да, в них дьявольски неудобно ходить, но, как говорила няня Джамилла, «ради моды женщины должны переносить всевозможные испытания». А эти туфли выглядели так искушающе. Вас когда-нибудь искушала пара туфель, мистер Райдер?

Да, такое было. По правде говоря, прошлой ночью. Но Ларкен не собирался признаваться ей в этом. Он сделал еще один вдох и опустил взгляд на книгу, которую держал в руке, пытаясь вспомнить только что прочитанный скучный и высокопарный отрывок.