Черный жемчуг - Хэррод-Иглз Синтия. Страница 34

Синие глаза Кита вспыхнули, а губы зашевелились – он явно хотел заявить, что это проблемы Гайда, а не его самого. Он знал, в чьих руках находятся его земли, и хотел получить их обратно. Гайд устало взглянул на юношу, без труда читая его мысли. Что бы в этом случае он ни сделал, он непременно наживет себе врагов. Однозначного решения проблемы не существовало, но Гайд понимал, что никто не верит в это. Кит взял себя в руки и решил вновь привести свои доводы.

– Сэр, в моем случае... – заговорил он, но канцлер прервал его твердо и решительно, желая покончить как можно скорее с этим неприятным визитом.

– Не следует думать, что королю ничего не известно. Мы много раз обсуждали этот вопрос, прежде чем найти решение. Решение еще официально не объявлено, но я скажу вам, дабы вы больше не терзались в сомнениях, что мы пришли к соглашению, которое если является не идеальным, то, по крайней мере, менее болезненным для обеих сторон. Земли, которые были конфискованы правительством мятежников, будут возвращены их прежним владельцам; те же земли, которые были проданы либо с целью уплаты штрафов, либо чтобы обеспечить королевскую армию, либо по другим причинам, возвращены не будут. Продажа, совершенная в законном порядке, не может преследоваться по закону. Ваши земли были проданы, и, боюсь, я больше ничего не могу сделать для вас. А теперь позвольте пожелать всего хорошего.

Потерявший последнюю надежду Кит поклонился и вышел, но за дверью им сразу овладела ярость. Уотермилл, разрушенный шотландцами, а затем проданный для уплаты штрафов, наложенных правительством мятежников за то, что его отец погиб, защищая короля, не будет возвращен! Так-то новый король вознаграждает преданность своих людей! Кит шагал по коридору, а навстречу ему спешил Фрэнсис. Пожав друг другу руки, родственники отошли в сторону, чтобы поговорить.

– Что случилось? – встревожен но спросил Фрэнсис, видя нахмуренные брови Кита. – Что он сказал?

Кит объяснил:

– Все, что у меня осталось – это несколько домов в Йорке, да один пакгауз у королевской пристани. Верность королям и гроша ломаного не стоит!

Фрэнсис выглядел потрясенным.

– Не надо говорить так, – попросил он. – Кит, вспомни, что ты Морлэнд. Девиз «Верность»...

– Я-то помню, что я Морлэнд. Король забыл об этом.

– Но подумай, – торопливо заговорил Фрэнсис, желая утешить кузена, – конфискованные земли будут возвращены, так что Ральф получит обратно свои владения. Он не забыл об этом! Разве ты не понимаешь, как это важно для Ральфа?

– Какое мне до этого дело? – раздраженно воскликнул Кит. – Как я смогу жениться на Аннунсиате, если у меня нет состояния? Как я вообще смогу на ком-нибудь жениться?

– А что насчет шотландских владений? Что говорят о них?

– Гайд сказал, что это дело не в его ведении. Если они были просто захвачены, я должен поехать туда и потребовать вернуть их, а если теперешние владельцы откажутся, я должен начать с ними судебный процесс.

– Значит, тогда все в порядке, – ответил Фрэнсис.

Кит с досадой взглянул на него.

– Ты уверен? Неужели ты думаешь, эти пресвитериане с радостью вернут мне мои земли? А если начнется судебный процесс, он займет несколько лет, и в конце концов я могу оказаться ни с чем.

– Этого не может быть, твои права бесспорны. Но постой... – внезапно Фрэнсиса осенило, – думаю, мы сможем найти лучший выход. Знаешь, что армию должны распустить в сентябре? Тогда домой вернутся много людей, особенно из приграничных районов. Из Тодс-Нов в армию ушло немало мужчин, из Белл-Хил тоже. Почему бы нам не собрать отряд, не пойти туда и не отобрать землю силой? Я помогу тебе, да и Криспиан не откажется. Голдстримский полк распустят не раньше весны, и мне придется пока остаться здесь, но я помогу тебе организовать поход. Или, если хочешь, подожди до весны, и я пойду с тобой.

– В самом деле? Ты действительно хочешь пойти со мной?

Фрэнсис усмехнулся.

– Конечно. Я собрал боевой отряд, а повоевать мне так и не пришлось. Моя кровь слишком горяча, чтобы остыть сразу. Не отчаивайся, Кит, мы вернем твои земли, да еще и немного развлечемся!

В розарии замка Морлэндов аромат роз в горячем июльском воздухе был почти осязаемым. Мэри сидела в тени, вокруг нее было прохладно, так как ее защищала ограда из роз высотой около десяти футов. Розы окружали ее облаками сливочно-белых бутонов, в глубине нежно-розовых, с тонким ароматом и гудящими вокруг пчелами. Одна ветка свисала почти над плечом Мэри, и, не двигаясь с места, она могла заглянуть прямо в глубину огромного цветка. Пчела опустилась на нежные загнутые лепестки так близко от глаз Мэри, что она зачарованно не могла оторваться от нее. Мэри видела мохнатые лапки пчелы, перепачканные золотистой пыльцой – казалось, что насекомое одето в ярко-желтые панталоны. На теле пчелы чередовались золотистые, темно-медовые и черные полоски. «Если я протяну палец и потрогаю ее, – думала Мэри, – это будет, как прикосновение к меховому шарику, к шерсти кота, свернувшегося клубком».

Чувство одиночества внезапно нахлынуло на нее, поднимаясь таким стремительным потоком, что, даже закрыв глаза, Мэри не могла сдержать слезы. Она вспомнила один день из своего детства: ей тогда было девять лет, она убежала из дома на торфяники Эмблхоупа. Их дом, квадратное серое каменное строение, подобное маленькой крепости, стоял прямо на торфянике, так что казалось, что коричневые и пурпурные волны болотной растительности накатываются на его стены. Когда дул ветер, листья высоких папоротников встревоженно шелестели, а гудение стволов темных елей напоминало шум прибоя. Однажды Мэри рассказала об этом отцу, а тот засмеялся, ответив: «Ты же никогда не видела моря, дорогая». Она не могла объяснить отцу, что этот звук знала с самого рождения.

Но в тот день не было ветра, стояла удушающая жара, земля пеклась под огромным подсолнухом солнца в таком голубом небе, что если долго смотреть на него, оно становилось черным. Мэри шла по овечьей тропе, тучи маленьких черных мошек подымались с папоротников, когда она проходила мимо. Босые ноги девочки ощущали теплую каменистую землю. По зарослям папоротников разбрелись овцы, как маленькие упавшие на землю облака; они поднимали вслед девочке удивленные черные морды с желтыми, как новые монеты, глазами, и поспешно отходили в сторону, подергивая смешными хвостиками.

За папоротниками начинался холм, сложенный серой каменистой породой, поблескивающей тонкими прожилками слюды, а вокруг плескалось море розовато-лилового вереска. Здесь Мэри легла на живот, обозревая свое царство. Желтые ветви ракитника сияли на солнце, как неопалимая купина Моисея, а вдалеке виднелось серое пятно дома со струйкой дыма, поднимающейся прямо в безветренное небо. В вереске хлопотали пчелы; девочка положила подбородок на обнаженные руки и принялась наблюдать за ними. Мэри, сидящая в розарии, чувствовала тот же прилив тоски в сердце, который ощутила девочкой много лет назад. Она закрыла глаза, и жужжание пчел унесло ее на годы назад в тот день; она ясно вспоминала горячий, нежный запах своей опаленной солнцем кожи, запах земли и маленьких деловитых пчел, вьющихся в зарослях вереска. Подняв голову, девочка заметила, что по тропе галопом несется лошадь – ее отец возвращался домой.

Вскочив, Мэри побежала назад по тропе, подпрыгивая от радости, ибо она нежно любила своего отца, и его редкие приезды домой бывали настоящими праздниками. Даже тогда у нее уже появилось предчувствие, что надо наслаждаться таким счастьем, пока не стало слишком поздно. Она вошла в дом, зовя отца. В доме было прохладно, и босые ступни девочки сразу озябли, а перепачканные ноги покрылись гусиной кожей. Отец ждал в гостиной и повернулся, как только она вошла, протягивая руки и повторяя ее имя. Мэри бросилась к нему и всем своим маленьким хрупким телом почувствовала исходящую от отца скорбь. Отец говорил с ней по-прежнему ласково и терпеливо, но, отстранившись, Мэри увидела, как на его лице смешались печаль, отчаяние и безнадежность.