Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля. Страница 11
— Нормально, говоришь? А куни он тебе хоть раз делал?
— Корнеева!
— Что? Не знаешь что это такое? Кунилингус… Это когда…
— Корнеева! — перебила ее Соня и нервно поднялась с дивана. — Я знаю, что это такое, на выставке твоей просветилась.
— Вот, — подняла Нелли указательный палец вверх, — поэтому я и не знаю, что сказать тебе насчёт Моронского… С одной стороны хоть потрахаешься нормально, а с другой… есть риск втюриться и тогда все, считай — конец. До конца жизни осколков не соберёшь.
— Слушай, иди ты со своим Моронским! — Соня решительно шагнула к выходу из стекляшки.
— Ага, я б пошла, наверное, только больно нужна я ему со своими метр пятьюдесятью и минуспервым размером сисек.
— Ну, Нееель. — Соня снова присела рядом с подругой и обняла ее за плечи. — У тебя нормальный рост и размер вовсе не минуспервый. Пошли лучше танцевать, музыка здесь круть, конечно!
— Ладно, зато я могу есть все, что хочу и не толстеть, это моя суперспособность. — Нелька сунула в рот ролл и прожужжала: Иди одна, я догоню. Я с тобой рядом идти стесняюсь.
— Это ещё почему?
Соня встала и уже выходя из стекляшки услышала:
- Знаешь, как нас с тобой называли в институте?
Она покачала головой.
— Штепсель и Тарапунька!
***
В кабинете офиса Макса на рабочем столе лежала тонкая чёрная папка. Досье на овечку. Лежало досье уже неделю и было пролистано Моронским раз двадцать. Звали овечку Орловой Софьей Павловной — 24 года, не замужем, детей нет. Восемь лет студии современного танца — а это уже интересно! Закончила архитектурный. В данный момент фрилансит, занимаясь разработкой проектов дизайна интерьеров. Живет с мамой. Проблем с законом и здоровьем не имела. Медкарта, как у космонавта. В порочащих связях замечена не была. Ну, не считая отношений с Львом Арнольдовичем Голубкиным.
«Он ещё и Арнольдович, сука!»
— Да, девочка, что ж ты так поторопилась…
Моронский не связывался с девственницами принципиально. Предпочитал готовых на эксперименты, опытных женщин. Некоторым из них даже удавалось удивлять искушённого Макса элементами техники и изобретательностью в постеле.
Но странное дело! Думая об этой Софье Орловой, как о новой своей игрушке, Макс жалел, что первым уже не будет. И это было новое для Моронского чувство. Нет. В том, что он возьмет ее и довольно скоро, сомнений не было. Но, сама мысль, что кто-то трогал его девочку неприятно скребла по самолюбию, как пенопластом по стеклу.
Однако, вспыхивала, дрожала, трепетала она перед ним, как самая настоящая целка. Как будто не горела она никогда раньше от желания. Как будто только Макс будил в ней женщину. И весьма страстную.
Моронскому, нравилось наблюдать, как она теряется в его присутствии. Ещё там, в галерее, он, признаться, не ожидал такой бурной реакции, а потом его самого как разрядом прошило.
А ведь ставил сначала на то, что слово за слово и прямо из галереи они поедут к нему в клуб или в отель, сделают, как на той картинке. Но она неожиданно зарделась, испугалась, вырвалась и убежала. Приятный сюрприз получился. Потому что Макс, откровенно говоря, не любил лёгких добыч. Его только один момент разозлил: приватными визитками его раньше никто не разбрасывался.
В общем, девочка зажгла. Скромная овечка. Нет, ему и раньше попадались ломаки. Но все они строили из себя этаких недотрог с одной целью — набить себе цену. Он и про Софью так же подумал. Смутило только, что она не выглядела, как обычная охотница, прикинувшаяся добычей. Обычно у них наживки на виду: поддутые губы, скулы, грудь от лучших хирургов… Ну, ладно, допустим, ей и не надо, ей природа щедро отсыпала. Но он был уверен, что и в Сонином случае это кокетливая тактика такая — фыркать, нос задирать, убегать. Попробуй, догони.
Пока в ресторане не увидел ее полные слез глаза. Она плакала из-за своего Арнольдыча. Не потому, что он, Моронский, по отношению к самой Соне вёл себя, как скотина, а потому что жалела своего хлюпика. Ей за него было обидно, а не за себя! А когда за нетронутый ужин расплачивалась, на Моронского взглянула с такой искренней ненавистью, что сомнений не осталось — она другая. Редкая птица. И поэтому она обязана быть ЕГО! На ночь. На день. На неделю. Ну, может, на две.
Но сейчас она ненавидела Моронского, а ее ярый отпор только раззадорил. Так раззадорил, что пришлось установить наружку за Орловой. Только она толком ничего не дала. Девчонка из дома почти не выходила.
В офисе поздним субботним вечером, кроме Макса, находилась охрана, водители и сотрудник службы безопасности Моронского, который только что вошёл в кабинет.
— Максим Андреевич, — начал Николай, невзрачный, невысокий, но крепкий мужчина, — по объекту доклад разрешите?
— Разрешаю, Николай, и давай без этих ваших номенклатурностей.
Николай откашлялся.
— В общем, сработали билетики. Объект полчаса назад в «Стекло» прибыл.
«Объект. Прибыл». Как бы по-дурацки это не звучало, а суть одна — девочка попалась.
Автомобиль притормозил у служебного входа в клуб. За стенами здания глухо бумкала музыка. Моронский подошёл к массивной двери, воспользовался картой. Зашёл внутрь. Музыка стала значительно громче.
Макс поднялся несколько пролетов по металлической лестнице. Затем попетлял бесконечными узкими коридорами, вдоль технических и подсобных помещений, распугивая темноту здания датчиками движения. Наконец, снова пикнув картой, толкнул ещё одну тяжёлую дверь и оказался прямиком на втором этаже клуба «Стекло». Он бывал здесь редко, предпочитая «Порок». Но сегодня у него здесь было рандеву…
С балкончиков вип-лож хорошо просматривался весь первый этаж заведения. Там внизу, под невообразимую, завораживающую музыку, в свете прожекторов, колыхалось поле человеческого ковыля.
Найти в толпе Соню было нереально. И все-таки он ее нашёл. Смотрел на неё. Как она танцует. Пожирал глазами каждое ее движение и ненавидел эту музыку, за то, что сейчас девушка полностью отдавалась ей, а не ему.
***
Я здесь, что бы плавить стекла
Я здесь — сушите волокна
Я подвисаю, будто меч домоклов
Я здесь, что бы ты мокла
Я здесь, что бы дымок был
Я не даю тебе гореть, а мог бы
Твои фиолетовые лямки под футболкой давили недолго
О Боже мой, как нескромно
Ведь мы с тобою даже незнакомы
А я дарю тебе золототонны…
Я дарю тебе золототонны…
Среди домов бетонных
Среди корридоров и комнат
Я дарю тебе золототонны…
Я дарю тебе, дарю тебе, золототонны…
Я здесь… Я здесь, что бы ты мокла…
Я здесь… Я здесь — сушите волокна…
ZOLOTO «Золотонны»
Соня вышла из кабинки нетипично пустого для ночного клуба туалета, подошла к раковине, открыла кран и стала мыть руки. Услышала, как слева от неё скрипнула входная дверь. Кто-то вошёл, плотно закрыл за собой дверь и щёлкнул замком дверной ручки уборной.
— Я тут вспомнил, что не представился до сих пор! А это невежливо после всего, что между нами было! — Знакомый голос отразился от холодных мраморных стен и сердце Сони подскочило к горлу. — Меня Максимом зовут. Ты можешь называть Максом.
— Это женский туалет! — проигнорировала Соня последние фразы.
— Это мой клуб! — он медленно, даже как-то развязано двинулся к ней. Походкой хищника, загнавшего добычу в угол. На губах усмешка, а глаза жесткие.
— А, да. Это меняет дело… — начала отступать назад Соня. Пульс отбивал чечетку, руки похолодели, тело бросило в жар.
Зачем? Какой черт дёрнул ее послушать Нельку и дать притащить себя в западню!?
Отступать стало некуда. Спиной она ощутила холод мрамора. Сердце пошло уже галопом. Соня ещё сильнее вжалась в стену, когда он приблизился вплотную и упёр ладони в стену по сторонам от неё. Захотелось сжаться до атома.
«Мама дорогая!» — Соня зажмурилась прежде, чем сообразила, что выглядит это, мягко говоря, глупо.
— И как же тебя твой зверюга прямо ко мне в логово отпустил? — хрипло проговорил Моронский, чуть наклонив голову набок. — Или он не в курсе?