Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля. Страница 16

— И что ты сейчас читаешь?

— «Заводной апельсин» Берджесса… — произнёс он тихо, наклонившись к Сониному уху. — О литературе поговорим, или дальше пойдём? — прошептал он и Соня почувствовала как по телу в очередной раз пронёсся разряд, грудь потяжелела, а соски затвердели. — У меня, знаешь ли, спальня сейчас ассоциируется только с двумя вещами. Но спать ещё рано, а трахнуть ты себя не даёшь…

Соню затрясло с новой силой. Ну почему, почему именно она попала в поле зрения этого беспринципного типа? Почему это все происходит именно с ней? Зачем именно ее он пытается утянуть в пропасть, ведь полно же тех, кто прыгнет туда, не задумываясь о последствиях…

— Дальше пойдём! — Соне стоило неимоверных усилий отступить и в очередной раз разорвать контакт.

— Ну, как хочешь. Пойдём, тогда коня тебе своего покажу! — Моронский взял девушку за руку и потянул к выходу.

***

— У тебя есть конь? — удивилась Соня и воображение тотчас нарисовало Моронского верхом на каком-нибудь гнедом скакуне. Что-то как-то совсем не в его стиле…

— Не просто конь, а ракета!

Они спустились на первый этаж, прошли через холл, свернули в проход между лестницей и зоной столовой, миновали кухню и оказались в гараже.

Там, за припаркованным Гелендвагеном, стояло что-то по очертаниям похожее на зачехленный мотоцикл. Моронский подошёл и откинул плотный чёрный брезент, обнажая металлическую тушу «коня».

— Знакомься, это Триумф Рокет-3. Ты можешь звать его просто «Триумфом». Когда он сытый, он урчит. Сейчас он, как раз, сытый.

Соня смотрела на коня-ракету и не могла избавиться от ощущения, что где-то уже встречалась с этим «Триумфом». Ну, конечно! Это же сам Моронский, только с мотором и отлитый в металле. И тоже весь чёрный.

— Трехцилиндровый, рядный, жидкостного охлаждения, 12 клапанов, — нахваливал близнеца Моронский. — Хищник, но если найти подход, становится ручным. До сотни разгоняешься за 2,5–3 секунды, легко, просто кликаешь передачами и выкручиваешь гашетку.

Соня хлопала глазами, разглядывая байк и ни слова не понимала. Она ничего не смыслила в мужских игрушках, которыми они все время хвастаются, поэтому эти технические характеристики ей — что филькина грамота.

Тем временем, Макс подошёл к небольшому шкафчику и вынул оттуда две чёрные, тяжелые кожаные куртки с уплотнёнными вставками на рукавах в области плеч и локтей. Одну он протянул Соне.

— Зачем? — недоуменно спросила она.

— Надевай, прокатимся.

— Я… я не… нет! — Соня опешила.

— Вообще-то я не спрашивал. Надевай.

— Послушай, — начала Соня, — достаточно того, что ты привёз меня сюда против моей воли! Но я не сяду на ЭТО ни за что, слышишь?!

Моронский молча отложил свою куртку на сидение мотоцикла и подошёл к Соне. Так же молча, не давая ей дернуться, надел на неё куртку, и застегнул молнию до самого подбородка.

— Не бойся, тебе понравится, — спокойно сказал он, игнорируя нервное сопение Сони. — Ещё вот ботинки нужно надеть, а то в кроссовках щиколотки о выхлопную можно обжечь.

Он сел перед Соней на корточки, стянул с ее ног по очереди левый и правый кроссовки, ловко надел и зашнуровал высокие кожаные ботинки, которые Соне были велики размера на три. Затем облачился сам, выкатил железного коня из гаража во двор и завёл, от чего в первую секунду-две у Сони заложило уши.

— Н… нет, п-пожалуйста, — взмолилась Соня, боясь что вот-вот расплачется. Даже попятилась назад в жутко неудобных ботинках, но Моронский водрузил Соне на голову шлем, затянул под подбородком, взял за руку и потащил к мотоциклу. Усадил на пассажирское сидение (если можно было так назвать маленькое место позади водителя), сел сам и надел свой шлем.

— Обними! — услышала Соня приглушённый шлемом приказ.

Девушка мешкала.

— Обними, говорю, упрямая!

— Какая же ты сволочь, Моронский! — громко крикнула Соня и нехотя слегка обхватила полы куртки по бокам Макса.

Двигатель заревел. Моронский аккуратно вырулил со двора и выехал на подъездную дорогу. У Сони тряслись поджилки. Она на автомобиле-то скорости боялась, а тут сидишь ничем вокруг не защищённый. А если сдует? Ей уже казалось, что они едут слишком быстро. Но скорость, как будто, только нарастала. В какой-то момент она почувствовала, что если сейчас не обхватит Макса со всей силы, то просто улетит назад.

И она обхватила. Что есть силы вцепилась в него обеими руками, и не в силах посмотреть, что происходит вокруг, зажмурила глаза. Сразу же почувствовала, как Моронский погладил одной ладонью сцепленные в замок вокруг его талии Сонины руки.

«Гад, — подумала Соня, — держись за руль обеими руками!»

«Пожалуйста!»

Рука его вернулась на руль и Соне показалось, что мир вокруг размазывается. Она уже ничего не слышала и не видела, кроме свиста ветра и нарастания низкого, утробного рыка из глушителей.

А когда мотоцикл вдруг стал входить в поворот и ей показалось, что они сейчас просто лягут на дорожное полотно, Соня завизжала. Как визжат на Американских Горках. В голос.

Глава 10

Едва стих рокот мотора, игнорируя все риски свернуть или сломать себе что-нибудь, Соня соскочила с мотоцикла. Зацепилась ботинком за какую-то железяку, все-таки, но, слава Богу, устояла. Передоз адреналином не способствовал ровному течению мыслей, а злость доминировала над всеми остальными эмоциями. И скрывать она это не собиралась.

— Ненавижу тебя, Моронский! Слышишь? — Соня резко стянула с себя шлем и сдула с лица выбившиеся пряди.

— Ш-ш-ш, тихо, тихо, — Макс тоже снял шлем и поднял руки щитом. — Я бы на твоём месте не разбрасывался признаниями. Ты в курсе, что Фенилэтиламин — вещество, вызывающее чувство влюбленности, входит в химическое соединение, которое мы привыкли называть ненавистью?

Он сделал пару шагов вперёд, расстёгивая куртку.

— Не подходи ко мне! — предупредила Соня. — Куда ты вообще меня привёз?

— На речку, не видишь? Красиво. Природа. Ты и природу не любишь так же сильно, как и меня?

— Не произноси этого слова, Моронский, — прошипела девушка. — Что ты можешь знать о любви, у тебя один секс на уме!

Макс взъерошил примятые шлемом волосы.

— Не знаю, — пожал он плечами. — Я люблю рибай, но у меня никогда не возникало желания его трахнуть.

О, это невыносимо! Просто невозможно! Соня закатила глаза и подняла голову к небу. Как с ним разговаривать? Как ему обьяснить? Что нужно сделать, чтобы он прислушался? Стать такой же циничной тварью, как он?

— Ты, вообще, любил когда-нибудь? — без особой надежды на вразумительный ответ, наконец, спросила она.

— Ну, в третьем классе мне очень нравилась одна девочка. Я ей признался в чувствах, а она подняла меня перед всем классом на смех. — Макс снял куртку и Соня невольно засмотрелась, как перекатываются под смуглой кожей твёрдые мышцы, увитые стеблями вен.

— И ты теперь отыгрываешься на всех женщинах? — она прищурилась, принудив себя отвести взгляд от его мощной груди.

— Пфф, зачем? — фыркнул Моронский, усаживаясь на брошенную на траву куртку и закуривая. — Я трахнул ее у себя в клубе, когда ее старый толстый муж сидел в соседнем зале, попивал мой коньяк и курил сигару, которой я его угостил. Гештальт давно закрыт, — глухо проговорил он, выдыхая сигаретный дым.

Соня шумно втянула воздух и покачала головой.

— Тебе когда нибудь говорили, что ты самый циничный тип на свете?

— Постоянно слышу! — совершенно невозмутимо ответил Моронский, — А я просто умею ждать.

Соня отвернулась от него, опустила голову и стала изучать шнурки на казенных ботинках.

Невыносимо было смотреть на него и слушать. Больно. И она не совсем понимала, почему именно больно. Почему эти его бестактные, порой даже хамские фразы так ранят ее? Он ей никто. Она его не звала в свою тихую размеренную жизнь. Соня вообще не должна была испытывать абсолютно никаких эмоций, кроме неприязни.

Но чувствовала. К сожалению.