Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля. Страница 29
— Это был не минет! — шёпотом возразила Соня и густо покраснела. — Меня просто поимели в рот!
Корнеева расхохоталась так, что венок сполз с головы набекрень. Она сняла его и надевая на Сонину голову, прошептала ей прямо в ухо:
— Орлова, я те страшную тайну открою, это и есть минет!
Соня тоже тихонько захихикала. Хотя любое воспоминание о вечере прошлой пятницы вызывало в ней совсем другие эмоции.
Когда она шла в клуб, она, может и не до конца, но отдавала себе отчёт в том, зачем она туда идёт. И она, можно сказать, была готова. Но все равно даже предположить не могла, что все будет именно так!
Для себя она выбрала стратегию защиты собственной психики: не подписываться с Моронским ни на что такое, что может понравиться самой Соне! Она была уверена, что минет в принципе не может нравиться женщинам. А значит, ни с чем приятным Моронский ассоциироваться у неё не станет. Неприязнь и разочарование должны были стать сдерживающими от падения в пропасть факторами.
И сам он должен был понять, что с Соней в этом плане ловить нечего и отвалить.
На это и был основной расчёт!
Кто ж знал, что она ошибалась. И по поводу минета.
И по поводу всего остального…
Теперь Соня, наконец, осознала — она имеет дело со взрослым, опытным и очень властным мужчиной. Который привык играть только по своим собственным правилам, порой, не поддающимся здравому смыслу. Одному дьяволу известно, что у Моронского на уме. Понять, просчитать, предугадать его не под силу ни одному человеку. Даже этим Сониным неумелым отсосом он воспользовался по собственному усмотрению. Взял всё в свои руки. Сделал по-своему. Использовал ее же «оружие» против неё самой.
И Соня не могла не признать, что именно это в нем больше всего и привлекает. Она боялась его такого, каким он был в «Пороке». Но именно такого ЕГО она хотела больше всего.
А ещё… именно там в «Пороке», стоя перед ним на коленях, она впервые почувствовала себя по-настоящему красивой и желанной женщиной.
Глава 16
Heart like a stone
Sinking into the sea
I’m drowning for you
Are you bleeding for me
It cuts to the bone
Sinking deeper in me
I’m dying for you
Are you bleeding for me, ooh?
Cause all my thoughts turn red
I can’t get ya outta my head head head
Now all my thoughts turn blue
With every glimpse of you
Of you
Holding my breath
I just want you to see
I’m falling for you
Are you reaching for me
I’d call you my home
My stars and my sea
But Im drowning for you
Are you bleeding for me
Cause all my thoughts turn red
I can’t get ya outta my head head head
Now all my thoughts turn blue
With every glimpse of you
Lucy Daydream “Red”
Наверное, на свете не существовало ни одного человека, который мог бы внятно объяснить Моронскому, зачем он встал в пять утра после того, как рухнул на кровать, не раздеваясь, около двух ночи? Зачем он убил восемь часов на дорогу, на которой, по ходу, прикончил ещё и подвеску?
Чтобы приехать в какую-то дыру, которую даже гугл-мапс подписывает как «какая-то дыра»? Потом ещё сорок минут кружить по этой жопе, пугая бабок с бидонами вопросами про каких-то Корнеевых? Вот зачем ему все это?
А потом увидел её впереди с авоськой и все вопросы отвалились. Идёт — выписывает своими булками. Попка, как у латиночки. Когда только такой орех отрастить успела? Ногами длинными, загорелыми сверкает. А ветер треплет подол ее белого в дурацкий горошек платья. Прямо, как она ему треплет нервы…
Волосы в косу заплела! Охуеть, кайф какой! Завалить бы ее в какой-нибудь стог, в одно движение разодрать на ней это платье и отыметь жестко. Растянуть на члене и в длину, и в ширину, чтобы выгибалась навстречу и орала, как дикая.
Идёт, ничего вокруг не видит и не слышит, задумчивая. Наушники в ушах или настолько глубоко погружена в свои мысли?
И часто она тут так ходит, алкашам местным настроение поднимает? Им, значит, на Соню смотреть разрешается, а Моронскому — нет?
Она повернула в переулок. Макс тихо вышел из машины и пошёл за ней пешком. Крался, как тигр за беспечной козой. А она дошла до калитки и только тогда обернулась. Глаза, как донышки двух стаканов с виски. Ротик свой сложила в немое «О», совсем некстати, напомнив Максу о том, как хорошо ему было в нем… Вздрогнула. Подорвалась и бежать. Вот, дура наивная!
Макс поймал ее возле крыльца, по пути наступив на что-то маленькое серенькое — мышь, что ли?
«А, это и есть наша подруга?» — понял он, заметив рядом невысокую девчонку в шортах и серой футболке.
Повёл Соню к выходу со двора, а она ещё дергается, вырваться пытается. Троечками своими под тонким платьем колышет, сосками острыми через ткань в Макса тычет. Дышит, будто стометровку бегала. Волосы на посмуглевший лоб налипли, щеки красные, губы влажные, глазищи горят. «Сука, уже сидела бы сейчас сверху, сжимала бы своей сладкой киской…»
***
Она до последней ступеньки крыльца надеялась, что это рассудок у неё помутился, а не сам Моронский приехал в такую глухомань. Потому, что это был тот редкий случай, когда Соня предпочла бы собственное безумие, нежели больного на всю голову перверта, наступающего на пятки.
— Корнеева, сделай что-нибудь! Я не хочу… — Соня тормозила по дорожке подошвами шлёпок, выскальзывая из них. Думала, что подруга догадается схватить Соню за руку и начнёт тянуть ее в обратную сторону. Так, глядишь, вдвоём его и одолели бы… а там, может и бабушка бы подоспела с вилами.
Но нет. Нелли стояла, как истукан, втянув шею в плечи и задрав голову, и, как заворожённая, смотрела на Моронского.
— Извини, Соня, он слишком красивый. Я не могу… — наконец, пролепетала она.
Идиотка!
Моронский ещё раз дернул Соню на себя и она сдалась, перестала упираться.
Мгновенно, почувствовав, что сопротивления ему больше не оказывают, Макс ослабил хватку.
— Я не хочу с тобой никуда ехать! — сообщила на всякий случай она Моронскому, вдруг, он ещё не понял…
— Сядь в машину. Поговорить надо! — он совсем отпустил ее, больше не тянул никуда, а встал перед ней, скрестив руки на груди и ждал. Взглядом впился в ее декольте.
— Поговорить можно и здесь, — робко заметила Соня, пытаясь стянуть на груди края выреза платья.
— Не заставляй меня усаживать тебя в машину силой. Сядь по-хорошему сама!
Соня выглянула за калитку. Моронский приехал сам, без водителя, но с кортежем из двух машин: Лексуса и ещё какой-то чёрной поменьше. В каждой по амбалу за рулём. Зачем? Бабушку Нелькину впечатлить?
— Поговорим. Просто поговорим. — твёрдо сказал Макс, открывая перед Соней дверь с пассажирской стороны.
Она неуверенно подошла к Гелендвагену.
А, извините, к Брабусу!
Потоптавшись ещё пару секунд, все-таки, шагнула на подножку, забираясь внутрь. Услышала, как Моронский тихо выругался, закрывая за ней дверь.
Соня вдохнула аромат салона и у неё пошла кругом голова. Кожа, мята, табак и его парфюм с нотками перца. Сердце опять понеслось галопом. Ну почему, почему даже его запах ее парализует? Не говоря уже о взгляде, которым он ее смерил, едва сев за руль. Потом втопил кнопку зажигания и ударил по газам, выбив из-под колёс облака деревенской дорожной пыли.
За окном пронеслись мимо крыши домов, затем хоз. постройки, а потом и указатель с перечёркнутым «д. Калачи». Моронский, не сбавляя скорости, свернул куда-то на проселочную дорогу, рассекая пыль колёсами, повёл машину вдоль поля. Наконец, остановился в тени лесополосы и заглушил двигатель. Он не смотрел на Соню. Он смотрел перед собой куда-то, крепко вцепившись в руль и на скулах его ходили желваки. Потом повернул голову на Соню. Долго и тяжело облапывал взглядом ее голые ноги, отчего она машинально попыталась расправить и натянуть пониже подол платья.
— Ты почему сбежала? — раздалось слева, как гром.