Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля. Страница 30
Соня сильно укусила себя за нижнюю губу. Почему она сбежала? Объяснить это все равно, что пережить ту пятницу заново.
— Перестань грызть губы и отвечай! — жестко приказал Моронский и Соню зазнобило. — Я жду, Орлова! Правду!
— Правду? — переспросила нервно и тяжело сглотнула. — Стыдно… мне стыдно стало… чуть не сгорела, Моронский. Со стыда…
Последние слова обиженно выплюнула, едва сдерживая подступающие слёзы.
Повисла тяжёлая пауза. Левый висок горел под его пристальным взглядом, сдуревшее сердце отчаянно долбилось в рёбра.
— Сядь на заднее сидение — хрипло проговорил он.
— Ты сказал, что хочешь только поговорить… — Соня опять мучительно сглотнула.
Макс протянул руку, обхватил Сонин подбородок и заставил ее повернуть голову.
— Я буду говорить, ты будешь слушать! — вкрадчиво проговорил он тоном, от которого позвоночник сковало льдом.
Соня не могла заставить себя пошевелиться.
— Блять! — Моронский с силой ударил кулаками по рулю и Соня вздрогнула и снова вся сжалась, — Почему я должен все делать сам?!
Вышел из машины, подошёл к Сониной двери, открыл, сграбастал ее и стянул вниз, словно тряпочную. Затем открыл дверь сзади, и буквально втолкнул девушку в салон, смачно шлёпнув ее по заднице. Следом запрыгнул сам.
Соня в страхе вжалась в сидение, отодвинувшись от мужчины на максимально возможное расстояние. Ягодицу жгло. А трусы уже выжимать можно было.
«Боже, нет, пусть это не то, о чем она думает! Он же не сделает ЭТО прямо здесь. В машине. А как же слово, которое он давал? Она же должна отдаться сама?!»
В панике она наблюдала, как Моронский стягивает с себя белую футболку. Одержимый и жутко раздражённый!
Соня не могла отвести взгляда от мощной, поросшей чёрными волосками груди с бусинками смуглых сосков, от капелек пота, проступивших на коже. От сильных рук, перетянутых жгутами вен. От татуировок. От каменного пресса. От чёрной дорожки, убегающей куда-то за пояс его брюк.
Бооожеее!
— Орлова. — прорычал он сквозь сжатые зубы. — Я сейчас пиздец какой злой! Я не шучу! Поэтому, ты слушаешь молча. Я говорю! Одно твоё неосторожное движение и ты попала!
Он опустил свои лапы ей на бёдра, впился стальными пальцами, подтянул ее зад к себе ближе, отчего кожа сидения жалобно скрипнула под Соней. Развёл своими коленями ее бёдра. Платье Сонино задралось наверх, открывая Моронскому узкую белую полоску тонкого кружева стрингов.
— Я не люблю быть в долгу! — сказал он и накрыл ее рот своим.
Рука его поползла вниз, добралась до Сониной промежности, пальцы проворно подцепили край ее трусов и потянули вниз.
Соня протестующе дёрнулась. Но сделать больше ничего не смогла — он сжал в кулаке свободной руки ее волосы на затылке, лишая возможности сопротивляться.
— Стыдно?! — рыкнул он ей в нижнюю губу и больно куснул.
Макс опять потянул вниз кружево. Затем резко выдернул из-под Сониной головы вторую кисть, крепко ухватился уже обеими руками за края ее трусов и рванул в стороны. Соня тихо всхлипнула.
— А сейчас? Стыдно?
Она заскулила и спрятала пылающее лицо в ладошках. Господи! Конечно стыдно! Он же видит ее ТАМ всю раскрытую, мокрую…
— Я запрещаю тебе стесняться меня! Слышишь? Не смей!
Соню скрутило первобытным ужасом, поскольку хватило и примитивных настроек разума, чтобы с предельной четкостью понять намерения этого извращенца! Она в защитном рефлексе попыталась стиснуть колени, а получилось, что обхватила его бедра, только ещё больше распаляя в нем зверя.
Моронский уже, казалось, не соображал, что делает и говорит.
— Ты думаешь, мне подачки твои нужны? — Макс оскалился где-то возле ее щеки. — Отсосала и свалила?
«Мамочка! Он смотрит прямо ТУДА!»
— Одолжение мне сделала? Или расплатилась? — продолжал рычать Моронский отточенными движениями стягивая то, что осталось от Сониных трусов вниз. — Я со шлюхами так долго не вожусь, Соня! Не разочаровывай меня!
Моронский большим пальцем нащупал Сонин клитор, медленно провёл вверх и вниз, размазывая обильно проступившую влагу по складкам. Соня крупно задрожала и выгнулась.
— Красивая… — вдруг, проговорил он совсем другим тоном, страстным, хриплым, — какая же красивая!
Он подхватил Соню за ягодицы, приподнял ее бёдра вверх и, прежде чем она успела осознать, что комплимент предназначался определенной ее части тела, присосался ртом к ее промежности. Горячий язык его то довольно грубо, то едва касаясь, двигался и вращался, заставляя Соню биться в исступлении. Пальцами он раздвигал ее губы, чтобы проникнуть языком глубже, потом натягивал плоть вверх, бесцеремонно вбирал пульсирующий клитор в рот, слегка посасывая и отпуская. Гладил его и пощипывал. Повторяя все снова и снова. Нырял, то и дело, языком в Соню, чертил им какие-то знаки, проходился им снизу вверх и справа налево, заставляя ее скулить и хрипеть. Но каждый раз, видя что Соню начинает скручивать судорогой, что она поджимает пальцы на ногах, резко отстранялся и легко дул ей в промежность. Давал ей немного прийти в себя и начинал свою пытку снова, с самого начала.
«Нет, это невозможно! Это нужно остановить!»
Но, когда в очередной раз он подул и отстранился, Соня не выдержала и непроизвольно ухватила его за плечи, удерживая. Поздно сообразив, что тянет его обратно, на себя…
«Боже, нет!»
«Боже, да!»
— Потерпи, сладкая, сейчас уже станет хорошо! — прохрипел он.
Моронский надавил ладонью Соне на лобок, сильно натянул вверх плоть и начал медленно и ритмично проводить языком снизу вверх, от входа во влагалище и до клитора, с каждым движением ускоряя темп.
Соне показалось, что внутри неё что-то взорвалось. Что спираль желания, которая сжималась и скручивалась все это время, вдруг, распрямилась, выстрелила, освободила поток энергии, который заполнил каждую клеточку Сониного организма. Тело вытянулось в тугую струну, будто его молнией прошило. А затем Соня упала откуда-то из стратосферы, почти осязая свой крик.
В уши отдало ударной волной. И Соня перестала слышать. Все звуки слились в один белый шум. Ошарашенная она не понимала, что с ней только что произошло. Что это было? Где она? Кто она?
Не в силах заставить себя открыть глаза, пожираемая совестью, она почувствовала дыхание на своей щеке. А потом губы на своих губах. Мягкие. Они больше ничего не требовали. Просто целовали, пощипывали Сонины губы. Пока она окончательно не пришла в себя.
— Это было очень… ярко, Соня. — сказал тихо Моронский, поднимаясь над ней. — Извини за трусы. Прям нашло чё-то…
Она медленно, словно отходя от наркоза, оторвала голову от сидения и села, поправляя подол платья. В ушах все ещё шумело. На щиколотке болталась белая тряпочка, бывшая ещё недавно вполне приличными кружевными трусиками. Соня молча скомкала ее в кулаке. Она чувствовала взгляд Моронского на себе, но не могла заставить себя посмотреть на него в ответ.
Что делать? Что говорить? Вообще, в таких ситуациях надо ли что-то говорить? А как теперь себя с ним вести?
Макс потянулся за футболкой и Соня заметила на его плечах пару свежих царапин. Неужели, это она сделала?
По дороге обратно ни Макс, ни тем более Соня не проронили ни звука. Он, правда, постоянно бросал на неё тяжелый взгляд из-под нахмуренных бровей. А она изучала татуировки на его правой кисти. Это были не просто рисунки. Это были какие-то цифры, фразы на латыни, знаки, отметки, которые для Моронского, судя по всему, имели важное значение. И она захотела знать — какое.
«Нет, только не влюбляйся, ни за что не влюбляйся в него!» — молила себя Соня.
«Поздно…» — хихикнул тоненько первый внутренний голос. «Абсолютно…» — строго подтвердил второй.
Машина притормозила у ворот дома Нелькиной бабушки.
— Поедешь сейчас со мной. — Сказал он так, что впервые было непонятно — это больше приказ или просьба…
— Нет! — покачала Соня головой.
Девушка заметила, как тяжело поднялась его грудь и снова сжалась челюсть.