Подари мне себя до боли (СИ) - Пачиновна Аля. Страница 58

И теперь он очень зол на неё. Очень.

Макс сделал глоток спиртного. Льдинки тихо звякнули в бокале. Посмотрел на часы — начало первого. Соня спала уже больше 10 часов.

Засоня.

Макс нажал на пульте от стереосистемы пару кнопок, комната наполнилась прекрасным кавером песни Unchained melody в исполнении красивого дуэта Crywolf и Roniit.

Чистые голоса, лёгкий медленный перебор акустической электрогитары и баса. И мелодия… вечная… бессмертная. В самый раз для того, чтобы начать.

— Я что, умерла и попала в рай? — пробубнила Соня припухшими губами, не открывая глаз.

О, нет, детка. Ты на минус-адском этаже!

Оторвала голову от подушки, заглянула за край простыни, которой была прикрыта. И снова уронила голову.

«Да, дорогуша, я даже не стал раздевать тебя. Просто сгрузил на кровать, как мешок алкашни!»

Была бы это какая другая баба, он бы вообще возиться не стал. Но эта… держала его за хуй, как за поводок! И надо было срочно с этим что-то делать. Хотя. Торопиться теперь некуда, времени — вагон. Для воспитательных мероприятий.

Соня зашевелилась, потянулась, выгнулась, как кошка. Воспитатель в паху тут же выразил готовность приступить к активным действиям.

Села, подтянув к себе колени. Залилась краской. Стыдно? Правильно. Клин клином вышибают. Вот она — твоя индульгенция, девочка, у него в штанах.

Макса подмывало встать, подойти, припечатать ее собой к постели, вжать, утопить. Впиться в губы. Стянуть с неё эту розовую дрянь. Или сорвать. Покусать всю до синяков. Войти без предисловий. Резко. Так, чтобы в глазах потемнело. Натянуть на себя. И оттрахать жестко, чтобы дым из ушей, чтобы брызги во все стороны…

Но Моронский не спешил. Этого будет мало, чтобы она, наконец, поняла, к кому попала, кто ОН и кто теперь ОНА… до неё как-то туго доходит.

— Не молчи, пожалуйста… — пробормотала Соня себе в колени. — Когда ты молчишь и так смотришь, мне страшно.

Макс опрокинул остатки виски вместе со льдом себе в рот. Проглотил. Лёд подержал во рту, пока он не растаял. Встал. Подошел к тумбочке, взял с неё высокий стакан с прозрачной жидкостью, протянул Соне, которая спряталась за рассыпавшимися по плечам волосам, как за ширмой.

— Пей, — коротко приказал Макс. — Страшно — это хорошо.

Она подняла голову, выглянула из укрытия и спросила с сомнением:

— Ч-что это?

— Лекарство! Пей. Предпочитаю иметь дело с живыми организмами.

Голова-то, наверное, бо-бо?

Соня взяла стакан трясущейся рукой и поднесла к губам. Начала пить мелкими глотками. Потом, не глядя на Макса, вернула пустой стакан ему.

Он проигнорировал.

— Раздевайся. Иди в душ. — Твёрдо, без тени эмоций проговорил Моронский, снимая с запястья часы.

— М-м-акс… давай поговорим. Пожалуйста…

— Ты слышала, что я сказал? — отрезал он, принимаясь за рубашку.

Засопела. Шмыгнула носом. Медленно спустила ноги с кровати. Сползла с неё, одернула вниз подол розовой чуши. Поставила пустой стакан обратно на тумбу. Пошлепала нетвёрдой походкой.

— Куда пошла?

— В душ… — остановилась, глазами хлопает.

— Здесь раздавайся!

Рот открыла. Пухлые губки дрожат. Потянула верхний край… шлюшьей униформы вниз. Обнажила сначала сиськи, потом стянула его вместе с трусами на пол.

Макс сделал рваный вдох ноздрями, сжал до боли челюсти.

Соня подняла руки к шее, намереваясь расстегнуть кожаные ремешки, перехватывающие горло.

— Это оставь, — сказал он.

Ошейник будет весьма кстати. Атрибутика — признак дилетанта. Но в данном случае пусть будет.

Соня опустила руки вдоль тела, не нашла куда их деть, скрестила на груди, обхватив себя за локти. Стоит, подглядывает из-под опущенных ресниц. Губу нижнюю кусает. Пылает.

Макс несколько раз облапал ее взглядом сверху вниз и обратно. Засандалил бы прямо сейчас. Но нет.

— Мне по десять раз все повторять?

Встрепенулась. Развернулась. Повиляла булками в ванную.

Макс выдохнул, когда за ней закрылась дверь. Это будет тяжело — сделать все, что он запланировал, и не сорваться. Слишком велик соблазн пойти следом и отыметь прямо там. Горячую, мягкую, напуганную до дрожи в кончиках пальцев.

В ванной зашумела вода.

Макс вернулся в кресло. Чтобы отвлечь мозги от генерации образа мыльной розовой задницы Орловой, он открыл книгу. Даже прочитал полстраницы. Но ни хрена не понял. Отложил. Взял телефон, пробежался по фьючерсам, опционам и свопам. Шум воды в душе стих. Макс заерзал и отложил телефон.

Через минуту Соня беззвучно вышла из ванной и замерла. В двух полотенцах. Одно на башке, другим обернулась сама. Кожа ещё влажная, блестит.

Стоит — мнётся.

Макс выдержал мхатовскую паузу. Молча, почти не переставая пристально рассматривать Соню, поднял с пола пачку сигарет и вытащил одну. Покрутил в руках, все так же шаря глазами по Сониной фигуре. Наконец, щёлкнул зажигалкой и затянувшись сказал:

— Теперь танцуй!

— Что?

Глухая, что ли?

— Соня, я как-то непонятно выражаюсь? Я говорю, танцуй. Ты ж вчера собиралась танцевать перед этими мужиками… чем я хуже?

— Я не собиралась… — буркнула и губы надула.

— Да, просто не успела. — Макс выдохнул дым ноздрями. — Орлова, долго ждать?

— Мне музыка нужна… — опять себя руками обняла, стоит вся такая — невинная овечка.

Макс потыкал в пульт стереосистемы. Зазвучал какой-то трек, вполне подходящий к ситуации. Но нет. Стоит — мнётся.

— Мне определенная песня нужна…

«О, да тут целый номер будет?!»

— Подцепись по блютус с телефона. — Моронский терял терпение, но кивнул головой в строну тумбы с Сониным телефоном на ней.

Подошла. Взяла телефон. Ковыряется. Макс опустил ладонь на бугор под ширинкой и провёл по нему пару раз.

Наконец динамики ожили. Музыка, как музыка*. Довольно ритмичная, рокэнрольная даже. Ничем не лучше той, которую включил Макс. Но, видимо, это черта всех упрямых баб — пытаться хоть в мелочах, но сделать по-своему. Ок. Ладно.

Несмело повела плечами, качнула бёдрами. Подняла руки к верхнему краю полотенца. Да, давай, скидывай его скорее. Но нет. Развернулась, задвигалась смелее. Сделала восьмерку бёдрами. Крутанула головой, сбрасывая с неё полотенце. Влажные волосы рассыпались по спине и плечам. Ей идёт быть мокрой!

Повела бёдрами. Глянула через плечо на Макса своим янтарём. Потом через другое. Выгнулась, прогнулась. Задвигалась быстрее в такт музыке. Расцепила спереди края полотенца. Да, детка, брось его!

Приподняла полотенце, сверкнув на мгновение голым задом. Затем спустила сильно вниз, демонстрируя голую изящную спину и упругие ягодицы сердечком. Снова запахнула полотенце на груди и повернулась на него.

Ой, чё началось! Девочка вошла в раж! И Макс вовремя поймал себя на желании отбивать ногой ритм.

Придерживая полотенце у груди одной рукой, другой заскользила по ноге вверх, приподнимая его верхний край. Перекинула волосы с одного плеча на другое. Рот открыла.

Соблазняет!

Максу стало трудно управлять мышцами лица. Лыба норовила растянуться от уха до уха. Но он сильнее сжал челюсти и надёжнее зафиксировал брови на переносице.

Она уже двигалась без смущения, играла с ним, то распахивала края полотенца, мельком показывая соблазнительные свои прелести, то запахивала. Виляла бёдрами, красиво перебирала длинными сильными ногами. Наклонялась, выгибалась, ласкала себя. Садилась, широко раздвинув ноги, но ничего не показывала, оставляя Максу простор для фантазии. Дразнила взглядами, манила его гибким телом.

Не переставая двигаться, сделала несколько шагов к креслу, в котором он сидел. Сохранять внешнюю невозмутимость становилось все сложнее — внутри него бушевал подросток, которому впервые выпало счастье смотреть, как танцует охуительная голая телка! Для него танцует! Подросток свистел, кричал «yes, baby!», «покажи сиськи!», «снимай все!», «иди ко мне!», «fuck me». Взрослый Моронский играл желваками, смотрел жестко, не замечая, как грызёт нижнюю губу. И думал — что быстрее лопнет: терпение или член?