Подкидыш - Хэррод-Иглз Синтия. Страница 35

– И как наш нынешний король, – торжествующе вскричала Элеонора, перебив мужа. Роберт удивленно уставился на неё, загнанный в угол собственными аргументами. – Видишь теперь? – продолжала Элеонора. – В любом случае наследником должен быть герцог Йоркский.

– Ну не знаю... Я все равно на стороне нашего лорда Эдмунда, чтобы ты там ни говорила, – твердо заявил Роберт. – Мы слишком крепко с ним связаны, и он – законный наследник нынешнего короля; их предки сидели на троне последние пятьдесят лет, а сейчас Генрих просто пришел к власти первым. Лорд Эдмунд так же силен, как твой лорд Ричард, и будет хорошим государем.

– Но его линия незаконна! Он вообще не имеет прав на престол. Герцог Йоркский – вот единственный настоящий наследник трона.

Так этот спор и продолжался, до бесконечности. Каждый из супругов оставался при своем мнении, не в силах переубедить другого. Элеонора считала, что наследовать трон может только человек, который докажет свою прямую кровную связь с королем. Ричард же придерживался более простых взглядов, выступая за то, чтобы все оставалось, как есть, и желая видеть на престоле человека, которому они были обязаны своим процветанием; но вообще-то спорили супруги добродушно, ни о чем особо не беспокоясь и зная только одно: что бы они ни сделали и как бы ни поступили, все равно это ничего не изменит.

В этом августе наконец-то был отделан новый дом. Его строительство заняло больше времени, чем предполагалось сначала, поскольку Роберт и Элеонора вечно что-то меняли и улучшали, зато теперь дом казался реальным воплощением чудесной мечты и самым лучшим жилищем на свете. Как заявила Изабелла: «Даже конюшни в этой усадьбе похожи на дворцы». Последним штрихом стала белая каменная плита, вмурованная в розовый кирпич над парадной дверью, на плите красовались гербы хозяев: веточка вереска Морлэндов и белый бегущий заяц Элеоноры. Над всем этим высечена дата – 1450, а под ней – слова «Deo Gratias» – «Благодарение Богу». Это окончательно придало дому изящный и благородный вид.

Сам же дом с цветными стеклами в окнах, рвом с водой и высокими печными трубами затмевал все строения в округе – хоть целый день скачи в любую сторону, а другого такого не найдешь! Жилище Морлэндов стало вечной темой разговоров в графстве, такой же захватывающей, как французская война. Роберт и Элеонора так и называли между собой свой дом «Усадьба Морлэндов», ибо он должен был стать родовым гнездом новой династии, которой, как полагали супруги, они положили начало. Морлэнды перебрались в свое новое жилище на Праздник урожая, приходящийся на 1 августа, и освящение дома стало первой официальной церемонией, которую провел молодой клирик, занявший место домашнего капеллана. Большой зал был убран зеленью, а столы ломились от еды и питья. Угощали каждого, кто пожелал прийти, чтобы поздравить Морлэндов с новосельем, – то есть всех, живших на десять миль вокруг и имевших достаточно крепкие ноги, чтобы добраться до усадьбы Роберта и Элеоноры.

Через две недели Анне исполнилось пятнадцать лет. Накануне этого важного события Элеонора пригласила дочь в гостиную, чтобы побеседовать с девушкой наедине. Но сначала мать окинула её оценивающим взглядом и осталась вполне довольна увиденным.

– Ты прекрасно выглядишь, мое дорогое дитя, – проговорила Элеонора, бессознательно повторяя слова, которые сказал ей много лет назад её опекун по случаю такого же события. – У тебя хороший, здоровый цвет лица, а завтра тебе минет пятнадцать лет.

– Да, – улыбнулась ничего не подозревавшая Анна. – Мне только очень хотелось бы, чтобы в этот день отец был здесь, с нами.

– Ты знаешь, куда отправился твой отец? – спросила Элеонора.

– Нет, – ответила Анна. Роберт так часто отсутствовал, что ей никогда и в голову не приходило поинтересоваться, куда он уезжает.

– На этот раз он устраивает твои дела, дитя мое, – сказала Элеонора. Щеки Анны порозовели еще больше, когда она начала догадываться, что последует за этим.

– Мои дела, мадам?

– Да. Он поехал, чтобы сговориться о твоей помолвке. Пятнадцать лет – это уже приличный срок для девушки, чтобы все еще оставаться незамужней. Я намеревалась отдать тебя замуж еще в прошлом году, но твой отец захотел какое-то время подержать тебя дома. – В голосе Элеоноры послышалось неодобрение. Дочери лордов и джентльменов обычно покидали свои дома в очень раннем возрасте. Так что истинного джентльмена совсем не украшало желание подержать свою дочь дома до тех пор, пока ей не исполнится пятнадцать. Элеонора объяснила также причуды мужа тем, что в жилах Роберта текла отнюдь не голубая кровь.

– Вы не выходили замуж, пока вам не исполнилось восемнадцать, мадам, – напомнила Анна. – Вы сами говорили мне об этом.

– Но я совсем не гордилась этим, когда рассказывала тебе. Моему опекуну нелегко было найти мне мужа, потому что у меня не было приданого. У тебя же, Анна, приданое просто великолепное, и твоему отцу без труда удастся устроить твою судьбу так, как нам хочется.

– Могу я узнать, кто станет моим супругом? – чуть слышно спросила Анна. Элеонора прошлась взад-вперед по комнате, шурша шелковыми юбками по деревянному полу.

– Это очень удачная партия для тебя, – наконец заявила она. – Когда мой брат умер, имение моего отца в Дорсете перешло к моему кузену, но оно было страшно обременено долгами. С тех пор владельцам удалось постепенно расплатиться с кредиторами, и теперь это очень ценная собственность: много прекрасной земли и три дома. Сейчас у хозяев поместья пять сотен овец. – Элеонора замолчала, давая Анне возможность высказать свое мнение о таком богатстве, но девушка не проронила ни звука, упорно глядя в пол. – Твоим мужем должен стать сын и наследник моего кузена, Джон Кэртни.

Услышав это, Анна подняла глаза. Они блестели от слез, но девушка пока еще держала себя в руках.

– Джон Кэртни, – прошептала она, словно учась выговаривать это имя. Выражение лица Элеоноры смягчилось, и она импульсивно схватила дочь за руки.

– Ты будешь носить мое имя, дорогая, ты станешь Анной Кэртни, госпожой Анной Кэртни. И твой брак вернет эти земли моей семье – все те земли, которые были бы моими, родись я мальчиком. Подумай об этом!

– Дорсет так далеко отсюда, – опять чуть слышно проговорила Анна. Элеонора сжала в своих руках её пальцы.

– Не переживай, из-за этого! Ты же разумная девушка – пожалуй, самая разумная из моих дочерей. Иногда мне кажется, что только у тебя одной и есть хоть какие-то мозги, – мрачно добавила женщина. – И потом, ты же всегда знала, что в один прекрасный день тебе придется покинуть отчий дом.

– Я не думала, что меня увезут так далеко, – тихо произнесла Анна.

Элеонора пропустила это замечание мимо ушей.

– Ты возвращаешься в мой родной дом, – заявила она. – И ты обязательно полюбишь Дорсет: это гораздо более теплый и зеленый край, чем этот, в котором мы живем. И там – море! Чего мне здесь больше всего не хватает, так это шума морского прибоя. – Элеонора отвернулась к окну и уставилась в него ничего не видящим взглядом. – Ты возвращаешься домой, в мою страну, откуда я приехала на север Бог знает сколько лет назад. Ты будешь счастлива там.

Анна испытующе посмотрела матери в лицо.

– Вы очень горевали, когда приехали сюда, матушка?

Элеонора улыбнулась, понимая, что слишком разоткровенничалась и выдала свои чувства.

– Конечно, сначала я очень скучала по дому – в этом нет ничего необычного, – медленно проговорила она. – Но я никогда не рассчитывала выйти замуж и провела в родных краях гораздо больше времени, чем ты. Ты же скоро забудешь свою здешнюю жизнь. Как только ты станешь хозяйкой своего собственного поместья, все прочее отступит на задний план и выветрится из памяти.

– Но вы все еще скучаете по вашему прежнему дому? – настойчиво допытывалась Анна.

– Мой дом здесь, девочка, – ответила Элеонора, с улыбкой глядя в эти встревоженные серо-зеленые глаза на прелестном розовом личике, всегда чуть-чуть слишком серьезном. Она потрепала дочь по пухлой щеке. – Дом женщины – там, куда её приводит муж. Твой кузен Джон – прекрасный молодой человек; он немного старше тебя, но ведь так и должно быть.