Хочу съесть твою поджелудочную - Сумино Ёру. Страница 19

— [Мой друг], прости, но я сразу назову и вопрос, и приказ, а ты выбирай, ладно?

— Вот ты и раскрыла своё истинное лицо. Ладно «вопрос», но кто же тебя с «приказом» за язык тянул?

— Да, чуть не забыла: правда или действие?

— Ладно, правила вроде не нарушены.

— Да-да! Правда или действие? Если правда — назови три мои черты, которые считаешь милыми. Если действие — отнеси меня на кровать.

Только она замолчала, как я не раздумывая поднялся с места. Даже выбери я правду, Сакуру всё равно надо перенести, и, вне всяких сомнений, эту задачу лучше выполнить прямо сейчас. К тому же вопрос на «правду» казался слишком уж зверским.

Когда я встал, меня охватило иллюзорное ощущение, будто мой вес уменьшился. Я подошёл к дивану. Сакура радостно загоготала. Видимо, алкоголь добрался до мозга. Предлагая свою помощь, я протянул ей руку. Тут смех стих.

— Это что?

— Протягиваю руку помощи. Подъём!

— Не, не могу. Ноги не слушаются. — Уголки её губ медленно поползли вверх. — Я же сказала: от-не-си!

Я молчал.

— Давай-давай! Хочешь — можешь на закорках. Или неси на руках, как принце… Ай!

Не давая произнести до конца это постыдное название, я подсунул руки ей под спину и под колени и поднял с дивана. Даже у хлюпика вроде меня хватило сил перенести её на несколько метров. «Долой сомнения», — решил я. Мы сейчас оба пьяны, и чувство неловкости схлынет, когда мы проспимся.

Прежде чем она хоть как-то отреагировала, я бросил её на кровать. Тепло, что передалось мне, пока я держал её в своих объятиях, уплывало прочь. Она застыла на месте, глядя на меня с удивлением. Из-за хмеля в крови и из-за физических усилий у меня сбилось дыхание. Присмотревшись, я заметил, как лицо Сакуры тихо расцветает улыбкой, и наконец она пронзительно захихикала, словно летучая мышь.

— Ох, напугал! Спасибо!

С этими словами она медленно и неуклюже переползла на левую от меня сторону большой кровати и легла навзничь. Я понадеялся, что Сакура так и заснёт, но она, заколотив обеими руками по поверхности кровати, гулко расхохоталась. К сожалению, она не собиралась отказываться от последнего розыгрыша.

Я собрался с духом:

— Последний раунд. В порядке исключения твою карту переверну я. Скажи какую.

— Да-да… Ту, что рядом с моим стаканом.

Она затихла, небрежно раскинув без устали двигавшиеся руки.

Оставшись на ногах, я перевернул карту, на краешке которой стоял стакан с остатками ликёра.

Семёрка треф.

— Семёрка.

— Ой, бяда!

— В смысле — беда?

— Да. Бяда-бяда!

Фраза пришлась ей по вкусу, и она на разные лады начала повторять: «Бя-да!» Не обращая на это внимания, я посмотрел на круг из карт, чтобы в последний раз выбрать одну для себя. Должно быть, некоторые люди в такие моменты подходят к делу серьёзно и вытягивают карту после взвешенных рассуждений, но они неправы. На выбор из нескольких одинаковых предметов, кроме удачи, не влияет почти ничего. Наоборот, решать надо спонтанно — тогда и жалеть не придётся.

Я с лёгким сердцем взял карту, отогнал все посторонние мысли и перевернул её лицом вверх.

Главное — удача.

Мужественно ты принимаешь решение или нет — значение карты не изменится.

Я вытянул…

— Ну, что там?

— Шестёрка.

В такие моменты моя честность и моя неуклюжесть не дают мне соврать. Было бы легче, стань я тем, кто способен перевернуть шахматную доску. Но я не хочу становиться таким — и не могу.

— Отлично. Что бы сделать? — сказала она и замолчала. Я чувствовал себя смертником, ожидающим приглашения на казнь. Стоял и ждал её вопроса.

На полутёмную комнату впервые за долгое время опустилась тишина. Мы едва слышали шум с улицы — должно быть, так устроены дорогие гостиницы, и из обоих соседних номеров не долетало ни звука. Я до отвращения отчётливо слышал собственное дыхание и стук сердца. И громкое, размеренное дыхание Сакуры. «Может, она заснула?» — подумал я, но, приглядевшись, понял, что глаза у неё открыты и она рассматривает тёмный потолок.

Чтобы убить время, я выглянул наружу через щель между шторами. Торговый квартал по-прежнему переливался искусственными огнями и засыпать никак не собирался.

— Правда или действие? — внезапно раздалось у меня за спиной — похоже, Сакура приняла решение. Молясь про себя, чтобы оно по возможности не угрожало моей душе, я, стоя к ней спиной, ответил:

— Правда.

Послышался громкий свист выдыхаемого воздуха, и она задала последний на сегодня вопрос:

— Если я… Если я скажу, что безумно боюсь умирать, что ты сделаешь?

Не произнеся ни слова, я обернулся.

Её голос прозвучал слишком тихо, и моё сердце будто сковало льдом. Потому я и обернулся: чтобы избавиться от холода, мне надо было убедиться, что она жива.

Полагаю, она почувствовала на себе мой взгляд, но продолжала смотреть в потолок, стиснув зубы, словно не желая ничего говорить.

Она это всерьёз? Я не мог уловить подлинный подтекст её вопроса. Не удивлюсь, если всерьёз. Не удивлюсь, если в шутку. Как мне ответить, если это всерьёз? Как мне ответить, если это шутка?

Я не знал.

Словно насмехаясь над моим бедным воображением, в глубине души снова задышал монстр.

Я струсил и независимо от своих намерений произнёс:

— Действие…

Она не назвала мой выбор ни плохим, ни хорошим. Всего лишь, глядя в потолок, приказала:

— Спишь со мной на кровати. Отговорки и возражения не принимаются.

И снова затянула своё «Бя-да!», но теперь уже положив на мелодию.

Я сомневался, что мне следует поступать как сказано, и всё же не смог перевернуть шахматную доску.

Я погасил свет, лёг к ней спиной и просто ждал, когда меня утянет в сон. Наша общая постель время от времени вздрагивала, когда Сакура ворочалась с боку на бок. Как моё сердце, которое я не мог с ней разделить.

Даже когда мы лежали на спине, на широкой кровати мне удавалось держаться от неё на почтительном расстоянии.

Мы были невинными детьми.

Чистыми, невинными детьми.

Меня бы никто не простил.

Мы проснулись одновременно и по одной причине: в восемь утра, раздирая уши, запиликал мобильный телефон. Я встал с постели, достал свой из сумки, но тот молчал. Значит, звонил мобильник Сакуры, оставленный на диване. Я сходил за ним и передал владелице, сидевшей на кровати. Сонно хлопая глазами, она открыла крышку и приложила телефон к уху.

В ту же секунду из динамика раздался рёв, слышный даже на расстоянии нескольких метров:

— Сакура-а-а!!! Ты сейчас где-е?!

Она скривилась и отодвинула трубку от уха. Когда звонившая утихомирилась, снова поднесла поближе.

— Привет! А что такое?

— Как это что?! Ты где, я тебя спрашиваю!

Немного замявшись, она сообщила собеседнице название префектуры, где мы сейчас находились. На том конце с очевидностью вздрогнули.

— Как?! Как ты могла?! Ты соврала своим родителям, что поедешь со мной!

Так я понял, что звонила лучшая подруга. В ответ на поднятую тревогу Сакура лениво зевнула.

— Откуда ты знаешь?

— С утра по цепочке обзванивали родительский комитет! Сначала тебе домой, оттуда к нам! Позвонила твоя мама, а к телефону подошла я! Насилу выкрутилась!

— Но справилась же! Умничка, Кёко! Спасибо. Как тебе удалось?

— Прикинулась своей старшей сестрой. Но это неважно! За каким тебя туда понесло?! Даже родителей обманула!

— Мм…

— Раз тебе так захотелось — поехала бы в открытую, а не врала. И я бы с тобой поехала!

— Отличная идея! В летние каникулы куда-нибудь смотаемся. Когда у тебя перерыв в секции?

— «Проверю календарь, потом перезвоню…» Ты этого ждёшь? Щаз, разбежалась!

Их бурная перепалка долетала до моих ушей с запасом по громкости. В тишине комнаты я бы расслышал и беседу нормальным голосом. Умываясь и чистя зубы, я следил за разговором. Зубная паста горчила сильнее, чем та, которой я пользуюсь обычно.