Испорченная реальность (ЛП) - Урбанчик Джон. Страница 21

Призраки начинают снова, из углов доносится тихий шепот.　

«Очищение», — повторяют они. Это похоже па китайскую пытку водой — слова каплями падают мне на лоб, желая свести с ума.　

Слишком поздно, хочу я им сказать.　

Но Капитан Страх не станет меня слушать.　

Гарри Гудини смог бы сбежать. Я не волшебник. Я — это всего лишь я. Я проиграл, но не могу и не хочу этого признать. Против призраков у меня нет ни малейшего шанса.　

— Слышишь? — спрашивает Страх. Слышно только призраков. — Это шепот желания. Бессмысленной жажды.　

Он смеется. По крайней мере, мне кажется, что это смех — зловещий, сухой, пыльный, звук хрипит и потрескивает, клокочет в горле, но, наконец, вырывается наружу. Я вижу веселье в его серых глазах. Не таких, как у остальных призраков. У них во взглядах осталось подобие красок и жизни. Его глаза бесцветны, но не мертвы. Наконец он командует:　

— Взять.　

Мне в руку впивается игла — я ее вижу. Все происходит быстро, слишком быстро, призраки сливаются в серое пятно, мои конечности немеют и... вот и все. Звуки стихают, перед глазами темнеет, и я отключаюсь.　

Я уснул на скамейке. Нуждался в отдыхе. Был всего лишь час или два, но, когда я проснулся, солнце уже село и на краю дорожки сидел мальчик и наблюдал за мной. Лет тринадцати, грязный, бедно одетый. Его щеки запали, лицо было бледным, но глаза смотрели на меня.

Я спал сидя, запрокинув голову — плечи и шея ныли, во рту пересохло, я чувствовал себя больным. Нереальным. Не собой. Подумал будет ли каждое новое пробуждение еще хуже, еще кошмарней, пока я не исчезну из мира или не умру.　

— Доброе утро, Солнышко, — сказал мальчик.　

— Солнышко?　

— Разве плохая кличка? — спросил он. — Я ее подобрал. Тебе подходит. Ты ведь новенький, ничего не знаешь, чист, как солнечный лучик.　

Я зевнул, потянулся, потер загривок.　

— Не могу поверить, что ты здесь спал. На открытом месте. Беззащитный.　

— А ты где спишь?　

Он пожал плечами и сверкнул озорной улыбкой, на которую способен только мальчишка.　

— Где придется. Неважно. Не здесь. Знаешь, тут людей убивали.　

— У всех на виду?　

— Дерьмо случается, — сказал мальчик.　

— Наверное. — Я напряг ноги. Кажется, они меня удержат. Я не знал, чего ждать, и понятия не имел, что делать. Вернуться к Вороне? Прошли часы, но она взяла отгул, сочтя, что я интересней. Что она мне не сказала?　

— Кто-то тебя обчистил, — заметил мальчик.　

Я сунул руки в карманы. Деньги пропали. Все, что было. Совсем немного.　

— Ты?　

Он снова ухмыльнулся:　

— Думаешь, я дурак?　

— Нет, — сказал я. — Возможно, храбрец.　

— Ага, храбрец, — сказал мальчик. — Это я. Круглосуточный Бэтмен.　

— У тебя есть дом?

Его улыбка пропала, и я все понял. Нет, дома у него не было. Он казался кристально ясным на фоне окружающего марева.　

Не поймите меня неправильно: слово марево не означало, что я видел плохо, но все в моем новом мире — люди, места, вещи — казалось размытым, будто я смотрел сквозь воду. Мягким, расфокусированным. А мальчик был четким. Анна тоже, но временами расплывалась. Призраков я видел отлично. Наблюдали ли они за нами? Я присмотрелся к теням.　

— Конечно, они здесь, — сказал мальчик. — Стражи порядка.　

— Так они себя называют?　

— Так я зову их.　

— Почему?　

— Они не дают нам вернуться. Удерживают.　

— Зачем?　

Мальчик пожал плечами.　

— Мы не можем. Они охраняют порядок.　

— А ты не хочешь вернуться? — спросил я.　

Он засмеялся:　

— Ага, как же. К папочке и его урокам. Черт, ни за что. Теперь я свободен. Могу делать что хочу. Ни школы, ни спальни, ни шрамов. Передо мной весь мир. Знаешь, я не из Сиднея. Доехал автостопом.　

— А это не опасно?　

— А жить не опасно? — спросил он.　

— Откуда ты?　

— Неважно.　

— Как тебя зовут?　

— А у тебя есть сын?　

Я кивнул. У меня был сын, где-то еще был. Я найду его. И Карен.

— Как его зовут?

— Тимми.

— Меня зовут по-всякому. Но не Тимми.

Я встал, размял ноги, помассировал загривок, но боль не ушла.　

— Хочешь, чтобы я тебе помог, По-всякому?　

— Меня зовут не По-всякому.

— Ты сам так сказал.　

— Не строй из себя дурака.　

— Мне можно.　

Его улыбка вернулась.　

— А я думал — мне.　

Я засмеялся. Недолго, несильно, но искренне, и мне стало чуть легче. Словно мир не превратился в кошмар. Словно у меня все еще была жизнь. Если я хотел вернуться в Ньютаун, придется поторопиться.　

— Ты ведь не уходишь, а? — спросил мальчик.　

— Зачем мне задерживаться?　

Он пожал плечами:　

— Незачем. Иди. Удачи.　

— А ты куда пойдешь? — спросил я.　

— Есть местечко, — сказал он, снова пожав плечами. — Подземка. Я могу приходить и уходить, когда захочу.　

— Там безопасно? — спросил я.　

— Нигде не безопасно. Разве ты еще не понял?　

Он бросился бежать — прочь от Централ. Тени поглотили его, как вода, и мне показалось, что я увидел среди них фигуру, закутанного в серое призрака, наблюдавшего за нами обоими. Но на самом деле различить что-либо было трудно. Не хотелось поворачиваться к теням спиной, но они были неподвижны, и я решил, что пора возвращаться к поездам.　

Войдя на «Централ», я вспомнил, что деньги у меня украли. Я не мог никуда поехать. Прошел через станцию, поднялся, кажется, на Чалмерс-стрит и пошел пешком.　

Прогулки всегда давали мне время для размышлений. Иногда я шел от дома к дому, чтобы добраться до Харбор-бридж, через половину Сиднея, в Дарлинг-Харбор. Я не всегда прикидывал маршрут. Мог любоваться архитектурой, а потом посмотреть на дорогу и сказать:　

— Никогда раньше здесь не был.　

Я останавливался в «Вёрджин Мегастор» [14] и проглядывал новые диски, иногда менял маршрут и забегал в «Галактику» за книгой, а порой (мне отлично удавалось находить поводы — иногда я делал так только потому, что был четверг) шел в торговый центр на Питт-стрит и выбирал подарок для Карен.　

Дарил ей всякие мелочи. Книгу о звездах. Швейцарский крендель с сыром. Билеты в государственный театр. Милую заколочку с кенгуру. Карен выросла в Сиднее и не тратилась на туристические безделушки, но всегда говорила, что я помогаю ей взглянуть на вещи по-новому.　

Мы познакомились в Орландо. Я там жил. Она ездила в Диснейленд. Далековато от Лонг-Айленда, но я жил там, где работал. Она купила ушки Микки Мауса, кучу футболок и диснеевское издание «Монополии». Прежде чем она уехала, я добавил к горе ее сокровищ плюшевого Допи [15]. Она гостила у друга, который пригласил ее в клуб, где выступала моя подруга — певица.　

Была ли это любовь с первого взгляда? Она говорила, да. Для меня несомненно. Там были другие женщины, куча народу, но я ничего не помнил из той ночи — ничего, кроме зеленоглазой австралийки. Как она говорила, как пахла, как улыбалась. Мы танцевали. Я никогда раньше этого не делал. Мы протанцевали всю ночь.　

Неделя еще не закончилась, а я уже хотел приехать к ней в Сидней.　

До конца года я сумел получить рабочую визу и переехать в Австралию. В мой первый вечер там, когда я отходил от двадцати пяти часов в самолетах и аэропортах, Карен встретила меня с плюшевой коалой — подарком для нового жителя. Эта коала теперь сидела в комнате Тимми.　

Я начал ходить на уроки танцев в Саррей-Хиллз, недалеко от моей первой квартиры, в ту же неделю, как устроился на работу.　

Час спустя я уже не знал, иду ли я в правильном направлении (никогда раньше не ходил в Ньютон). Перед глазами вставали плюшевые коалы и танго. Я не узнавал окрестностей. Видел длинную, прямую дорогу со множеством линий, но никогда раньше здесь не бывал и понятия не имел, куда она ведет.　

В других обстоятельствах я исследовал такие пути. Но не ночью, не в одиночестве, едва соображая, куда иду.