Испорченная реальность (ЛП) - Урбанчик Джон. Страница 23

Когда человек сдается? Честно говоря, я не знал. Не привык проигрывать. Конечно, в моей жизни были неудачные бейсбольные матчи и девушки, не соглашавшиеся пойти на свидание. Я не всегда получал, что хотел. Но не жаловался, до этого дня, и не заходил в тупик. Я потерялся, но, даже если бы этого не случилось, понятия не имел, куда идти. У меня кончились деньги, а головная боль волнами билась в стенки черепа.

Я не знал.　

Солдаты сдавались, когда надежда потеряна, а гибель неизбежна. Предпочитали плен смерти. Ведь были же законы, защищавшие военнопленных? Онкобольные смирялись с судьбой (те, у кого был неизлечимый рак), прекращали бороться и тихо уходили из жизни. Капитан Титаника, наверное, сдался. Ничего нельзя было сделать. Впереди ждала смерть. Он не опустил рук, просто принял свой жребий.　

Я пока еще не смирился.　

Мне хотелось, чтобы призраки перестали за мной следить и сделали что-нибудь. Хотелось, чтобы Род Серлинг [18] вышел из-за угла и сказал:　

— Познакомьтесь с Кевином Николсом. Он думает, что потерял все. Но на самом деле скоро узнает, каково быть Иовом.　

Не то чтобы я считал себя библейским героем или проходил испытание, но, по крайней мере, случившееся должно было иметь смысл. Мораль в конце, песню в финале. Да, знакомый приятный саундтрек не помешает. Поможет ощутить собственную значимость. Создаст иллюзию, что я иду к цели.　

Я мечтал о тысяче вещей и не готов был от них отказаться. Не желал убивать себя, не жаждал смерти, ничего подобного. Просто хотел, чтобы что-то произошло.　

Я бы молился, декламировал стихи, жег свечи и читал заклинания на пляже, если бы верил, что это поможет. Вместо этого я нашел церковь. С открытой дверью и струившейся изнутри органной музыкой.　

Дверь была маленькой, арочной, украшенной деревянным распятием. Ее обрамляли два витражных окна, защищенные железными решетками. Здание было не выше и не больше других — просто один из многих фасадов.　

Я вошел.　

Церковь была длинной и темной, с двумя рядами тяжелых скамей. Никаких изысков, узоров, украшений или подушечек для коленопреклонения перед скамьями. Неф изнутри казался еще уже. В полумраке на стенах висели иконы. Их было две — одна рядом с дверью, другая над алтарем.　

Перед ним на коленях стоял мужчина.　

Священник, подумал я, или монах. Типа того. Его одеяние, на мой неискушенный взгляд, было церковным, но я не заметил воротничка. Я понятия не имел, к какой конфессии принадлежит эта церковь.　

Я не мог выскользнуть наружу — каждый шаг эхом отдавался от паркета на полу, но мужчина у алтаря не обернулся.　

Он проговорил:　

— Брат, — и стал ждать моих слов.　

Я не знал, что сказать, есть ли правильный ответ, и просто произнес:　

— Я не хотел вам мешать.　

— Конечно, нет. — Он склонил голову, перекрестился и поднялся на ноги. Он заслонял алтарь и большую часть света, и я видел только, что мужчина невысок. По правде говоря, он был низеньким и тощим, утопавшим в море одежд. Он выглядел так, словно очутился не в той стране (или не в том времени), но подходил этой маленькой церкви. У него действительно не оказалось воротничка. Он не был священником, но это не имело значения. Мужчина двинулся по проходу, словно не знал, стоит ли общаться со мной. В конце концов он решился на разговор.　

— Добрый вечер, брат мой. Что привело тебя в наш дом так поздно?　

— Ноги, — сказал я. Не мог ничего с собой поделать. Других ответов у меня не было.　

— Ты им доверяешь, да?　

— Доверял раньше.　

Он кивнул:　

— Я чувствую твою боль и гнев. Ты что-то потерял и ищешь ответы. Причины. Ищешь... справедливость?　

— Вы тоже ясновидящий? — спросил я.　

Он покачал головой:　

— Нет, брат мой, просто наблюдательный. Я Иосия.

— Кевин.　

— Приятно познакомиться, Кевин. Если хочешь, я оставлю тебя наедине с Господом или могу остаться и направить тебя.　

— Я пришел не молиться, — ответил я. Не сразу, но мне стало ясно: он четкий, такой же, как остальные потерянные: одноглазый и призраки. Его тоже лишили мира.　

— Ответы не приходят легко, — сказал Иосия. — Возможно, их нет. Возможно, у каждого — свои.　

— Сомневаюсь, — заметил я.　

— Бог, конечно, знает все ответы, — продолжил он. — Но пути его неисповедимы... и так далее.　

— Что-то случилось. Со мной. То же, что с вами.　

Он улыбнулся. Это была теплая, искренняя, широкая улыбка, клянусь, она могла успокоить любого. Мне стало легче, и я почувствовал благодарность.　

— Давным-давно, — подтвердил он.　

— Я потерял жену, — сказал я. — Сына.　

Он кивнул, положил руку мне на плечо и спросил:　

— Хочешь, я прочту для тебя из Книги Иова?　

— Нет. О нем я уже думал.

— Может быть, псалм.

— Читайте, но я не услышу.　

— Услышишь. Просто не хочешь слушать.　

— Я не понимаю, что случилось, — сказал я. Что-то в Иосии — его голос, облик и манеры — подсказывало, что я могу ему доверять. Он мог протянуть руку помощи — как настоящий бойскаут. — Или почему.　

Он улыбнулся. Покачал головой.　

— Не спрашивай об этом, нам не дано знать. Лучше спроси, что теперь. Как жить дальше, если все потеряно? Что делать, в каком направлении двигаться, с чего начать?　

— Вы задавали себе эти вопросы?　

— Я нашел ответы в книге.　

— В Библии?

— Нет, в «Автостопом по галактике». — Я не был уверен, что это сарказм. Он улыбнулся, склонил голову к плечу и сказал: — Я понял, что ответы не так важны, как вопросы.　

Я попятился.　

— Простите, я не должен был приходить.　

— Но куда же ты пойдешь?　

— Наверное, это и есть мой вопрос.　

— Да, — сказал он, кивая. — Но я знаю ответ. Вернее, у меня есть идея. Если ты подождешь, я позвоню ей.　

— Ей?　

— Присядь. Я отлучусь на минутку.　

Я не стал садиться, но он все равно исчез — за дверью в дальней стене рядом с алтарем.　

Церковь была тиха, хотя любой звук отдавался от дерева. Темна, как я уже говорил, словно утроба, полная приятного, мирного, успокаивающего сумрака. Несмотря на тени, я чувствовал, что в этих стенах призраков не встречу. Словно присутствие Бога не давало им войти. Словно они и правда были призраками, а не потерявшимися незнакомцами в сером гриме.

Глава 8

Часы идут. Я то отключаюсь, то прихожу в себя. Мне снится Тимми. Я впервые беру его на руки в больнице, и крошечные пальчики сплетаются с моими и крепко их сжимают, он беззубо улыбается. Улыбка, как и зеленые глаза, у него от Карен. Его комната ломится от мягких игрушек. Допи и коала тоже там. Над кроваткой висит карусель. Ему скоро исполнится год — через несколько недель. Тут я вспоминаю, что он исчез, не существует потому, что меня нет. Я никогда не знакомился с Карен, мы не венчались, никогда не занимались любовью, Тимми не родился.

Я мечтаю о Джинни [19], вернее, о джине. О волшебнице, которая придет, наложит чары и отправит меня обратно. Тешусь иллюзиями. Знаю, но я так давно не был дома! Представляю, как светлеет лицо Карен при моем возвращении. Вижу ее заботу, ее любовь. Слышу, как плачет Тимми, но он умолкает, когда я вхожу в дверь под номером 1142, за которой теперь нет мужика с пистолетом.

Мне снится Анна, но это всего лишь грезы. Чаще всего мы открываем тайну, которая помогает мне вернуться в мой мир, исправляет все.

А еще мне снится, что я ошибаюсь насчет реальности, что все происходящее со мной правильно, и если я перестану бороться, то моя кожа посереет, а одежда покроется пеплом — и я присоединюсь к призракам.

Я не уверен, что хуже: видеть то, что ты потерял и можешь никогда не найти, или смотреть, как твой страх становится явью.

Вот что они делают. Сводят меня с ума. Призраки управляют моими снами. Если я проснусь в нужный момент, то схвачу призрака за руку — в миг, когда он лезет мне в голову, физически или психически. Я пытаюсь проснуться, но вижу только деревья, солнечный свет угасает. Слышу барабаны и смех и, прищурившись как следует, могу увидеть летучих обезьян. Бормочу мантру Дороти, но не могу щелкнуть каблуками. Если магия и была, то в кроссовках, которые отдал мне Роджер, не в покупке Анны. В сказках всегда так.