Пари на отличницу (СИ) - Гранд Алекса. Страница 16

– Что, с докладом не выгорело? – сочувственно поинтересовалась соседка, откусывая кусочек от политого шоколадной глазурью лакомства и вызывая у голодной меня приступ обильного слюноотделения.

– Через пять минут. На кухне. И воду в турке поставь на огонь, – хлопнув себя по лбу и поняв, что кое-что забыла, заискивающе попросила: – пожалуйста.

Метнулась в спальню, надевая растянутые, но горячо любимые серые байковые штаны и такой же джемпер. Закатала рукава, чтобы не мешали, убрала волосы в высокий хвост и отправилась чистить мозги лучшим из изобретенных способов.

Когда на душе бушевали ураганы, а личную жизнь штормило, как в девятибалльный шторм, я хваталась за остро наточенный нож. И не для того, чтобы отрезать кому-нибудь провинившемуся (или не дай бог себе) ухо, а чтобы сотворить мясо по-французски, нежнейшее куриное филе в сливочно-сметанном соусе или, на худой конец, сварганить цезарь домашнего приготовления.

– По итогу дня в активе – «отлично» у Литбермана и требование отстать от Егора. В пассиве – непригодная к дальнейшему использованию сумка, кошелек и залитые чернилами конспекты, – подробно докладывала притихшей на табуретке Миленке, шинкуя злой лук и глотая соленые слезы, катившиеся по щекам.

– Семенова постаралась? – Курочкина сердито нахохлилась, с грохотом опуская полупустую кружку на стол. – Стерва!

– Да, оно и к лучшему, Мил! – крутанув нож в воздухе, вертикально воткнула его в доску и тыльной стороной ладони вытерла мокрые глаза. – Мы с Егором все равно не пара. Тем более, меня Резников на свидание пригласил.

– Новенький? – Курочкина мгновенно оживилась, подавшись вперед и обращаясь в слух.

– Ага. Отличник. Спортсмен, – только вот почему-то положительные качества парня в моем исполнении звучали, как отборные ругательства. И, честно признавшись самой себе, я тяжело выдохнула: – скучный он. Зато безопасный. Такой не разобьет сердце.

Что думает Миленка о переведшемся к нам из далекой Сибири Резникове, выяснить не удалось из-за раздавшейся трели дверного звонка. Заставившей нас подскочить и наперегонки мчаться встречать Олю, которая должна была вернуться с вечеринки в честь дня рождения Игната с морепродуктами, бутербродами с красной икрой и фирменным тортом.

К вящему разочарованию, на пороге нас ждала не Никитина с деликатесами, а курьер из службы доставки, облаченный в униформу отвратительного ядовито-желтого цвета в слегка потертой кепке, съехавшей набок.

– Курочкина Милена Станиславовна? – получив необходимую подпись на экране планшета, парень вручил Милке роскошный букет из множества лилий. Я же согнулась пополам, предвидя громкое, оглушительное…

– А-а-апчхи! – и я понимала, что пытавшийся загладить проступок Веселовский хотел как лучше, но получилось у него как всегда. Именно на эти резко пахнущие цветы у нашей пышечки была дичайшая, непереносимая аллергия.

 – Убери это немедленно! – взвизгнула подруга, двумя пальца держа злосчастный веник на максимально возможном расстоянии от своего носа и изо всех сил превозмогая подступающий чих.

Стоило мне только выхватить это бронебойное оружие охмурения у нее из рук, как соседка скрылась в ванной, кляня на чем свет стоит одного не слишком умного индивида. С завидным воодушевлением сочиняя, куда сокурсник может засунуть себе этот очаровательный гербарий.

– Милк, может, дашь ему шанс? – спустя пятнадцать минут мы сидели на кухне, взглядом гипнотизируя духовку, в которой медленно подрумянивалась пицца с ветчиной, грибами и сыром. Подруга хмурилась и недовольно сопела, периодически потирая все еще чесавшуюся переносицу.

– Смирнова, ты, что с дуба рухнула? – Курочкина перекрестилась, опасливо взирая на меня округлившимися от удивления глазами. Как будто я предложила ей расчленить труп Семеновой и спрятать его у нас в спальне.

– А что ты теряешь? – реакция подруги на любое, даже самое невинное упоминание Пашки была слишком бурной. Да и я слепотой никогда не страдала, отмечая румянец, окрасивший щеки Милки, когда она в лицах показывала ожесточенную дуэль Веселовского и торта. Окончившуюся безоговорочной победой кондитерского изделия.

– Он безрассудный, невоспитанный, ветреный, – перечисляла Курочкина, распаляясь и активно размахивая руками, как экзорцист во время обряда. Единственное, уточнять, из кого изгоняют демонов, то ли из меня, то ли из отсутствовавшего у нас в квартире Пашки, я не стала.

– И тебе понравилось общаться с ним в «Тиндере», – обронила ненароком, поднимаясь и украдкой поглядывая на настенные часы в виде совы с огромными удивленными глазами-блюдцами. Показывавшими, что Резников должен был позвонить добрых полтора часа назад, но обещать жениться не значит жениться, верно?

– Смирнова, даже не начинай, – насупилась Милка, ковыряя красным ноготком потертую скатерть и не замечая, как я, всего на полминуты завладев ее мобильным, отправила Веселовскому сообщение. Невзирая на возможные последствия в виде цунами, молний и ливня с градом на мою бедовую голову.

– Хорошо, хорошо. Уползаю, – с чувством выполненного долга, я добровольно сдалась, оставляя подругу наедине с беспокойными думами и наполовину готовым ужином: – Пиццу вытащишь? Ну а меня до утра не кантовать, в случае пожара выносить первой.

И нет, угрызения совести по поводу набора Миленкой лишнего веса меня не мучили, потому что спать хотелось больше. Отставив в сторону тревожные мысли и сумбурные события минувшего дня, выпившие все соки из моей усталой тушки. Наплевав на перетекший в противостояние с пакостями конфликт с Семеновой. Не парясь о том, что вроде бы неплохой новичок не сдержал данного слова. И не жалея о том, что вопреки зарождавшемуся глубоко внутри притяжению, я оттолкнула Потапова. Правда, последний забывать о себе не давал.

Брошенный на кровати телефон пиликнул оповещением, заливая подушку ровным голубоватым свечением и демонстрируя одну короткую фразу, набранную Егором: «Ты должна мне поход в клуб».

Глава 17

Вика

Жизнь идет своим порядком,

а беспорядок живет своей жизнью.

(с) Владимир Шойхер.

Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля... *[1]

Смена в «Карамели» началась буйно, с огоньком и дымом, окутавшим серой завесой кухню. От такого безобразия я закашлялась и застопорилась в дверях, силясь продрать глаза и убедиться, что не сплю. Потому что верить в шеф-повара, меланхолично уронившего голову на руки и сгорбившегося на неудобной табуретке посреди этой вакханалии, получалось с трудом.

– Назаров! У тебя мясо горит! – тронула Петьку за плечо, пробираясь через нагромождение коробок с полуфабрикатами к плите. На которой свиной окорок не то что горел, он полыхал синим пламенем, только обычно деловитому и не в меру саркастичному кулинару было все равно. Что вкуснейшее мясо через пару минут превратится в непригодные для употребления, совершенно несъедобные угольки.

– Ушла, – пробормотал Назаров, по-детски обиженно уставившись на меня своими огромными васильковыми глазами. И вынуждая лихорадочно соображать, не завалялось ли на дне сумки чупа-чупса или шоколадной конфеты, дабы немного развеселить этого великовозрастного оболтуса.

Тряхнула головой, избавляясь от смешных в своей нелепости мыслей и ликвидируя последствия локализованного пожара. С тяжелым сердцем отправила подпаленные копчености в мусорку, сковородку бросила в мойку и поскребла затылок, гадая, что привело Петьку, всегда державшего рабочее место в чистоте, а подопечных – в страхе, в такое плачевное состояние.

Причина душевных тревог и терзаний Назарова влетела на кухню спустя минут десять после того, как я проветрила помещение и сунула в руки грустившему Петру большую бадью с травяным чаем. Анечка, та самая стажерка, несмотря на субтильный внешний вид и кажущуюся безобидность, нападки шефа сносила стойко и увольняться не собиралась. Непременно источая позитив и демонстрируя вежливость, от которой сводило зубы, независимо от словесных вывертов, употребляемых Петькой в ее адрес.