Лекарство от любви (СИ) - Нестеренко Юрий Леонидович. Страница 30
Кай шарахнулся назад в ужасе и отвращении. В темноте слышался торопливый цокот коготков, скользящих по вощеному паркету.
Минуту спустя, сбежав вниз по покрытой ковром лестнице, Кай выскочил на улицу. Разумеется, о том, чтобы подыскивать другую спальню в этом доме, не могло быть и речи. Красная дверь с медвежьей мордой мягко закрылась у него за спиной.
Перед глазами Кая все еще стояло лицо мертвеца. Долгая болезнь и смерть сильно изуродовали его черты, и все же Бенедикт не сомневался, что белые остатки когда-то густых бровей и нос крючком принадлежали тому же человеку, что и на парадном портрете в холле. Основатель династии, возможно, самый богатый человек в городе — и уж точно один из самых уважаемых… Ни деньги, ни авторитет, ни большая (шестеро!) семья — ничто не спасло его от болезни и жалкой и жуткой смерти. Один, брошенный всеми посреди бесполезной роскоши, не способный ни встать с кровати, ни отбиться от крыс, которые, возможно, не стали пассивно дожидаться его кончины…
Этот город не пуст. Сколько здесь еще трупов? А также живых крыс и, возможно, проголодавшихся собак? При внезапном нападении во тьме даже шпага — не очень хорошая защита, особенно против стаи…
Каю резко расхотелось наслаждаться мертвым городом еще два дня. И уж тем более — оставаться на его улицах в сгущающейся ночной темноте. Надо было срочно искать другой ночлег, пока неразгоняемый ни единым огоньком мрак окончательно не покроет все. Казалось бы — заходи в любой дом, вероятность напороться в темноте еще на одного мертвеца — или на голодного пса — ничтожна. Но все-таки не нулевая…
Ему повезло — пройдя пару улиц, уже во тьме он наткнулся на вывеску гостиницы. Не той, где останавливался в прошлый раз, а более крупной и солидной. Здесь, как он надеялся, внутри уж точно не ждало никаких неприятных сюрпризов. Впрочем, из трапезной пованивало гниющими фруктами, но Кай решил не привередничать и поднялся на второй этаж. В первом от лестницы номере, куда он заглянул, на момент приказа Изольды явно кто-то жил — постель была смятой, а полотенце несвежим, зато соседний номер призывно пах чистым и выглаженным бельем. Раздевшись наощупь, Кай растянулся на кровати.
Ясное солнечное утро, впрочем, совершенно переменило его настроение. Отыскав в кладовых гостиницы подсохшие, но еще вполне пригодные в пищу пирожные, он отправился бродить по городу, вновь получая удовольствие от прогулки по пустым улицам. Он проведал своего коня и убедился, что того за ночь никто не съел, затем вышел к городским воротам и постоял в их открытом проеме, оглядывая окрестности — столь же безлюдные, как и сам Кербельсбург. Кай, конечно, не ожидал, что Изольда или ее люди будут поджидать его прямо за воротами, но все же не исключал, что может увидеть какую-нибудь палатку на пологом зеленом склоне, позволяющую наблюдать за городом. В конце концов, в замок они не вернулись, и если Изольда обещала, что никто не войдет в город в ближайшие два дня, кто-то же должен за этим присматривать… Однако, насколько хватало глаз, в окрестностях Кербельсбурга не было ни души. Лишь высоко в небе нарезал круги очередной орел или беркут — который определенно не был глазами Изольды, ибо Бенедикт помнил, что она не умеет управлять животными.
Затем он вернулся в город и бродил по нему практически целый день — как Кай уже мог убедиться во время своего побега, несмотря на невеликий диаметр внешних стен, Кербельсбург с его многочисленными кривыми улочками и переулками внутри напоминал свернутый рулон, так что, если никуда не спешить и заглядывать в каждый закоулок, обходить его изнутри можно было долго. При свете солнца Бенедикт уже без всякого дискомфорта заходил и в дома — больше из любопытства, нежели ради еды и отдыха. На трупы он, к счастью, больше нигде не наткнулся, но повсюду находил следы обычной жизни, прервавшейся самым внезапным образом: недоеденная пища на тарелках (теперь уже, конечно, превратившаяся в пиршество для мух и тараканов), недоигранные картежные или шахматные партии, раскрытые на середине книги, разбросанные детские игрушки… Каю представилось, как много столетий спустя какие-нибудь исследователи древностей раскопают этот город и будут гадать, что же заставило жителей покинуть свои дома столь внезапно, если нет никаких следов ни войны, ни пожара, ни иного бедствия… И им, конечно, не придет в голову, что таким бедствием была любовь.
С голодными собаками он так нигде и не столкнулся — ни в домах, ни на улицах. Похоже, Изольда об этом подумала и как-то решила эту проблему. В той толпе, которую Кай встретил в горах, он не заметил никаких животных. Неужели Изольда велела жителям убить всех своих питомцев, как неподконтрольных ее магии и способных представлять опасность?
На следующий день Кай наведался в тюрьму. Ему пришла в голову мысль, что там до сих пор могут оставаться страдающие от жажды и голода заключенные. Кай не был уверен, что с ними делать — выпускать их он не собирался, но и смерти они, скорее всего, не заслуживали — вряд ли в этом маленьком провинциальном городке водились завзятые душегубы. Пожалуй, он даст им воду — в те камеры, где это можно сделать, не входя внутрь — а дальше пусть решает Изольда, когда вернется. В конце концов, в ее распоряжении теперь тюремщики, знающие степень вины каждого из сидельцев…
Но Изольда, как выяснилось, уже решила: двери всех камер были отперты точно так же, как и остальные двери в этом городе. Выходит, она забрала в свое царство любви и преступников… уж наверное, не из милосердия, а рассчитывая, что они будут ей столь же послушными рабами, как и все прочие.
Если, конечно, их не столкнули в пропасть где-нибудь по пути.
У Кая была и еще одна причина вновь посетить тюремную башню — по иронии судьбы (а точнее — властей и строителей города), это было самое высокое здание в Кербельсбурге, откуда, по идее, должен был открываться самый хороший вид на город и окрестности. То есть формально ратуша была выше — но лишь за счет высоты десятиярдового шпиля, а самым высоким местом, куда можно было реально подняться, был верхний этаж тюрьмы. Увы, но вид оттуда открывался лишь через зарешеченные окна камер, а выхода на верхнюю площадку башни, на который надеялся Кай, не оказалось — если таковой и был во времена ее постройки, то его давно замуровали. Достойный образ карьеры в Империи, подумал Кай. Ты поднимаешься с этажа на этаж, но все равно остаешься в тюрьме. Пока не упираешься в потолок, наглухо замурованный магами… И то, что они не пускают никого выше — это еще полбеды. Главная беда в том, что они не желают подниматься выше и сами…
Мостовые пустого города успели уже наскучить Каю, и он отправился путешествовать по крышам. Вечер второго дня он встретил на крыше ратуши, самой высокой из всех, куда выбрался через слуховое окно, и сидел теперь в обнимку с каменной химерой, упираясь сапогами в край карниза; под его ногами в добрых сорока ярдах внизу лежала главная городская площадь. Позади и выше него вздымался огромный шпиль, чья длинная закатная тень тянулась по крышам до самой городской стены, медленно двигаясь, как гигантская стрелка часов. Кай смотрел на безжизненный город и желто-зеленые луга вокруг, разрезанные узкой лентой пустой дороги, убегающей к горизонту — и в его голове складывались строки, описывающие иной пейзаж, но то же настроение: