Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич. Страница 61

С Прасковьей было всё сложнее. Она отбивалась, визжала, не в силах признать своё поражение. Обвиняла меня, что я хочу её убить, унизить. Картина была пренеприятная. Только масса фактов, которые были против неё, заставила мою супругу сдаться и признать всё. Правда, как оказалось, у неё был козырь в рукаве — она сообщила о своей беременности, потом зарыдала. Это меняло многое. Сослать непраздную жену в монастырь или, тем более, на плаху для меня было положительно невозможно. Да и понимал я, что какие-то чувства я к ней испытывал. Венчаны мы с ней перед Богом. Больно это всё сложно…

За всей этой картиной из соседней комнаты тайно наблюдали мама и Финк фон Финкельштейн. Прусский посол мне был нужен, чтобы легитимизировать все мои дальнейшие действия в глазах Фридриха Великого, который после назревающей ссоры с Англией должен был остаться моим союзником против амбиций Священной Римской империи, поддерживаемой Францией. Мне было необходимо дать понять старому Фрицу, что он подсунул мне паршивый товар, которым воспользовалась, причём совершенно бессмысленно, Англия, и не моя вина́ в возможном разводе как с супругой, так и с нашим общим партнёром.

После этого я попросил маму принять Прасковью в Петергофе и позаботиться о ней, пока она носит в себе моё дитя. С её дальнейшей судьбой мы разберёмся после родов. Конечно, при других обстоятельствах, я бы не стал затевать скандал с Англией, но здесь уж шила в мешке не утаить, да и не пойти сейчас на принцип означало убедить англичан в их вседозволенности.

Я не хотел повторить судьбу того, прошлого, Павла Петровича, убитого табакеркой в висок. А убили-то его, а точнее — меня, в результате заговора ближних людей во главе с собственным сыном, будущим Александром I. И за всеми этими событиями стояли англичане. Жалко, что я не помню имён и обстоятельств этого заговора, но и того, что помню, вполне достаточно — в общем, особо тёплых чувств к англичанам я не испытывал.

Сэр Роберт Ганнинг не ждал нашего визита. Всё было обставлено без шума, войска привлекать не стали, все сделали специалисты Тайной экспедиции. Посланник, одетый в халат, был искренне шокирован — он слишком был уверен в своих способностях интригана и не ожидал, что всё вскроется ещё до завершения подготовки переворота. Ганнинг не мог понять суть происходящего и безвольно сидел в кресле, ожидая завершения обыска.

Большинство тайников были нам известны заранее, но нашли ещё и несколько новых — улов был знатный. Такой коллекции неофициальных писем английских вельмож я даже не ожидал увидеть. Там было достаточно материалов, чтобы опозорить не только одного короля или премьер-министра — всю Англию. Показать их ненависть даже к своим друзьям, презрение к окружающим. А их беспечность переходила все мыслимые пределы — писать такое открытым текстом! Почему эти письма сохранял Ганнинг понятно — они могли ему пригодиться.

В комплекте с депешами, которые мы изъяли у Прасковьи и Дашковой, они давали полную картину заговора. Нас с мамой англичане просто решили убить для большего контроля российской политики. Таким образом, британцы хотели также резко усилить свою власть и над Пруссией — у Фридриха не оставалось бы больше никаких вариантов, кроме как, полностью следовать в кильватере [111] воли Англии.

Письма Георга III и премьер-министра Норта могли потрясти всю Европу. Как же монарх и главный министр одной из важнейших стран мира захотели убить своего союзника и одного из популярнейших европейских лидеров. Позор для них был бы огромным — противники политики Георга могли как минимум добиться отставки правительства лорда Норта, между прочим, сводного брата короля [112]. Англии стало бы значительно сложнее оперировать на континенте, а главное — помешало бы торговле.

Однако это навредило бы и нашей торговле. Англия была важным партнёром. Мы поставляли туда почти всё, что могли, и хотя британцы уже не были главным покупателем наших товаров, но всё ещё были крупнейшим. Я не был готов сейчас потерять третью часть экспортной выручки, так что выносить сор из избы совершенно не входило в мои планы.

— Сэр Роберт, я не требую от Вас показаний, мне всё ясно. — тот поднял глаза пустые и мутные, как у снулой рыбы, — Завтра же Вы получите письмо с Острова, из которого Вы узнаете о болезни своего кузена. Сразу же запросите у меня паспорта и уедете. Отправитесь ямской гоньбой [113], через три дня будете в Риге, где сядете на судно. Ваш капитан Уайтинг будет Вас ждать. Понятно?

— Да, но…

— На словах передадите моему брату Георгу, что я помню оскорбление, которое он мне нанёс. Дружба наша на сем закончена. Вся эта грязная история останется между ним и нами — я не желаю на всю Европу позорить собственную супругу. Всё понятно?

— Да, Ваше Императорское Высочество!

Вот ничтожество! Я с удовольствием убил бы его собственноручно, но не сто́ит демонстрировать свои чувства, особенно перед врагами, м-да…

Пришлось учинять новое следствие. В обществе безошибочно определили, что во главе заговора встала Екатерина Романовна Дашкова, а союзников она искала в масонских обществах. Отъезд Ганнинга замечен не был, зато люди отлично заметили аресты почти сотни членов масонских лож. А последующий Манифест «О запрете тайных обществ» укрепил образованные слои в уверенности вреда таких объединений.

Самая сложная ситуация была с Никитой Акинфиевичем Демидовым. Сей немолодой уже человек, один из наследников великого Акинфия Никитича, который и создал промышленную империю Демидовых, играл не последние роли в масонских кругах и был своим зарубежным начальством посвящён в заговор. Однако же он не поспешил проинформировать Тайную экспедицию о сём прискорбном факте, и хотя активности в вовлечении в данный преступный комплот новых членов не проявил, но и не воспрепятствовал этому. Непосредственно перед арестами участников каким-то звериным чутьём он ощутил обречённость этой задумки и примчался с покаянным письмом в Зимний дворец.

Он был, без сомнения, виновен, но также и невиновен, ибо всё же доложил о заговоре задолго до его завершения. Так что, пришлось его наказать, но несильно — он был отправлен к своим землям на Урал, с заданием привести дела в порядок, заняться увеличением производства с соблюдением всех установленных в империи законов. Такая милость была обусловлена и его репутацией одного из лучших заводчиков и покровителя технических новинок.

Я также поставил ему задачу увеличить продажи нашего железа через Чёрное море в Турцию и дальше, в Средиземноморье. Это начинание вполне позволялось нашими торговыми соглашениями и было уже просто необходимо в свете конфликта с Англией. Важнейшим препятствием было отсутствие нормальных транспортных путей, позволявших перевозить большие объёмы подобных грузов.

Для решения этой проблемы уже были предприняты определённые шаги, в частности, в окрестности города Царицын ещё почти год назад была отправлена группа инженеров для изучения возможности построения канала, соединяющего Волгу и Дон. Однако я хорошо понимал, что это будет крайне затратное предприятие, и обязал Никиту Акинфиевича заняться организацией подобных работ и привлечением финансирования.

Для Демидова такая задача выглядела всяко лучше отправки на каторгу или на Камчатку, и мы расстались вполне довольные друг другом.

Прасковья сломалась, плакала и просила вернуть её домой, к маменьке. Я к женским слезам всегда относился плохо, а здесь вообще, сердце рвало. Моя женщина, пусть и не любимая, но ведь моя же. Супруга она моя перед Богом и людьми. Мама сама её допрашивала, я просто наблюдал.

Я многое понял. Маленькая девочка, она приехала в чужую страну, к чужим людям, от мамы и сестёр, которые её любили, холил и лелеяли. Приехала, ведо́мая мечтою стать как Екатерина — правительницей, что восславится в веках. Приехала в дикую страну, цивилизовать и царствовать, а попала… Где пышные балы и беспредельная роскошь, где глупые дикари, только и ожидающие её слова? Всё работает без неё, все понимают друг друга с полуслова и, пусть не гонят её прочь, но особого внимания к её словам не проявляют. Обидно!