Бедный Павел. Часть 2 (СИ) - Голубев Владимир Евгеньевич. Страница 65

Смешно, конечно, для меня звучали рассказы, как здесь с озёр железную руду собирают. К концу лета, когда уровень воды падает, всё местное население на лодках и плотах высыпает на водоёмы да выгребает ил со дна. Потом его сушат несколько месяцев, полученный порошок сжигают — на огне выгорают все органические составляющие ила, а оставшийся материал уже плавят в горнах. И вот, результат такого долгого труда продают на завод, где из него плавят металл. Очень дорого, совсем неэффективно и нетехнологично, но пока ничего не поделаешь.

Вот так вот… Красиво здесь так, снег, солнце, леса полно́, курорт прямо…

— А жена-то твоя как, Аникита? Не закисла вдали от столицы совсем?

— Надюша-то? Так она на Марциальных водах [120]. Как доктор Бутков там побывал и заключение своё дал, так она всё туда ездит. Мол, Ярцовы строят, муж — заводы, жена — лечебницы!

— Молодец она у тебя! Слышал я от Щепина, что воды очень хороши, да и места здесь блаженные.

— Скажете, Ваше Высочество, блаженные! В здешних местах летом комары, что волки! Истинно говорю! Живьём сжирают! Какой тут отдых! Только вот плоть усмирять! — захохотал Ярцов, — Вот монастырь-то новый — хорошее подспорье нам. И людям легче и рыба всегда есть!

— Что монахи рыбачат? — рядом в Кондопожской губе был открыт Свято-Пантелеймонов Суйсарьский монастырь.

— Рыбачат. Вон картошку начали разводить, пока на продажу не хватает, только вот рыбку продают. Сейчас вся она к нам уходит. У них теперь новый инок Исидор поселился, вот он большой знаток коновального дела оказался. Ходит по деревням, скотину лечит и обихаживает — авторитетный человек стал. Теперь мужики монастырь ценят. Помогают строить, рыбалке учат.

— А что крестьяне-то местные? Не боятся уже?

— Да уже всё нормально. Сначала всё не верили, что на завод не загонят, прятались. А потом я их уболтал, да и батюшки местные помогли — убедили, что закон новый есть, и их не тронут. Нанимаются хорошо, даже летом их у меня много. Пусть я и мало плачу, а им хорошо — хлебом же платим, да консервой — не голодают, и на иголки жёнам остаётся. Теперь они на завод молятся.

— Голодно им здесь?

— Крестьянам-то? Да, что говорить! От земли в здешних местах мало что получишь, всё больше рыбой кормятся. Я тут одну деревеньку уговорил картошку сажать, как монахи делают, а ещё две — мясо нам ставить, травы-то много. Посмотрим, что будет.

— Заботливый ты, Аникита, я гляжу…

— А что делать? Вы же сами, Павел Петрович, всё время говорите, что кормильцы они наши, а мы их защитники. Да и правильно это — дело ли, что нам припасы аж с Волги возят! Уж мясо-то, рыбу, да картошку на месте надо искать! Ну, я так думаю…

— Правильно ты, думаешь, Аникита Сергеевич! По государственному! Может, тебя Новгородским губернатором назначить?

— Смеётесь всё надо мной, Ваше Высочество! Зачем мне оно надо? У меня металл! — я улыбался, глядя на него. Смотрел на Петровский завод и думал, что вот Ярцов — столбовой дворянин, с детства на заводах, простолюдины для него должны быть пылью под ногами, а вот — заботится о них. Значит, всё я делаю правильно!

— Степан Еремеич! Христом Богом тебе клянусь — именно там я эти камни нашёл! Вот прям в этом урочище!

— «Дробные камни», говоришь Тимоха? — Смолянин пристально смотрел на казачка-рудознатца, одного из тех, кого он подрядил на сбор камней в округе для поиска полезных ископаемых. Понравилось отставному прапорщику горное дело — уголёк уже принёс ему сильно больше доходов, чем он мог рассчитывать даже в мечтах. Теперь Смолянин затеял поиск минералов в окрестных местах.

— Именно так, Степан Еремеич! Недалече от Лугани, значит!

— И Ефима проведёшь? — Ефим Яумбетов, молодой учёный рудознатец, которого нанял Смолянин для анализа результатов, резко привстал, хищно прищурив глаза.

— Знамо дело!

— Ефим, как думаешь, дело сто́ящее?

— Почти наверняка, Еремеич! Киноварь [121] это! Точно тебе говорю! На Альмаденскую [122] очень похожа!

— Так ты смотри там, Ефим! Всё разведай! Сколько там этой киновари, как добывать, как возить — всё на тебе!

— Не учи, Еремеич! — Ефим азартно оскалил зубы, — Сам знаешь, если всё правильно разведаю, и от тебя премию получу и от казны ещё! Всю семью в Петербург перевезу!

— Давайте, ребятки! Не помёрзните только! Жду я вас очень!

Я вернулся в столицу в идиотски-благостном настроении, сил явно прибавилось, голова была полна новыми мыслями и идеями. Нужно было разгрести документы, накопившиеся за время моего отсутствия. Надо работать над новыми проектами. Через месяц мама должна была уже рожать. Належало готовить к публикации манифест об осеннем рекрутском наборе. Дел было много!

Я спешил работать. Мой кортеж въехал в Петербург солнечным, тёплым и сырым мартовским утром, странно было видеть солнце над ещё зимней столицей, но оно будто бы встречало меня, подмигивая и улыбаясь. Дескать, всё хорошо и будет ещё лучше — работай, парень!

Итак, сначала отчёты. Уже ясны итоги прошлого года, надо всё изучить, сделать выводы. Вечером явился Вяземский. Князь сиял от приятных известий — огромной радостью и облегчением стал значительный прирост налогов. Несмотря на то что провинции пока подушной подати не платили, рост пошлин от их торговли был более чем в полтора раза — у нашего хлеба упрочились позиции в Турции и Персии. И, по сообщениям дипломатов, которым сбор подобной информации давно был вменён в обязанность, эти рынки могли поглотить и многократно большие объёмы.

Самое интересное, что значительно выросло количество налогоплательщиков. Естественный прирост их пока не мог быть большим, в возраст ещё только входили те, кто родился в середине пятидесятых годов. Пусть сейчас и стало больше деток, но пока они вырастут… Ну и вот, вместо ожидаемого увеличения примерно на четыре процента, количество зарегистрированных крестьянских хозяйств выросло более чем на десятую часть.

Похоже, меры по улучшению жизни крестьян, повышению их места в обществе начали давать свои результаты. Те, кто до сей поры скрывались от учёта и уплаты налогов, начали выходи́ть на свет. Благо все возможные недоимки им прощались, да и розыск беглых был прекращён, теперь они просто могли легализовать своё положение и не бояться больше.

Сработали меры по улучшению жизни, замирению со староверами и, как бы это сказать — образа власти. Наверняка не всё, что спрятались в лесах вышли, но происходящее уже можно было охарактеризовать как тенденцию. Насколько же легче дышать, когда понимаешь, что задумки срабатывают! Да и с деньгами проще становится!

Вот как представлю, что через два года налоги из Москвы пойдут, да переселенцы начнут подушную по́дать платить — эх, заживём! Сейчас уже даже без учёта доходов Императорского приказа бюджет государства вполне сводился, мы, наконец, могли начать наращивать армию, не переживая, что нам опять придётся в пожарном порядке искать средства на затыкание дыр в финансах империи.

Что же, Вяземский получил заслуженную похвалу и ушёл от меня окрылённым. На следующий день с докладом пришёл Олсуфьев, сжимая в руках солидную папку из телячьей кожи с императорским вензелем. Говорил он медленно, делая паузы, как-то хитро на меня поглядывая. После минут пяти его речей я понял, что он пока ничего мне не сказал, просто монотонно несёт какую-то ерунду.

— Адам Васильевич, дорого́й Вы мой! Заканчивайте уж шутки шутить! Тоже мне, нашли кому голову морочить — Наследнику Престола! — я демонстративно подвыл на титуле, Олсуфьев не выдержал и захихикал, сорвавшись. С Олсуфьевым мои отношения были приятельские, я уважал верного сторонника мамы и прекрасного администратора, а он со времён моего детства всегда был рядом с мамой и со мной, как бы по-отечески помогая мне в делах.