Оператор моего настроения (СИ) - Муар Лана. Страница 34

— Это же мама, Еля. Как ей не сказать?

— Хотя бы не так!

— А как? Издалека? Типа подготовить? Норм все, — и посмотрев на уже хохочущую мать, спрашивает. — Ма, ведь норм?

— Норм, дурилка, — кивает и плотнее кутается в халат. — Бери свою Елю и идите уже в дом. Хватит морозить мне внучку. Не май месяц.

У родителей Макса небольшой семейный отель "Вилла Левентис", а бунгало, у которого он зажигал факела, — бар для приезжающих туристов. Сейчас не сезон, но через пару недель приедут первые, пара — художник и его жена. Мама Максима показывает мне на картину парусника, висящую на стене у стойки ресепшена, но с большей гордостью смотрит на небольшую рамочку с диском, вокруг которой пестрят фотографиями вырезки из газет и журналов. На всех Макс и фамилия Левентис. Женщина суетливо хлопает себя по лбу, достает из-под стойки старенький “Полароид”, и я не успеваю ничего понять — разворачиваюсь, увлекаемая рукой Максима, моргаю от внезапной вспышки, а потом с удивлением смотрю на небольшой квадратик, который мама Макса прикрепляет рядом с диском и аккуратную подпись под ним:”Elizabeth και Maxim”. На проявляющейся фотографии я улыбаюсь, пришибленная пыльным мешком, а Макс буквально светится от счастья.

— Потом повешу фотографию внучки.

Я хлюпаю носом и все же плачу, спрятав лицо на груди Макса, только он никак не может понять, что меня расстроило, и все обнимает, шепчет что-то ласковое, просит успокоиться. Глупый мальчишка даже не представляет, какой бесценной стала для меня простая фотография, сделанная его мамой. А она улыбается, наблюдая за нами, смахивает слезы и выкладывает на стойку ключ от номера с самым лучшим видом на залив.

У Мишки есть одна фразочка, которая лучше всего подходила под мое утреннее состояние. Я отсрачивала неотсрачиваемое по максимуму. Дергалась, нервничала, два раза сходила в душ и долго приводила себя в порядок… Дошло до того, что перед самым выходом из номера, взяла у Макса сигарету и пошла с ней на балкончик настраиваться на уже совсем и никак неизбежное знакомство с его родителями. Курить не стала, но высидела положенные на перекур пять минут и смяла сигарету в пальцах, так толком и не успокоившись. Вроде бы стоило прислушаться к логике, которая прямым текстом заявляла, что бояться, в принципе, нечего: мне не восемнадцать, объяснять беременность банальным и глупым "так случайно получилось" как бы поздновато — закономерный результат вполне очевидного процесса, ребенка могу обеспечить сама, да и Макс зарабатывает судя по машине и намерению покупать квартиру, достаточно, только я один черт ударилась в панику. И не из-за чего-нибудь весомого, а из-за своей “старости”. Девять лет разницы в возрасте мотылялись у меня над головой, будто Дамоклов меч на тонкой волосинке. Будь Макс старше меня, вряд ли так переживала, но старше была именно я, и любой здравомыслящий родитель за голову схватится раньше. Моя мама точно закатит концерт, когда придет ее очередь узнавать “приятные новости”, и очень сомневаюсь, что мама Максима обрадуется реальному положению вещей — первая встреча на эмоциях — это одно дело, а вот вторая, уже с переспанными и обдуманными "на сухую" мыслями, совсем другое.

— Еля, ну не нервничай ты так, расслабься.

— Тебе легко говорить, Макс. Давай сразу договоримся, если мне что-то не нравится, я просто собираю вещи и улетаю.

— О`кей.

— Тогда дай мне две минуты, — опустившись на край кровати, дышу, приводя мысли в подобие упорядоченного движения, а не Броуновского метания из стороны в сторону. Выдыхаю и произношу вслух то, во что очень хочется поверить, но не верю от слова совсем. — Все будет хорошо.

— Идем?

— Макс! — выдыхаю еще раз и поднимаюсь на ноги. — Мы договорились?

— Конечно договорились, — кивает, улыбаясь от уха до уха. — Только с одним маленьким уточнением. Если улетаем, то вместе. О`кей?

— О`кей. Пошли уже, пока я не передумала.

И все, что я себе напридумывала, разбилось на мелкие осколки от одной улыбки мамы Макса. Она буквально расцвела, когда увидела нас, спустившихся с лестницы. Но ей, видимо, этого показалось мало. Подошла к нам, обняла и поцеловала обоих, Максу еще и волосы растрепала, отчитывая за то, что он дрыхнет без задних ног и совершенно не думает обо мне и том, что завтрак — безумно важная часть, особенно для беременных.

— Лизочка, ты его в следующий раз просто с кровати сталкивай. Не сахарный. Пару раз на полу проснется, сразу думать начнет, — рассмеялась София Никитична, увлекая меня за собой в сторону просторной кухни. — Максим у нас такой. Пока лоб не расшибет, думалку не включит, но если уж включит, то потом не остановишь. Сергиус сейчас с рынка вернется, фрукты принесет, а вы как раз к этому времени кашу поедите. Тебе с малышкой полезно, не спорь даже. И Сергиуса можешь Сергеем звать, у нас русские часто гостят… Максим, особое приглашение ждёшь?

— Ма, я так-то иду.

— Так иди быстрее, чайник ставь, обормот. Я Лизе чай из-под крана заваривать должна? Лизочка, ты не стесняйся, бери все что хочется.

— Спасибо, София Никитична…

— София. Я ещё молодая, хотя уже и бабушка.

Рассмеявшись, она снова затараторила про завтрак и фрукты, которые принесут буквально с минуты на минуту, а у меня пропал дар речи и появился ответ в кого из родителей Макс такой максималист — стол буквально ломился от еды, исключительно правильной и полезной, и спрашивать для кого все это приготовили не пришлось. София Никитична обвела "скромный" завтрак ладонью и произнесла тоном, не терпящим возражений, практически слово в слово повторяя слова сына:

— Лизочка, слава Богу, ты у нас взрослая девочка и сама понимаешь, что сейчас как никогда необходимы витамины.

Макс, конечно, Бога не упоминал — с его словарным запасом, пестрящим матами, если на порог ада пустят, уже прогресс, и про взрослую не говорил — с этим скорее наоборот, но в остальном — копия, не подкопаешься при всем желании. Особенно непреклонное "необходимо", настолько железобетонное, что даже окажись я полнейшей идиоткой, и то осознала бы, что по-другому нельзя. А если добавить к этому умопомрачительный аромат от каши, свежего хлеба и сыра… Логика, ликуя, выдала: "Ага! А я тебе говорила!", и желудок забурчал: "Может, уже заглохнете и, наконец, поедим, а?"

Первая ложка, вторая, третья… Я только успевала кивнуть на подсунутый мне бутерброд и хихикнуть на ойканье Макса, получившего подзатыльник за попытку отделаться одним кофе.

— Ешь!

Я рыкнула на Макса справа, а София Никитична в этот же момент, но слева. Мы переглянулись с ней и захохотали, как полоумные. Только Максим расценил это по-своему:

— Спелись, блин.

— Ты мне еще поблинкай! Лучше с Лизы пример бери, — насупилась София Никитична. — Девочка за двоих ест, а ты свою крохотную порцию осилить не можешь?

— Ма, ты сейчас точно про мой тазик говоришь?

— Ешь кому говорю.

— Да ем я, — пробурчал Макс, подмигивая мне и перемешивая кашу в своей действительно немаленькой тарелке. — Нашли, блин, маленького. Что-то я сомневаюсь, что батю по утрам кашей пичкают.

— Пичкают, Макс, — раздалось у нас за спиной с легким акцентом. — Только я ем и не спорю.

— Батя! — выскочив из-за стола, Максим чуть не снёс вошедшего мужчину с ног и с лёгкостью увернулся от встречного удара.

Вряд ли отец планировал всерьез бить сына, да и улыбка с которой он его обнял говорила об обратном:

— Заматерел, бычок, — одобрительно хохотнул он, похлопывая Макса по спине. Уже знакомым мне движением взъерошил ему волосы и, развернув, подтолкнул к столу. — Иди завтракай, — перевел взгляд на меня и, представившись, спросил, — Девочку ждем? Или мальчика.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍— Мы пока не знаем. Еще рано.