Оператор моего настроения (СИ) - Муар Лана. Страница 42

— Татьяна Федоровна, я бы не советовала вам к ней подходить. Девочка только вернулась из лазарета.

— Я сама решу к кому и когда подходить, — жёстко осадила она директора и шикнула на хихикающих девчонок. — Успокоились!

В комнате тут же воцарилась тишина. Даже мухи, вечно жужжащие и бьющиеся в окно, разом затихли и попрятались, чтобы не злить эту женщину. А она подошла к моей кровати, отвела в сторону край одеяла, закрывающий мое лицо, провела своими тонкими пальцами по спутанным волосам и еле слышно спросила:

— Как тебя зовут?

— Лиза, — едва шевеля губами, ответила я.

— Куськина дочь! — прыснули девчонки и тут же пугливо подавились смешками.

— Цыц! Анна Романовна, по какой причине девочка была в лазарете?

— Сальмонеллёз, Татьяна Федоровна. Она вечно таскается с кошками, вот и подхватила. Хорошо, что вовремя заметили и никого не заразила.

— Тогда бы все обосрались, — снова вставила неизменную шпильку Лена, самая красивая из моих ровесниц и самая острая на язык.

— Я сказала цыц! — тоном, от которого у меня перехватило горло, медленно повторила женщина, поворачивая голову. — Фамилия.

— Золотарева, — с вызовом ответила ей Лена, раскидывая по плечам свои белоснежные косы.

— Если не научишься держать язык за зубами, так и останешься Золоторевой.

Все так же медленно и спокойно произнесла эта странная гостья, но в комнате сразу похолодало и отчетливо захрустело острыми иголками. Острые, по-мужски резкие скулы, злой взгляд, направленный в сторону девчонок, и контрастом ему тихий шепот, наполненный теплотой, когда она снова тронула мои волосы с улыбкой:

— Меня зовут Таня. Хочешь уехать отсюда со мной и стать Елизаветой Гарских?

— Да, — кивнула я, мечтая просто уехать и больше никогда не слышать обидных прозвищ. В тот момент я даже не придала значению гордости, с которой было произнесено мое имя и новая, такая звучная, фамилия.

— Анна Романовна, я забираю эту девочку. Сейчас.

— Но документы и удочерение…

— Я сказала сейчас. Если завтра утром они будут не готовы, к десяти ждите гостей. Из санэпидемстанции. Все понятно?

— Да-да, как скажете, Татьяна Федоровна.

Очередная волна холода, окатывающая всех вокруг, но не меня.

— Всеволод, помоги, пожалуйста, донести девочку до машины. Лиза, познакомься, это твой дядя. Дядя Сева.

— Здравствуйте, — прошептала я мужчине, который все время стоял в дверях и только сейчас, после просьбы, зашёл в комнату.

— Здравствуй, Лиза, — улыбнулся он, подхватывая меня на руки прямо с одеялом. — Не волнуйся ни о чем. Ты когда-нибудь была на море?

— Нет. Только на речке один раз.

— Завтра поедешь, пушинка. Это правда, что ты любишь кошек?

— И ещё собак.

— Такая крошка и совсем не боишься?

— Нет, — помотала головой, — они добрые.

— Добрые. Наверное, хочешь стать ветеринаром, когда вырастешь? — спросил мужчина, опуская меня на заднее сиденье огромной машины.

— Хочу, — кивнула, оказавшись в невиданной роскоши, пахнущей цветочными духами, и стесняясь себя, завернутой в старенькое одеяло, больше, чем своего желания. — Только я не знаю как.

— Тогда зови меня дядей Севой, а я расскажу и помогу тебе стать ветеринаром. Договорились? — он протянул мне ладонь, совсем как взрослой, пожал мою, крохотную, и улыбнулся робкому:

— Хорошо, дядя Сева.

— Вячеслав, сперва в больницу, потом оденем Лизу и я, богом клянусь, переверну этот детдом вверх ногами и лично придушу директоршу, если завтра у них найдут хоть одну сальмонеллу!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Таня, — мягко произнес дядя Сева, остужая боевой настрой женщины. — Завтра вы летите с Лизой на море. Девочке нужны витамины, питание, забота и отдых, как и тебе. А с проверкой и документами я все решу сам.

— Море? — переспросила Татьяна Федоровна и, посмотрев на меня, кивнула. — Обязательно. Но сперва в больницу.

Собственная комната, с одной кроватью, шкаф для вещей и игрушек, ещё лежащих в пакетах и не разобранных, небольшой столик у огромного окна, за которым жил своей жизнью огромный город. А за спиной торопливая суета двух женщин — той, которая забрала меня из детского дома, и ее сестры, тети Зои.

— Просто кошмар. Довести девочку до такого состояния… Убить мало, — строгий, злой и, кажется, не способный любить голос.

— Таня, все будет хорошо. Вот увидишь. Да брось уже эти тапки, что ты в них вцепилась? Бери самое необходимое, остальное купишь. Только ради всего святого не закорми девочку.

— Зоя, я знаю! Вернусь, душу вытрясу этим садистам!

— Таня! Успокойся! Сева сказал, что все решит. Ярик, а ты чего застыл? Иди познакомься со своей сестрой.

Брат? Я оборачиваюсь и отшатываюсь назад, прячась за штору. Мальчишка, которого тетя Зоя подтолкнула в мою сторону, делает неуверенный шаг, с опаской второй, а я вжимаюсь в угол затравленный зверьком — Ярик слишком похож на Вову, одного из тех, кто кидал в меня камни, когда никто из взрослых не видит. Такой же нескладный и высокий, с черными, как смоль волосами, и что, страшнее всего, старше меня. Только в глазах испуг, и непонятно кто из нас боится больше — я его или он меня.

— Ярик? — тетя Зоя взглядом показывает сыну на меня, и он сует руку в карман:

— Хочешь шоколадку? — спрашивает, подходя ближе, и протягивает большой батончик "Сникерса" на раскрытой ладони — роскошь и предел мечтаний.

— Нет, — мотаю головой, уже зная, что за любым подарком без причины от любого мальчишки обязательно будет больно и обидно. Обманет или ударит, а потом рассмеется моим слезам.

— Мама, почему она меня боится?

— Потому что другие мальчики ее запугали, Ярик.

— Зачем? Она же маленькая.

— Потому и маленькая, что никто не заступался.

— Совсем никто?

— Совсем.

Он кладет шоколадку на подоконник, оборачивается, а я не верю своим ушам:

— Можно я буду ее защищать, тетя Таня?

— Можно и нужно, — она кивает в ответ, прижимая к груди маленького медвежонка, купленного для меня. Просто потому, что я застыла радом с ним в магазине. Кусает губы и отворачивается, пряча от всех слезы.

— Мама, а мы ведь тоже поедем с тетей Таней? Я буду слушаться и защищать Лизу, честное слово, — мальчишка, заглядывает в глаза матери, и она тоже начинает плакать.

Странные люди. Я им такая чужая, а они покупают мне вещи и везут на море, которое я видела на картинках и в телевизоре. А самолеты такие огромные!

Тетя Таня. У нее нет мужа, потому что никто не может вытерпеть такой вредный характер, и своих детей — из-за непонятной операции со страшным названием аборт. Она смеется, рассказывая про себя, курит длинные сигареты, прячась от меня за домиком с крышей из огромных листьев, много разговаривает по телефону, ругаясь словами, которые мне нельзя повторять. Такая строгая, когда думает, что я ее не вижу, и странная, когда видит, что мы с Яриком идём к морю, чтобы построить башню. Она бросает все и бежит к нам, садится рядом. И совсем как маленькая копает канавку вокруг растущего замка из песка. А ещё тетя Таня говорит, что я научусь плавать. Когда поправлюсь. Берет за руку, заводит в воду, и я старательно дрыгаю ногами, а она тянет меня за собой вдоль берега, улыбаясь летящим на нее брызгам. Хмурится, когда у меня болит живот от еды, и покупает мороженое. Каждый раз, как видит вывеску с яркими шариками над рожком. И сладкую вату.

— Мама Таня, — хриплю и тянусь к ней.

Она плачет, прижимая меня к себе. Такая сильная и строгая для всех и совсем другая для меня. Бросила все и прилетела, когда узнала, что я простыла, нанырявшись с Яриком в сугробах на их новом участке. Она не хотела лететь, но я пообещала, что буду слушаться тетю Зою и дядю Севу, а Ярик упросил оставить меня в гостях и поклялся, что со мной ничего не произойдёт. Мама Таня меряет мне температуру, кормит с ложечки супом и читает сказки, обнимая каждый раз, как я, смелея, пробую называть ее по-новому.