Оператор моего настроения (СИ) - Муар Лана. Страница 43
Мама. Ругается с тренером, который говорит, что из меня не получится гимнастка, а я хочу научиться крутиться колесом и делать фляк.
— Татьяна Федоровна, я вас прекрасно понимаю, но девочка не выдержит нагрузок. Она слишком слабая для гимнастики.
— Моя дочь слабая!? Моя дочь и слабая!? Лиза, сходи-ка посмотреть козла пока я поговорю с этим… дяденькой.
— Мама, а можно я попробую залезть на брус?
— Что? — смотрит на меня, пожирающую глазами форму на девочках, и кивает. — Конечно можно, доня. И дядя тренер тоже не против. Так, Андрей Валерьевич!?
— Я все равно её не возьму, Татьяна Федоровна.
— И запретите девочке просто попробовать залезть на ваш чертов брус!?
— Пусть пробует, но я не изменю своего решения.
— Донечка, беги.
Разбитые в кровь коленки, ссадины, ушибы, вывихи и сломанная рука… Мама ходит со мной на каждое занятие, на каждую тренировку, ругается, не стесняясь других родителей, и едет на первое соревнование. У меня самый красивый купальник, как у настоящей спортсменки, и даже вышивка с фамилией на груди. Рядом с медалью. Бронзовой, но все же медалью.
— Андрей Валерьевич, поздравляю вас, — мама с гордостью поправляет невидимки в моей шишке и улыбается, услышав:
— Это не моя заслуга. У девочки характер бойца.
— Мамин.
— Даже не сомневаюсь, Татьяна Федоровна.
Новая школа, репетиторы, золотая медаль, первый паспорт и права, институт, красный диплом, практика в лучшей клинике в Москве… И мама. Она всегда рядом, всегда радуется моим успехам больше, чем своим, и больнее меня переживает неудачи. Мама продала свой бизнес, чтобы у ее дочери появилась клиника, лучшая и современная, а на остатки купила сеть цветочных магазинов. Убыточную. А через год уже в который раз доказала, что для фамилии Гарских нет преград и ее можно и нужно произносить только с гордостью. А я хотела стать Левентис и боялась, что мама расстроится и впервые не поймет.
Все это пронеслось перед глазами в долю секунды, пока мы с Максом стояли у дверей моего дома. Дома, где жила я, до того, как купила квартиру, и мама. Чужой человек, по документам, и самый близкий в мире.
— Макс, я боюсь.
— Еля, все будет о'кей.
О'кей. Уверенное, твердое и нерушимое, как скала, но я все же трушу жать на кнопку звонка. В тысячный раз осматриваю Макса с ног до головы, поправляю ему волосы и вскрикиваю, когда он давит на кнопку, отзывающуюся внутри дома мелодичным перезвоном. Макс привычным движением заранее расстёгивает пальто, будто собрался не знакомиться, а драться, и с широкой улыбкой на лице здоровается с мамой:
— Татьяна Федоровна, добрый вечер. Я к вам с миром.
29
Клей
Главное, с первой секунды сломать все шаблоны и дальше херачить, не давая одуматься ни на секунду. Елю колотит, хоть она и старается этого не показывать. За двадцать минут поездки раз сто повторила, что у мамы тяжелый характер, а я сто раз ответил, что все будет о`кей. Жму кнопку звонка, Еля впивается пальцами в мою ладонь.
— Татьяна Федоровна, добрый вечер. Я к вам с миром.
Окидывает взглядом, распатронивая за одну секунду на атомы и, улыбнувшись дочери, прижигает меня ледяным тоном:
— Гонцов, приносящих дурные вести в дом, раньше убивали. Знаешь об этом?
— Прошу, — поднимаю подбородок выше, открывая горло, и протягиваю Гарских опасную бритву, купленную накануне.
Если Фил не наебался… Бля!
Острое лезвие уперлось в кожу раньше, чем раздался звук упавшей на паркет коробочки, в которой оно лежало, а холод в глазах женщины сменился усмешкой:
— Глупая и ненужная смелость.
— Мама! Макс!
— Еля, все о'кей.
Только уверенности в этом у меня никакой. И, сука, страшно, что у тещи, будущей, если все же прокатит, не дрогнет рука или она не чиркнет бритвой, уже специально, подтверждая свои слова действием.
— Боишься, — медленно произнесла она, упиваясь самим фактом моего страха.
— Вас да.
— И знаешь, что ты мне не нравишься.
— Знаю.
— Но все равно пришел, — лезвие медленно поднялось выше, упираясь кончиком под подбородок, заставляя поднять голову выше и судорожно сглотнуть. — Что с бровью, гонец?
— Защищал свое.
— А кто тебе сказал, что она твоя?
— Вот я и пришел спросить, могу ли взять Елю в жены.
— Ты уже знаешь мой ответ.
— Тогда лучше прирежьте. Без нее я не уйду.
Пристальный взгляд, словно детектор лжи, взвешивает мои слова, пощелкивая своими циничными релюшками и впиваясь через глаза прямиком в мозг.
— Антонина!
— Да, Татьяна Федоровна.
— Накрой на троих.
— Хорошо, Татьяна Федоровна.
Пальцы Ели, до этого сжимающие мою ладонь, дрогнули и ослабли, а я выдохнул с облегчением, когда Гарских сделала шаг назад и улыбнулась, рассматривая бритву с капелькой крови на кончике:
— Хорошая заточка, — женщина, играючись, несколько раз покрутила мой подарок в руке и, защелкнув, пошла к небольшому шкафу со стеклянными дверцами. — Кто рассказал?
— Гроссов.
— Марк!?
— Фил, — ответил я, проводя ладонью по шее, не веря, что она осталась целой.
— Филипп? — рассмеялась Гарских, укладывая бритву в углубление рядом с другими, лежащими на полочках. — Вот уж не думала, что этот засранец запомнит. Он был у нас в гостях один раз, с мамой. Совсем маленький. Лиза, может помнишь тетю Женю? Мы тогда жили на Жуковской… Думала, уши ему оторву за то, что полез смотреть без разрешения и чуть пальцы себе не отрезал, а вон оно как вывернулось. Забавно. И как он? Марк говорил, что в музыку подался.
— Сегодня у него в клубе концерт, а одиннадцатого в "Олимпе".
— Понятно. Мальчик захватывает мир. Амбициозный, как отец. А ты? Есть чем гордиться?
— У меня будет дочь. И вы меня не прирезали, — наткнувшись на смеющийся взгляд, замер и добавил, — сегодня.
— А он умнее, чем кажется, Лиза, — кивнула Гарских, делая приглашающий жест в сторону обеденной.
Рядом с тарелкой несколько ложек и вилок. Я в душе не ебу на кой хрен столько нужно и, подсмотрев, что делает Еля, тяну со стола салфетку, обхваченную широким блестящим кольцом, чтобы накрыть ей колени. Блядские и ненужные сложности, а Гарских молча ставит в своем списке моих минусов ещё один. Она вроде бы и не смотрит в мою сторону, будто меня вообще не существует, и за столом сидят только два человека — она и Еля, — но каждый промах, с неправильно взятой вилкой или ложкой, отзывается на ее губах едкой улыбочкой, а в воздухе отчётливо слышно, как взмахивает невидимый карандашик и появляется очередная запись. И их становится все больше. Пиздец. Надо было хоть почитать что и как. Если бы знал…
Я давлюсь, решая попробовать улитки, которые ест Гарских, и она хохочет в голос, впервые за весь ужин обратившись ко мне по имени:
— Выплюнь уже, Максим, если не нравится. Антонина, убери и принеси ему воды.
— Спасибо, Татьяна Федоровна, — сплевываю в салфетку мерзкую хрень, окончательно падая в глазах женщины, а она поднимает бокал с вином, откидывается на спинку стула и снова начинает патронить меня на составляющие:
— С ним стыдно выйти в общество, Лиза.
— Мама!
— И с Борей ты смотрелась лучше.
От одного упоминания о Боречке, я заскрежетал зубами, а Еля бросила вилку на стол и со злостью прошипела:
— А мне плевать, как я с ним смотрюсь! Ты о нем ничего не знаешь! Ничего! А Макс всегда рядом со мной! Всегда! Он помнит мои привычки и его не надо по сто раз просить что-то сделать! Его вообще не надо просить, мама! Ты знаешь, что Макс купил машину? Выйди и посмотри какую! Как у Ярика! Чтобы со мной ничего не случилось. Я его об этом просила? Нет. Он сам. Сам! А квартира? Рокотов хоть раз подумал о покупке квартиры? Нет, мама. Он переехал ко мне, как будто так и надо, а Макс купил! Нашел, узнал где будет ближе садик и больница. Он сходил в школу, мама! Да он из-за меня не бреется, чтобы выглядеть старше, одеваться стал по-другому. А Боря? Если ты так его защищаешь, тогда напомни мне, когда он сделал хоть что-то такое для меня!? Да ни разу! Нихрена он не сделал! Только и смог, что приехать к Воронцовским и устроить там шоу. И когда Макс за меня заступился, побежал к тебе жаловаться, как обиженный мальчик. Амбала я на него натравила. Ну да, конечно. Вот он, амбал. Амбал, мама? — показала на меня и нервно рассмеялась. — Конечно! Зачем говорить правду, что тебя избил мальчишка, если можно выставить себя жертвой? — дернув головой, Еля накрыла мою ладонь своей и с вызовом посмотрела на мать. — Боря ему ребра сломал, а Макс даже в суд на него подавать не стал. Думаешь он побежал к кому-нибудь жаловаться? Нет, мама. А Боря!? Боря включил обиженку и наплел тебе с три короба. И знаешь что!? Нравится тебе это или нет, но я выйду за Макса замуж, рожу и буду счастлива! Счастлива, мама! И мне плевать, что будут говорить. Я люблю его. С татуировками, матами и…