Карантин - Иган Грег. Страница 42

Проходя мимо квартир других добровольцев я – ревниво! – думаю о том, что некоторые из них, возможно, тоже начинают осваивать «Ансамбль». Лу думает, что это не так, но до конца не уверен. То, что я оперирую «Ансамблем» при бессознательном посредничестве По Квай, меня не слишком смущает. Однако мысль о том, что кто-то другой приближается к овладению тайнами истинного Ансамбля, просто невыносима. Благодаря моду верности я достиг такого глубокого понимания сути Ансамбля, как никто в целом свете, и никто, кроме меня, не смеет ступить на этот путь. Я верю в это так же искренне, как и в то, что нет для меня дела важней, чем передать «Ансамбль» в распоряжение Канона. Вопиющее противоречие! Но мое сознание воспринимает его как не относящуюся к делу абстракцию.

Вернувшись в прихожую, я схлопываюсь. Скоро выяснится, сумел я стать невидимкой, или спрятал голову в песок наподобие страуса. Способно ли мое размазанное «я» отличать состояния, где меня действительно не заметили, от тех, где я обманул только себя самого? Иначе говоря, что менее вероятно: пройти перед камерой незамеченным или не заметить, что ты обнаружен?

Этого я не знаю. Пока ясно одно – в течение часа никто не обвинил меня в самовольной отлучке с поста. В принципе возможен и такой вариант: я уже давно обездвижен и валяюсь где-нибудь в подвале, а сегодняшний успех мне лишь пригрезился. Просто мое размазанное «я» схлопнулось в версию, подверженную очень реалистичным галлюцинациям. Да, это маловероятно. Но я уже столько раз реализовывал абсолютно невероятные варианты выигрыша; значит, я могу и проиграть самым фантастическим образом?

Ли Хинь Чунь заступает на дежурство вместо меня. В поезде, по дороге домой, я внимательно гляжу на пассажиров. Если это иллюзия, пусть она скорее рассыплется, превратится в сюрреалистический хаос! Но вагон по-прежнему цел, станции сменяют друг друга согласно расписанию, я встречаю равнодушные, как всегда, взгляды и начинаю думать, что подделка, пожалуй, слишком уж смахивает на правду.

Дома все сомнения окончательно развеиваются. Если это галлюцинация, то вся моя жизнь тоже галлюцинация. Лежа в постели, я вслушиваюсь в знакомый уличный шум, и обыденность, обыкновенность мира непривычно ласково обволакивает меня. Каждая трещинка на потолке, каждый луч солнца на шторах упорно остаются самими собой, и это чудо стойкости сильнее любых логических аргументов. Можно ли назвать все это иллюзией и обманом, если никаких признаков другой, «настоящей» реальности не высмотришь и за миллиард лет?

Свет солнца меркнет, и в окно ударяют струи внезапно налетевшего дождя. Мне вдруг приходит в голову: а что, если мы, люди, на самом деле создали не осязаемый, отчетливый мир нашего житейского опыта, а наоборот – размытый и многозначный квантовый фундамент для него? По Квай считает, что наши предки схлопывали Вселенную. А может быть, те, кто в двадцатом веке создавал квантовую механику, не столько открыли ее законы, сколько вызвали их к жизни? И если так, то меняет ли это хоть что-нибудь? Что же создал человеческий мозг – квантовый мир из классического или классический из квантового? Во что легче поверить? И есть ли надежда, что наши, неизбежно антропоцентрические, эксперименты способны установить объективную, внечеловеческую истину?

Наверное, это невозможно. Но лично я пока не сомневаюсь в том, какой вариант ближе человеческой природе.

Под окном визжит компания детей, которых дождь застиг на пути в школу.

Я включаю сон.

Следующий этап подготовки – спуститься с тридцатого этажа здания ПСИ. Я вооружаюсь дюжиной оправданий на случай, если меня заметят. Двое охранников на пункте проверки документов при моем приближении четко и слаженно отводят взгляд в сторону. Но что это на самом деле – блестящий успех или первоклассная галлюцинация? Я на мгновение зажмуриваюсь и уверенно говорю себе, что выбросить змеиные глаза сто раз подряд не более фантастично. Увы, звучит не слишком убедительно.

Я решаю спускаться по лестнице. Она, как и лифт, находится под наблюдением, но я боюсь, что спуск на лифте может «связать» меня с кем-нибудь, кто тоже захочет им воспользоваться.

Я решаю спускаться по лестнице. А есть ли у меня выбор? Может быть, мои мысли и действия уже расписаны до мельчайших деталей моим размазанным «я»? Однако иллюзия свободной воли остается, как всегда, убедительной, и я не могу (не способен?) отказаться от мысли, что выбор за мной.

Я спускаюсь на шестой этаж. В это время он должен быть наглухо запечатан, однако дверь легко открывается, как будто она не заперта. На посту охраны нет никого, проход закрыт тяжелыми стальными створками, которые начинают скользить в разные стороны даже прежде, чем я успеваю посмотреть на пульт управления. А ведь чтобы их открыть, нужны два магнитных ключа и команда с центрального поста.

Вхожу на этаж. Голова кружится от приступа мании величия, смешанной с паническим страхом. Я ощущаю себя то всемогущим, то беспомощной марионеткой. Мне удается все, чего я ни пожелаю, но это происходит как бы помимо моей воли. Начиная с первого трюка с игральными костями, мое размазанное «я» послушно исполняет все распоряжения. Страхи, что оно может взбунтоваться, оказались неосновательными. Отказы модов, видения «Карен» были, конечно, не более чем аберрацией. Это и понятно, ведь я абсолютно не сознавал, что происходит, и поэтому не мог ничем управлять.

Передо мной открываются все лаборатории, все кладовые. Я наугад захожу то в одну, то в другую комнату, не обращая внимания на замки и телекамеры. Я ни на минуту не допускаю мысли, что все происходящее на самом деле сон, но ощущение нереальности нарастает, и после недолгой борьбы я покоряюсь ему. Нет больше сил сражаться с впитавшимся в плоть и кровь житейским опытом, яростно восстающим против всех этих чудес. Лу прав: самое трудное не научиться управлять модом, а сохранить рассудок, управляя им.

Все действительно подчиняется логике сна – двери открываются, потому что они должны открываться, я остаюсь невидимкой, потому что меня не должны видеть. И, как герой любого сна, я лишен свободной воли, я ничем не управляю. В комнате 619 мне почему-то приходит в голову пожелать, хотя и без всякой настойчивости: хорошо бы вон тот стул поднялся в воздух или подъехал ко мне по полу. Ничего не происходит, но я не удивлен – дело не в том, что это невозможно, просто это было бы неправильно.

Как бывает в снах, мне вдруг становится ясно, что с шестого этажа пора уходить. Подъем по лестнице на двадцать четыре пролета требует совершенно реальных физических усилий, отчего я постепенно выхожу из оцепенения. Былые страхи тут же возвращаются: а как же все эти двери, замки, камеры?.. Прикинув вероятности, я вновь ужасаюсь от того, насколько безнадежным выглядит мое предприятие.

У входа на тридцатый этаж я резко останавливаюсь, охваченный мучительным предчувствием. Не ударят ли мои сомнения рикошетом, карая за маловерие? Потакая почти забытому инстинкту самосохранения, я дожидаюсь, пока дыхание немного успокоится.

Собрав всю волю, я открываю дверь, и это скромное чудо, еще одна немыслимая удача, что легла на вершину шаткой башни ей подобных, свидетельствует – все идет как надо.

Охранники ухитряются меня не заметить так же ловко, как в прошлый раз (а я-то все переживаю из-за своей свободы воли!). Глядя прямо перед собой, я прохожу мимо них, не оглядываясь, поворачиваю за угол, и в тот же миг меня охватывает неудержимое желание схлопнуться. О, как я хочу скорее превратить свою бредовую ночную удачу в надежное, необратимое прошлое! Меню «Гиперновы» уже вспыхивает перед моим мысленным взглядом, но я вовремя вспоминаю, что этот участок коридора просматривают еще как минимум две камеры.

В качестве реверанса нормальной реальности я открываю дверь в прихожую обычным путем: кодовый импульс через «Красную Сеть», затем сличение отпечатка большого пальца, затем магнитный ключ. Проделав все это, я соображаю – увы, слишком поздно, – что эти действия скорее всего будут зафиксированы в центральном компьютере. С досадой захлопывая за собой дверь, я бормочу: