Дева и Змей - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 28

Она была хорошая. Всегда защищала его перед своими лонмхи… то есть, этими, служанками. Они рассказывали про Мико всякие глупости и боялись того, что у него светятся в темноте глаза, и того, что у него когти, вместо мягких ногтей, как у них, их пугало даже то, что его кудри не нуждаются в гребенке. А принцесса говорила, что никакой он не упырь, что он настоящий маленький ангел. “Слышали вы когда-нибудь, чтобы ангелы причесывались?”. Вот такая она была. И если принцессе случалось оказаться в той части замка, где было темно, и она боялась в темноте, Мико всегда приходил туда, чтобы ей не было страшно.

Еще у принцессы было много книжек, каких не сыщешь ни у отца, ни у деда. В книжках писали про любовь – скучно, – но еще там писали про войну, про рыцарей, которые убивали врагов целыми сотнями, побеждали драконов и искали сокровища. Все неправда, тем более что с некоторыми из этих рыцарей Мико был знаком, но читать все равно интересно.

Принцесса пела красивым голосом разные песенки. И могла часами сидеть перед зеркалом, перебирая и примеряя украшения – те, что привезла с собой, и те, что подарил ей князь. У отца много было живых камешков, и золота, и нехорошего, жгучего серебра. Мико, если было время, устраивался с ней рядом и рассказывал о том, какая сила живет в камнях, и что могут эти обычные с виду драгоценности.

– Ты так много знаешь, – удивлялась принцесса, – прямо, как монах или колдун!

– Я ничего не знаю, – вздыхал Мико, – все время учусь, а никак все не выучу.

И как тут выбрать, чей дом лучше? Дедов, где можно быть фейри, где вообще все можно, и где даже не звучит никогда слово “розги”? Или дом отца?

Впрочем, Мико никогда не задавался такими вопросами.

…А все же хорошо это, когда есть, кому открыть ворота. У дома Элис Курту пришлось дважды выходить из машины. Сначала, чтобы распахнуть створки, потом, когда заехал во двор – чтобы закрыть. Никому, конечно, машина и на улице не помешает: кто поедет на автомобиле в эту сторону? Куда здесь ехать? Дорога заканчивается вместе с улицей, дальше – велосипедная тропинка огибает подножие и бежит к реке. Да, никто не поедет, но оставлять машину за воротами все равно не принято. Порядок должен быть.

А Элис опять не заперла дверь.

Курт нашел ее на кухне, у раковины, где громоздилась пирамида стеклянных вазочек для мороженого. На столе – гора раскрытых коробок, ярких, с разноцветными надписями: “Helado de chocolate”, “Helado de fruta”, “Helado de mantecado” и еще с полдюжины различных helado, ореховых, ванильных, кофейных – словом, изобилие невиданное. Особенно для Ауфбе, где можно было встретить мороженое всего трех сортов: шоколадное – в гостинице, и сливочное или яблочное – домашнего приготовления. И уж конечно на коробках, в которых доставляли мороженое фрау Цовель, надписи были на немецком, а никак не на испанском.

– Добрый вечер, – поздоровался Курт. Взял одну из уже вымытых вазочек, вытер и поставил на полку. – Ездили в Берлин?

– Здравствуйте, Курт, – Элис улыбнулась через плечо, – вы любите мороженое? Я вам оставила шоколадное. Кофе будете?

– Буду. Спасибо.

Вот так, как ни в чем не бывало. Прийти в гости к красивой девушке, к американке, мыть с ней вместе посуду, перебрасываясь словами, ничего не значащими, просто словами, как будто знакомы сто лет, и говорить-то особо ни о чем не надо – и так хорошо.

Когда была вымыта и вытерта последняя ложечка, Курт уселся за стол, глядя, как Элис варит кофе.

– А в Берлин я не ездила, – Элис расставила чашки, молочник, торжественно водрузила на стол коробку с мороженым, – ездила я в город Кульера. Это в Испании. Там есть чудесный маленький ресторан… Ох, Курт, – она села на стул и уткнулась подбородком о ладони, – даже не знаю, что сказать. Я взяла их телефон и попросила: если вечером позвонит сеньор Гюнхельд, подтвердить, что сеньорита Ластхоп действительно была там, в “Cocina comoda”. Это название у них такое: “Уютная кухня”. Простенькое… Вот, – она положила перед Куртом небольшую яркую открытку, – здесь телефон и адрес.

Курт не стал спрашивать, как Элис оказалась в Испании. Просто уточнил:

– Это Драхен?

– Да. Если хотите, позвоните туда. Только не называйте им моего имени, почему-то Невилл считает это важным.

В голосе Элис был легкий вызов, но глаза улыбались. Казалось, она предлагает сыграть в “веришь – не веришь”, и твердо знает, что выиграет.

– Позвоню непременно, – прежде, чем налить в кофе молока, Курт снял с молочника крышку и принюхался, – знаете, мне фрау Цовель пожаловалась, что молоко вчера по всему городу прокисло.

– И сегодня утром, – вздохнула Элис, – это еще одна тема для разговора.

– Ясно. Не следовало мне просить вас…

– Да нет же! – Она взмахнула ложечкой с мороженым. – Вы не понимаете! Все намного сложнее, чем… чем можно себе представить. И я рада, правда, я очень рада, что решилась на эту авантюру. Потому что… нет, сразу не объяснить. Курт, Драхен – не человек.

– Змей-под-Холмом – это он и есть?

– Думаю… скорее всего – да, это он и есть.

– Ясно, – только и сказал Курт.

– Вы совсем не удивляетесь, – Элис как будто даже обиделась.

– Я удивляюсь, – заверил Курт.

– Правда?!

– Правда. Вы расскажете мне, что узнали?

– Ничего я не узнала, – она рассеяно опустила кусок мороженого в кофе, – я же не русский шпион. Давайте лучше, расскажу все по порядку.

Эйтлиайн

– Скажи мне, Крылатый, – спросил Гиал, когда, проводив Элис, я вернулся в замок, намереваясь предаться меланхолическим размышлениям о конце всего сущего, – ты не заметил за этой девой ничего необыкновенного?

Великолепный вопрос! В полной мере отражающий разницу между обитателями Тварного мира и жителями Лаэра.

– Необыкновенного? – уточнил я.

Что тут скажешь? Каков вопрос, таков ответ.

Для меня необыкновенным было уже то, что упомянутая дева – не человек, но для Гиала этого недостаточно.

– Когда я увидел ее…

В глазах моего старинного врага появился мечтательный туман. Хорошо мне знакомый. Гиал – неисправимый и твердолобый романтик. Романтизм, вообще, обязательное условие для существования Единорога: он сам таков, и все окружающие обязаны, узрев сияющее чудо, воспарять душой в недосягаемые разумом горние выси. Я тоже воспаряю, куда деваться? Но когда его волшебные глаза затуманиваются подобным образом, Гиал способен на страшные вещи. Он может, например, выйти навстречу какой-нибудь девственнице, положить ей на колени рогатую свою башку и в этой позе заснуть. Да так, что хоть из пушки над ухом стреляй – не проснется.

Все россказни о том, что проделывает Единорог с девственницей при помощи своего рога – некрасивая и грубая ложь, но если бы кто-нибудь поинтересовался моим мнением, я сказал бы, что глупо спать, находясь так близко от прекрасной девы.

Впрочем, спрашивали меня сейчас не об этом.

– …она показалась мне необыкновенной, Крылатый. Всего на мгновение, и я не смог его удержать, чтобы разобраться в том, что чувствую. Но я запомнил.

– Не знаю, – буркнул я, – не понимаю, о чем ты.

– Глупо ревновать к Единорогу, – Гиал пожал плечами.

И я сразу вспомнил насколько он меня старше, а, следовательно, умнее, и что врать тоже глупо. Да и некрасиво. Даже для того, кто гордо относит себя к роду Дракона, Отца Лжи.

Я назвал Элис Жемчужной Госпожой. Это первое, что вырвалось у меня, когда я разглядел, кто стоит в воротах замка. Нет, просто – первое. А когда разглядел, странное чувство уже ушло.

Но я запомнил.

И не убил ее.

– Жемчужная Госпожа, – повторил я вслух.

Мог бы не повторять: Гиал, когда надо и когда не надо, в любых ситуациях, видит меня насквозь. Если мы когда-нибудь займемся тем, чем обязаны – войной друг с другом – мне придется нелегко. Но сейчас мы не воевали, а я давно отвык от того, что кто-то читает в моей душе так же, как я читаю в чужих. Гиал же, возведя затуманенные очи горе – на расписной потолок, – глубокомысленно спросил: