Дева и Змей - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 29

– Почему ты так сказал?

– Не знаю.

– Не ленись искать ответ, Крылатый. Подумай. Почему ты назвал ее Жемчужной Госпожой?

Я, кажется, говорил, что среди фейри нет психологов? Я бессовестно врал.

Жемчужная Госпожа… Первые зерна жемчуга уронил в раковину мироздания Тот, Кого я почитаю Творцом. Нет. Глупости, и дело совсем не в этом, а дело в волосах Элис Ластхоп, в перламутрово-серебристом их сиянии, в цветах ее одежд: все серое и светло-голубое. В раскрытых створках ворот, между которыми стояла она, светясь и переливаясь. Моя серебряная леди.

И не моя. И не серебряная. И не леди, если уж на то пошло.

Блестка слюды, ярко сверкнувшая на солнце.

Пустяк.

– Я должен ее увидеть, – заявил Гиал. Подумал и добавил: – Я хочу ее увидеть.

По его представлениям, эффект усиления заключается именно в таком порядке: сначала должен, потом – хочу. На “хочу” отказа не бывает.

Ясновидцев среди фейри немало, но Гиал не той породы. И глупо ревновать к Единорогу. Но я все-таки поколебался: смотреть и слушать – это по моей части; подсматривать и подслушивать – занятия, достойные идущих Темными Путями. И не пристало, вроде бы, светлому зверю… Я сомневался, даже когда привел дорогого гостя в Самоцветный зал, самое сердце замка. Для тех, кто не способен своими глазами видеть на многие годы и мили, удобнее всего вести наблюдение отсюда.

Где-то тут даже болтался гадальный шар… Ага, вон он, под самым потолком.

– Фи! – сказал Гиал.

– Какая банальность! – сказал Гиал.

– Как это по-человечески! – сказал Гиал.

И захлопал невероятными ресницами, когда я крутанул морионовую сферу; с трудом припоминая очередность, заставил засиять одну за другой вырезанные из цельных самоцветов панели на стенах. Блики от них метнулись к центру шара, смешались там, и радужные сполохи, словно широкие мягкие крылья, махнули во все стороны, переплетаясь, просвечивая, но не теряя цвета.

Тут Гиал моргать перестал. Взгляд его потерял сосредоточенность.

Готов светлый зверь!

Когда я мягко повернул замок вокруг нас, в сторону, противоположную вращению шара, Единорог уже погрузился в глубокий транс. Подходи и режь с любой стороны. Если у меня и оставались еще какие-то сомнения относительно того, насколько можно доверять старому другу, нынешнему эмиссару Сияющей-в-Небесах, теперь они рассеялись окончательно. Стоило бы для порядка задать Гиалу несколько вопросов: сейчас он ответит со всей возможной честностью, а вернувшись, не сможет ничего вспомнить.

Я не стал спрашивать.

Вместо этого, выждав должное время, нырнул в расцвеченный цветными лентами сумрак. Что ты искал, враг мой? Элис Ластхоп? Нелегко, правда, Единорог? Нелегко быть любопытным как кот и не уметь ясновидеть. В одиночку, без проводника – страшно представить, куда ты способен забрести.

Вот она, моя серебряная леди, вот они оба: два человека, два имени, две искры. Подойдем, посмотрим. Послушаем.

Но не вздумай прикасаться к ним. Трогать Гюнхельда опасно, даже зная имя. А трогать Элис я тебе не позволю.

Не моя. Не серебряная. И даже не леди.

Блестка слюды.

Пустяк.

…Это первое впечатление. Самое первое: миг, короткий, как взмах ресниц, и отчетливый, как пощечина. Наваждение? Нет. А если даже и так, кто, кроме меня, способен в этом разобраться?

…Рассказ по порядку вышел долгим. Еще хорошо, что Элис, как учили на практических занятиях, по возвращении домой законспектировала все, что слышала, и даже сделала наброски резьбы на стенах подземелий, пещеры с садами-террасами и портрета лонмхи. Благодаря конспекту рассказывала она довольно точно и подробно, но временами сбивалась, забегая вперед, и Курт со всей возможной деликатностью возвращал ее к теме.

– А потом он пригласил меня в ресторан. Мы вернулись в замок… к замку, и прямо оттуда… ох, я не знаю, как объяснить. Сделали два шага и оказались на улице. Такая улочка узкая, камень, грязновато. И часы в витрине… там магазинчик с разной ерундой, сувениры не сувениры – так, дрянь всякая, и часы. Довольно много. На всех – час пополудни. А на моих – два. Другой часовой пояс, представляете?

… – Чем дальше от Ауфбе, тем легче ходить, – объяснил Невилл, – в Берлин я предпочту поехать, а сюда могу просто уйти.

Он тоже взглянул на витрину, пожал плечами:

– Продажа и скупка краденого. Маленькая торговля в маленьком городе. Пойдемте, на что здесь смотреть?

Ресторанчик оказался рядом – только улицу перейти, да свернуть в крохотный, на удивление чистый и светлый двор. Там, вокруг небольшого фонтана – мраморного ангела, проливающего воду из кувшина с узким горлом – расставлены были несколько столов, да за приоткрытой дверью виднелся полутемный зал. Тихо играла музыка. За одним из столов ели и беседовали трое мужчин, очень похожие на мавров из легенд о Карле Великом. Темнокожие, в чалмах и национальных одеждах, названия которым Элис и не знала…

– Когда мы вошли туда, во двор, они встали, – Элис многозначительно взглянула на Курта, – спиной к нам сидели, но встали все одновременно. Обернулись и поклонились. И хозяин такой… там все странно.

…Хозяин был странный. Улыбчивый молодой парень, светловолосый, румяный. Кровь с молоком. Откуда и взялся такой на берегах Средиземного моря? Невилла и Элис он обслуживал лично и все, что ставилось на стол – даже ерунду, вроде вазочки с оливками – сопровождал веселыми комментариями. Шутками и прибаутками, от которых удивительным образом возбуждался аппетит.

– А чему удивляться? – искренне не понял Невилл. – У меня разные слуги. Кто-то покровительствует злодеям, кто-то влюбленным, а кто-то – поварам и гурманам. Отравители тоже по его части, но довольно узкая область: придворные и… как это теперь называется?… ближайшее окружение глав государств. В нынешнее время яды вышли из моды, теперь преимущественно стреляют. У вас вот, в Городе Ангелов, скоро застрелят одного перспективного сенатора…

– Кого именно?! – перебил Курт, позабыв о собственном намерении придерживаться порядка.

– Он не сказал, – Элис качнула головой, – даже не сказал, когда. Я тоже спрашивала.

…Невиллу сенатор был не интересен. Одной смертью больше – о чем тут говорить? Он, может быть, и о страхе не стал бы рассказывать, если бы не считал нужным объяснить Элис то, что для него было самоочевидно.

Страх – начало веры.

– Он сродни боли. Он так же необходим. Люди пока еще умеют чувствовать боль, но бояться они уже разучились. Забыли, чего нужно бояться, и не помнят больше, как защищаться от страшного. Оно ведь и страшным быть перестало. Дети – да, они помнят. Точнее, знают. И порой плюшевый мишка в постели или включенный ночник – единственное, что спасает от смерти или от участи худшей, чем смерть. Смешная защита, хрупкая, однако когда вокруг предостаточно жертв, вообще не способных защититься, хватает и ее.

Иное дело – взрослые. Даже те из них, кто еще молится на сон грядущий, не верят в охранительную силу молитвы. Просто потому не верят, что не знают, от чего же нужно защищаться. От “страха нощнаго…”? Смешно.

…Ободряющая улыбка. Блеск острых зубов.

– Даже смерть страшна, мисс Ластхоп. Куда страшнее попасть в один из моих садов. Еще более страшно вовсе потерять душу. Обреченные гореть в аду, люди ничего не предпринимают для своего спасения, они просто не знают, что ждет их, не верят. Не боятся. Умирают. Вы видели корзину моей садовницы? Полную корзину овощей. Сейчас она на рынке, продает их там – дешево, слишком дешево. Люди же, польстившиеся на низкую цену, жадные люди, слишком экономные, чтобы быть подозрительными, или слишком бедные – это не важно, они заболеют. Я не знаю, чем именно, думаю, лонмхи и сама не знает: существует множество пороков, их куда больше, чем листьев на капустных кочанах в ее корзине, и трудно сказать наверняка, который окажется сильнее. Важно, что садовница пополнит сад. И это еще не все. Вы знаете, дети часто отказываются от еды, без всяких объяснений. Просто: не хочу, не люблю, не стану. А родители, матери и бабушки – уговорами, отцы – угрозами, заставляют их есть. Родители знать не желают детских “не хочу”. И дети, которых накормят купленными у лонмхи овощами, попросту умрут.