Охотник за смертью - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 18

– Нет, – покачал головой наставник Син, – не собираюсь.

– Тогда я ухожу в тварный мир. Я женюсь на Эльне. И как-нибудь договорюсь со своим божественным покровителем. В конце концов я нужен ему больше, чем он мне. Когда я снова понадоблюсь тебе, только прикажи.

– Паук, – окликнул Син уже выходящего из покоев охотника, – разве ты не пригласишь меня на свадьбу?

– Нет. Слишком много чести было бы для моей невесты.

Эльне с раннего утра ушла в лес развешивать по ветвям венки для лесных дев. Она не боялась бродить в пуще одна, без подружек – отец с детства научил, как обходиться с разнообразной лесной живностью: с кем разговаривать, от кого защищаться заговором или оберегом. Печальные же русоволосые девы, опасные для многих неосторожных, у Эльне всегда вызывали жалость и сочувствие, и она, как могла, старалась порадовать их в те недолгие дни, когда тоскующих красавиц выпускали погулять в мир людей.

Надо сказать, что ни прошлой весной, ни в этом году никто в Приводье не пострадал от злых шуток лесных дев: никто не утонул, не пропал без вести, даже не испугался их громкого злого смеха. Притихли неспокойные души, словно наказал им кто-то вести себя хорошо и людям зла не делать. Так что Эльне поначалу даже не удивилась, заметив среди деревьев человека – если бояться некого, почему бы не забрести так далеко в лес кому-то, кроме нее самой?

Разглядев же, что перед ней чужак в незнакомых одеждах, да к тому же рыжий, как лис на солнышке, Эльне удивилась, по-прежнему, не испытывая страха. Зайда был одет не так, как зловредные соседи из-за реки. К тому же одинокий чужак в ее родном лесу, он, конечно, не мог быть опасен.

– Здравствуй, девица, – ласково произнес рыжий.

– И ты здравствуй, молодец, – вежливо ответила Эльне. И подумала, что таких больших людей видеть еще не доводилось, хотя ведь и в Приводье хватает парней и мужиков, не обиженных ни ростом, ни статью.

– Интересно мне стало посмотреть, – зайда улыбнулся ей, и улыбка у него была хорошая, честная, – что же это за умница и красавица нашему Пауку так приглянулась. Я подумал, может она и вовсе не обычная девица, а чаровница какая-нибудь, дочь речного царя, может быть, или лаума. Трудно поверить, что Паук безо всяких чар свое сердце женщине отдаст.

Ну, конечно! Эльне тоже улыбнулась, снизу-вверх глядя в открытое лицо незнакомца, конечно, это один из друзей Альгирдаса. Такой же чародей, как и те четверо, что были в Приводье зимой.

– А вы, чародеи, только в чаровниц влюбляетесь? – не поверила Эльне. – Ой не знаю, не знаю. Чаровниц, поди, на всех не хватает?

– На язык ты бойкая, – заметил он одобрительно, – и правильно: с Пауком иначе нельзя – быстро зазнается.

Это он правильно сказал. Таких гордецов, как ее Альгирдас, поискать еще надо.

– Вот, прими от меня подарок на свадьбу. Пусть принесет тебе счастье. Это золото, слышала о таком металле?

Неведомо откуда заблестело в руках зайды переливчатое солнышко. Запястья и ожерелье, витые височные кольца и даже маленькие колокольчики на праздничную обувку. Чтобы каждый шаг в танце сопровождался мелодичными перезвонами.

– Примеришь? – весело спросил чародей.

– Примерю, – смело кивнула Эльне.

Ей уже приходилось видеть такие украшения, такие яркие, цветные камни – тонкую работу, не иначе, тоже чародейскую. Но среди подарков, которые присылал Альгирдас, не было ни единой золотой вещицы. Только серебро. В Приводье, где до приезда пятерых чародеев не знали других металлов, кроме железа, и серебряные украшения вызывали ахи и вздохи всех соседей. Золото, однако, оказалось куда красивее. Даже сравнивать нельзя!

– Ах, хороша! – восхищенно вздохнул рыжий Зайда. – Но Пауку ведь одной только красоты недостаточно. Уж я его знаю. Так что же в тебе такого, чего нет в других?

Сильные пальцы сомкнулись на руке Эльне поверх золотого в самоцветах запястья.

– Нам придется познакомиться поближе, красавица. Ты пойдешь со мной!

Она испугалась. Как-то сразу и вся, от макушки до пяток, как будто страх ударил с неба. Но вместо того, чтобы рвануться в сторону, попытаться вырывать руку из железного захвата, Эльне наоборот шагнула вплотную к рыжему и изо всех сил саданула коленом в причинное место. Он успел подставить бедро, защитился от первого удара, но в руках Эльне уже был острый коровий рог, который она и всадила прямо под ребра зайде.

Он что же, думал, что в Приводье, на границе, девица не может постоять за себя?!

Рыжий охнул, скорее удивленно, но руку Эльне так и не выпустил. А на кровь уже шли из-за деревьев лесные девы, и теперь опасность грозила им обоим – и чужаку, и дочке гадателя. Прежде, чем рыжий заломил ей вторую руку, Эльне ударила снова, в то же место. Только в этот раз чародей даже не удивился, пребольно выкрутил запястья, крикнул что-то непонятное, и лесные девы с плачем пали на землю, корчась, как люди, от невыносимой боли.

Перед глазами Эльне мелькнули ветки и листья, потом ослепительно солнечно распахнулось небо, а дальше она зажмурилась и только брыкалась, во весь голос призывая на помощь отца и братьев.

Старейший Оржелис был болен. Правда, пока еще он и сам не знал об этом. И только Альгирдас, увидев отца, помянул недобрым словом свою упрямицу-судьбу, так настойчиво стремящуюся лишить его всех близких.

Что ж, кто кого переупрямит. Сдаваться он не собирался.

Болезнь отца была неизлечима, но все люди смертны. А чародей в силах если не победить болезнь, так хотя бы выгадать время. Умирать Оржелису было рано – тридцать три года, это даже еще не половина жизни. Пусть другие считают удачей дожить до сорока, своему отцу Альгирдас намеревался подарить еще лет семьдесят.

В мозгу Старейшего появилась чужеродная злая опухоль, размером пока что с ноготь новорожденного. Удалить ее не взялся бы лучший из лекарей Гвинн Брэйрэ, разве что воззвав к помощи богов, но как раз их-то привлекать к делу не следовало. Зато сделать так, чтобы зараза не разрасталась, Альгирдас мог и сам.

И сделал.

А еще попросил отца перебраться в новый дом – тот самый, высокий сосновый терем, совсем иной, чем привычные Оржелису полуземлянки Гародни, но куда лучше защищенный. Не от людей. От всех остальных.

Ключ, бьющий во дворе и звонко прыгающий по камням вниз со склона, оставался прозрачным и чистым. Вода в нем по-прежнему исцеляла легкие раны и болезни, по-прежнему отпугивала зловредных духов. А это означало, что к болезни отца бог-покровитель Альгирдаса не имел отношения. Это означало, что однажды предложив примирение, бог не намеревался вновь ссориться со своим избранником. Может быть, это означало и обещание позаботиться о тех, чья жизнь была дорога Альгирдасу, как своя собственная.

И Пауку уже казалось, что с новой бедой он справился, когда в один из дней, незадолго до заветной ночи Росы, отец сказал с вымученной улыбкой:

– Ну, вот и свершилось. Теперь ты – Старейший. Моя земля больше не принадлежит мне.

Только этого недоставало!

Землю Оржелиса сын его давно уже чувствовал, как свою собственную. Мог при желании вдохнуть аромат самого маленького цветка, распустившегося далеко на границе, сосчитать все птичьи гнезда, перечислить по именам все холмы и курганы, повернуть реки вспять, превратить ручьи в болота и наоборот, осушить трясины, подарив людям новые пахотные земли. Альгирдас так привык к этому чувству, что в мыслях не раз оговаривался, называя отцовскую землю своей. Но меньше всего хотел он стать Старейшим при жизни Оржелиса.

И то, что не вмешайся он со своим чародейством, жизни той осталось бы от силы два-три месяца, нисколько не улучшало его нынешнего положения. Смерть матери шесть лет назад научила главному: когда речь идет о жизни тех, кого любишь, не верь разуму, верь только сердцу. По всем законам следовало дать Оржелису умереть. Только Альгирдас плевать хотел на законы.

– Я все равно никогда не смогу править так же мудро, как ты, – сказал он отцу, – у меня для этого нет ни времени, ни опыта. И от того, что Старейшим назовут меня, для тебя ничего не изменится, я буду делать то, что ты прикажешь. Охотнику Гвинн Брэйрэ, – Альгирдас изобразил улыбку, – не место в правителях.