Последнее небо - Игнатова Наталья Владимировна. Страница 75
– И что? – с легкой брезгливостью спросил майор.
– Это кровь Костыля, – объяснила Ула, – а вот это пункция его спинного мозга.
Картинка на мониторе сменилась. Фон стал другим, но мельтешение зеленых пятнышек осталось.
– Микрофлора кишечника… – начала было Ула.
– Не надо, – остановил ее Гот, – микрофлору не надо. Это зеленое ему по комплекту положено или оно лишнее?
– Лишнее. – Биолог вздохнула. – Эти бактерии очень похожи на тех, что живут в слюне ящеров-детенышей. Я пока назвала их эмигрантами, официальное название дам, когда закончу исследования. Дитрих, я не знаю, чем они питаются, но организм человека оказался для них благоприятной средой. Они повсюду: в крови, в лимфе, в слизистых, в кишечнике, даже в желудке.
– Как слюна ящера попала в кровь Костыля?
– Его укусили два месяца назад, – грустно ответила Ула. – Этот идиот никому ничего не сказал, представляешь? Боялся, что его будут ругать.
– Детеныш ящера прокусил броню?
– Костыль снял перчатку, – объяснила биолог.
– Господи. – Майор тяжело опустился на стул, ненавидяще глядя в монитор. – Он не сказал тебе, зачем снял перчатку?
– Чтобы вытереть пот. У него в броне что-то случилось с системой охлаждения.
– Почему он не доложил?
– Забывал. Дитрих, ты не мне должен вопросы задавать. Ты с Пенделя спрашивай, который у Костыля непосредственный начальник. Это он не проследил.
– Извини. – Гот угрюмо побарабанил пальцами по столу. – Ты тут действительно ни при чем. Зверь говорит, эта дрянь заразна.
– Зверь говорит? – Ула задумалась. – Откуда он знает? Гот ответил ей укоризненным взглядом.
– Объяснить господин сержант не соизволил, – догадалась биолог. – Знаешь, мне иногда хочется подвесить его на дыбе и расспросить с пристрастием.
– Допросить.
– Что?
– Допросить, а не расспросить. Бесполезно. Когда он пытается объяснять, все запутывается еще больше.
– Эмигранты, извлеченные из привычной среды или из человеческого организма, капсулируются.
– Что это значит?
– Это значит, что они не погибли. Во всяком случае, не погибли за двенадцать часов, и, помещенные обратно в слюну ящерят и в слизистые человека, снова начали функционировать.
– И что?
– Зверь прав. Как всегда.
– Но он сказал, что болезнь серьезна, а Костыль болен уже два месяца и чувствует себя тем не менее прекрасно.
– Во-первых, не прекрасно. Во-вторых, я сказала, что эмигранты похожи на бактерий из ящериной слюны. Им понадобилось время, чтобы измениться и найти свое место в организме. Кроме того, перед вылетом всем прививали «SPL», которые приостановили развитие болезни. У Костыля сейчас продромальный период…
– Какой?
– Про-дро-маль-ный, – по слогам повторила Ула. – Головная боль, легкая воспаленность слизистых, температура. Первые признаки болезни. И я еще не знаю, когда начнется период клинических проявлений и как это будет выглядеть. Я пока вообще ничего не знаю.
– Нужно обследовать всех, кто контактировал с Костылем.
– Нужно обследовать всех вообще, – решительно возразила биолог и невесело усмехнулась, – кроме Зверя. Нет, мне определенно хочется подвесить его на дыбу.
– Что еще он выкинул?
Ула поставила локти на стол и уткнулась подбородком в ладони. Отрешенно-задумчиво взглянула на Гота:
– Он здоров.
– Откуда ты знаешь?
– Ну, – она приподняла брови, – во-первых, глупо было ожидать, что он может заразиться. Во-вторых… в общем, этого никакая зараза не возьмет. Я провела парочку экспериментов…
– Если я женюсь когда-нибудь, – майор отодвинулся от Улы вместе с креслом, – это будет дочка фермера из затерянной колонии. Клянусь. Причем я поищу такую, чтоб даже читать не умела.
– Скучно станет, – фыркнула Ула, – не отодвигайся, не поможет. Раз уж ты здесь, с тебя мы обследование и начнем.
– Подожди-подожди! – Гот встал и обошел стол, чтобы тот оказался между ним и биологом. – Зверь же почуял, что Костыль болен, а больше он ни о ком не говорил.
– У Костыля продромальный период, – напомнила Ула, – но у других он может быть инкубационным. Ты допускаешь мысль, что Зверь не способен почувствовать болезнь, пока она не началась?
– Мне нравится само сочетание слов «Зверь» и «не способен».
– Ну, он тоже всего лишь человек. – Ула тряхнула кудряшками. – Да не бойся ты так, Гот, мне от тебя нужно всего лишь капельку крови. Это не больно.
– Да?
– Ну, не очень больно. Тоесть больно, но совсем недолго. Раз, и все.
– И все, – обреченно повторил Гот.
Ула проверила всех бойцов, кроме Зверя. Но изолировала сразу лишь четверых, тех, что общались с Костылем без брони. Все четверо, разумеется, были не в восторге от этого, но всерьез происшедшее не восприняли. Пока.
Лонг изрек уныло, что у него наконец-то появилась возможность выспаться и отдохнуть.
Кинг впал в прострацию, едва понял, что изолирован не только от людей, но и от работы.
– Что я буду тут делать? – яростно вопросил он Улу. – Дрыхнуть по двадцать часов в сутки? В стандартные сутки! Остается еще четыре часа. Что я буду делать четыре часа?
– Кинг, я не знаю, – Ула вздохнула, – но чем меньше ты будешь скандалить, тем раньше я тебя выпущу.
Петля, не задумываясь, согласился с Лонгом, что отдохнуть – это было бы славно. Он лишь настоял на том, чтобы прихватить с собой свой «секретарь», под завязку набитый играми. Ула подумала и разрешила.
А Джокер воспринял все с философским спокойствием. В изолятор так в изолятор. Отдыхать так отдыхать.
– Они все заражены, – сообщила Ула к середине дня, – все четверо.
Гота она нашла в ремонтном цехе, где они с Пенделем и остатками его отделения собирали какую-то странную конструкцию. Правда, Гот, скорее, просто присутствовал при сборке. Время от времени его использовали на подхвате: тут подержать, здесь приподнять.
Без Зверя, разумеется, не обошлось. Возможно ли такое, чтобы Гот без Зверя? И этот, похоже, был здесь главным. Во всяком случае, Пендель за разъяснениями обращался именно к нему. Ула не понимала ни вопросов, ни объяснений, но наблюдать за работой было интересно. Она давно не видела Зверя иначе как за компьютером, когда он появлялся в рейхстаге в конце рабочего дня, да и то лишь в том случае, если Ула сама находила время зайти туда. Ну, и… в постели, конечно.
– Чему ты улыбаешься, можно узнать? – угрюмо поинтересовался майор, отвлекаясь от работы и отводя Улу к выходу из цеха. – Четверо заражены. А остальные?
– Пока здоровы.
– Пока?
– Я надеюсь, что больше никто не заболеет.
– А вакцина или что там еще делается, ты можешь что-нибудь придумать?
– Это не так просто. Если бактерии миновали «SPL», боюсь, антибиотики, которые есть в нашем распоряжении, окажутся неэффективны. Я буду выяснять, что из имеющихся у нас препаратов может убить вирус без вреда для человека. Но, Дитрих, у нас почти ничего нет в готовом виде и очень мало возможностей что-то приготовить. К тому же я не вирусолог. – Ула встретилась с майором взглядом. – Скорее всего, они умрут. Все пятеро. И самое главное сейчас – не допустить, чтобы болезнь распространилась.
– Дерьмо! – Гот мрачно сжал губы. – Потерять пятерых для нас – непозволительная роскошь. Что такое «SPL»? Стоп. Не расшифровывай, лучше объясни нормально. Я знаю, что его вводят всем, кто улетает в космос, но что это за штука, как она работает?
– Это не штука. – Ула задумчиво подняла глаза к небу. – Это… как бы тебе объяснить, чтоб ты понял… «SPL» – человеческий синцитиальный симбионт. Синцитий – это форма ткани, такая клетка с большим количеством ядер. Она гнездится в трубчатых костях, а отдельные клеточки… ну, синцитиальные лейкоциты, они болтаются где попало. Понимаешь?
Гот вздохнул. Ула тоже.
– «SPL» вживляются человеку, – терпеливо произнесла она, – и выполняют те же функции, что антивирусная программа в компьютере. Они следят, чтобы никаких посторонних бактерий, тех, которые им неизвестны, в организме не было. Если такие все-таки появляются, «SPL» выделяют бактериофаги, которые цепляются к оболочке чужой бактерии и подправляют ее генетическую программу таким образом, что она начинает выделять такие же точно бактериофаги и в конце концов погибает. А бактериофаги, которые она выделила, принимаются за другие бактерии. Благодаря тому что они циркулируют в крови постоянно, даже те бактерии, которые способны принимать L-форму…